– Райка "'понесла" по любви? Значит, так тому и быть! И ничего, что не еврей! Я мальцом на фронте вторым номером пулемёта начинал. Драпали быстро – били нас тогда "фрицы" крепко. "Первым номером" был у меня Семён Петров, казак из‑под Краснодара. Мужик хороший, но евреев не любил и мне постоянно об этом напоминал. Оставили нас вдвоём на одной высотке прикрывать тыл отступающим войскам. Он, уложив поудобнее пулемёт, впервые ко мне не "Еврейчик", а по имени обратился: "Марк! Сдаётся мне, что тут и останемся. Дай своих родных адресок – если выживу, расскажу им какой ты парень геройский. Повезёт тебе – в моей гимнастёрке медальон с моими родными. Негоже нам "без вести" пропадать. Держись, сынок! Если будет худо – уходи. Я своё пожил, а ты ещё "зелёный" совсем, так что на меня не обращай внимания.".

Четыре коробки с патронами извели пока нас из танковой пушки не накрыли. Потерял я сознание, а когда очухался – свои. Семён меня, весь израненный, до своих донести умудрился. Сам не выжил, а меня дотащил! Врач в медсанбате говорил, что он при смерти всё обо мне спрашивал. Дотянул до того момента, когда узнал, что буду жить, а потом помер. Вот так!

Потом разведрота до сорок четвёртого. И тут начальник особого отдела вызывает к себе, как сейчас помню, что в Польше под Гданьском.

Говорит:

– Старший лейтенант Бергман! Тут на Вас пришло! Говорят вы с немцами "якшались", когда за линию фронта ходили!

Я охренел по первости. Даже особиста за грудки схватил:

– Я с немчурой только своим остро заточенным ножом общался! По горлышку! Ещё под рельсами им "подарочки" толовые оставлял! Какая гнида очернила?!

Имена тех гнид узнал после восьмилетней отсидки… Спасибо, что не расстреляли. Рядовой Исанбаев, сержант Шанев, сам особист – Илья Репейников и какой‑то, его даже близко не видел, Изя Штельман. Чем до них добрались – не знаю. Может “шкуры” спасали или семьёй шантажировали, но оговорили меня крепко. Мои ребята, как узнали, “бучу” подняли, а среди них и славяне, и грузины, и буряты с узбеками были! Отбить не смогли, но на “тройку” суда впечатление произвели знатное. С того момента я и перестал делить людей по национальности – Семён Петров, завзятый антисемит и правильный человек, мне бы этого не простил! Вот и всё… А Артурчик Коган, бравший часто в долг и отвернувшийся, когда нужно было моей семье помочь, вроде бы тоже свой, но таких я пинком под жопу отправляю! Сами знаете, что так и поступил!

Захотела Райка выйти замуж – пусть выходит! В ней моя кровь и часть жизни того Семёна Петрова! И мужика её буду оценивать как человека, а не по “обрезанию!".

Так и жил Марк Бергман, умудрившийся в “лихие девяностые” в один день подраться, несмотря на возраст, с ряжеными казаками, наглым кавказцем на рынке и с группой ортодоксальных евреев, попытавшихся учить его “правильной” жизни! Мощный дед! Были бы подковы – гнул бы до самой смерти своими волосатыми, жилистыми руками! От него сила, видимо, ко мне и перешла. Горжусь им!

Хорошая у меня, в итоге, семейка получилась! Дедушка – "махровый" еврейский антисемит‑интернационалист, на дух не переносивший никаких разговоров про “богоизбранность”, отец – русский, но восторгающийся еврейской культурой, мать – истинная еврейка, полюбившего русского. Кто в такой семье должен был вырасти? Только я, Юлий Земляникин, непохожий ни на кого! И куда мне? Либо в шахматы и скрипачи, либо… в военное училище. Последнее я и выбрал под аплодисменты деда и грустные взгляды остальной родни.

Дальнейшая жизнь показала, что дед был прав – "Земеля" нашёл своё место!

Так и живу, собрав самые экстремальные достоинства двух народов, не забыв прихватить и недостатки, не менее экстремальные! И в одном, и в другом русские с евреями дадут "фору" многим! А уж если вместе, то "пиши пропало"!

Вот и теперь, снова возвращаясь в Нест, я чувствовал себя то ли своим, то ли чужим. Бывшая охрана со мной не особо разговаривала. Прав был, Егорыч – слишком много гадостей им я выдал по пути в Кнара, чтобы на меня не обижались. С другой стороны – откровенной враждебности тоже не было, памятуя о моём вкладе в бескровную войну со столицей. Владетельная Агга выделялась на фоне остальных. Она постоянно пыталась завязать лёгкие разговоры, но и "ежу понятно", что прощупывала моё настроение. Любезничать с ней я не собирался, поэтому отвечал чётко и откровенно, не глядя нравится это ей или нет. Потихоньку к нашим диалогам подключилась и Дахха. Вроде, простая Защитница, но что‑то в ней было такое, что выделяло из основной массы женщин.

– Не жалеешь, что с другом расстался? – спросила она меня на очередном привале.

– Жалею. – искренне ответил я. – Только, как Егг‑Орр сказал, это правильно. Человек сам должен строить свою жизнь! А с ним мы не расстались – просто временно разъехались в разных направлениях. Кстати! За свои слова прошу прощения. Нужно было "пар выпустить"!

– Пар?

– Это как с котлом, который на огне! Вовремя крышку не снять – сама знаешь, что получится! Так и я с вами! Гадостей наговорил и полегчало. С тобой такого не бывало разве?

– Бывало. Но тут дело в другом – слишком ты удачно чужие недостатки высмеивал. Получается, что и мои были не просто со злого языка?

– Не просто, чего лукавить! Их легко увидеть. Ты под кожаную куртку корсет затягиваешь или, вот, ставки под грудь жёсткие установила. Значит, хочешь грудь приподнять и фигуру фигуристой сделать. Отчего? Стесняешься их! Ну вот как злому человеку в клетке не упомянуть твои фобии? Да никак! Не себя же, узника, обстёбывать! С твоими подругами то же самое. Сами себя выдаёте. Хотя и хорошего много вижу, но в моём бывшем незаслуженном положении главное – плохое!

– Ишь ты! Действительно! Всем хочется, пусть чуть‑чуть, но быть лучше. Давай тогда про хорошее говори – может и прощу.

– Да без проблем! Плавная и чёткая! Видел как с Серыми Тварями "танцевала". Глаза не только зоркие, но и очень выразительные! У нас – в другом мире, считается, что они отражают душу человека. Отличная у тебя душа! С тобой и огонь и в воду не страшно – не подведёшь!

Зардевшись, Дахха пыталась подобрать нужные слова, но её прервала Агга, вклинившись в наш разговор.

– А мои глаза? Что тебе, мужчина, говорят?

Думала смутить? Фигушки! Меня, прошедшего через все круги ада женского соблазнения, таким не остановить.

– Тебя, Госпожа Агга‑Орр‑Нест, обсуждать не буду! Нехорошо это. Твои глаза очень похожи на глаза твоей дочери! Не могу обсуждать маму моей самой желанной женщины на свете! Я про них лучше Бейлле расскажу, а уж она, если захочет, тебе мои слова сама передаст!

– Забываешься?

– Нисколько! Просто говорю честно. Или стоило соврать?

– Нет… Не будем врать друг другу – у меня на тебя серьёзные планы.

– Значит, пусть так и остаётся. Могу хвалить тебя и дальше – искренне и самозабвенно, но, если чего, ругаться тоже буду от всей души.

– Кажется, я сделала ошибку, пустив такого в свои земли…

– И тут спорить не буду. Как и говорил – время покажет. Но насчёт Бейллы… Ты уж извини – никому не отдам, если она сама против не будет! Шикарная у тебя Наследница, Госпожа!

– Времени зря не теряешь, но моя дочь принадлежит только мне и Нест! С кем она там на Брачном Ложе развлекается – её личное дело! Она большая девочка и имеет право на расслабление!

– Думай как хочешь! Только мало его, живого времени. Сегодня мы с тобой разговариваем, а завтра… Может и Последний Поход случиться! Стоит ли любезничать, скрывая свои чувства? Я люблю по своему, вы – по‑своему! Какая разница? Лучше так чем враждовать!

– Быстро живёшь. И умирать быстро собрался.

– Нет! Умирать я уже пробовал – не понравилось… Всю жизнь под других подстраивался, умирая душой и теперь жить хочу! А за жизнь и подохнуть не страшно – слишком она важная причина!