– Если король бросит свое семя, почва, принявшая его, должна быть сильной и плодородной.

Пахло это зелье довольно неприятно, и я невольно передернула плечами.

– Пейте! Это согреет ваше лоно и кровь. И вы сразу же забеременеете.

Генрих бросал свое семя в периоды затишья между осадными операциями, уделяя предельное внимание деталям. А я страстно молилась, чтобы результат оказался удовлетворительным.

– Вы счастливы здесь? – как-то спросил меня муж, надев сапоги и потянувшись через кровать за своим мечом.

Время было дорого, и Генрих не тратил его на то, чтобы раздеваться полностью, а потом снова одеваться.

Счастлива ли я? Нет, не думаю; однако и несчастной я себя не чувствовала. Одинокой – да, но уже в гораздо меньшей степени благодаря компании очаровательно словоохотливого короля Шотландии. И к тому же я стремительно осваивала английский, как любил говаривать Яков.

– Я не несчастна, – уклончиво ответила я, огорченная тем, что нервничаю: мне хотелось бы быть более раскованной и разговорчивой в обществе своего сурового мужа.

– Это хорошо. Я бы не желал, чтобы вы страдали.

Эти слова были сродни теплой ласке, и вдохновленная ими, я коснулась его запястья. Генрих погладил меня по голове и по всей длине волос.

– Ребенок сделает вас счастливой, – заметил он, а потом добавил: – Вы ведь не боитесь меня или я ошибаюсь?

– Боюсь? – удивилась я, и мои щеки порозовели.

– До сих пор я ни разу не бил жену.

Шутка получилась тяжеловесной, но я все равно рассмеялась и потянулась, чтобы поцеловать его в щеку. Теперь, похоже, удивился Генрих. Его губы были настойчивыми, а объятья – крепкими, когда он, оставив в покое свой меч и отбросив мысль о том, чтобы немедленно вернуться на войну, овладел мной еще раз – и это было выше всяких похвал.

– Молитесь о сыне, Екатерина. Молитесь о наследнике для Англии.

И я молилась об этом, молилась страстно. А еще я молилась о том, чтобы Генрих чудесным образом в меня влюбился, если я смогу смеяться с ним и удовлетворять этот аспект его желаний. Пока я витала в радужных мечтах о светлом будущем, Мелён наконец-то пал. Обрадовавшись этому известию, я покорно выпила очередную порцию ужасного пойла от Алисы, тщательно нарядилась и как раз распаковывала арфы, когда приехал Генрих.

– Завтра мы уезжаем, – объявил он.

– Куда же мы направимся? В Англию?

Мысленно запаковывая арфы обратно, я вдруг испытала острое желание увидеть свою новую родину. Поселиться в новом доме, где я смогу воспитывать детей и где у меня начнется то, что называется нормальной жизнью замужней женщины, пусть и королевы. Генрих не ответил: он внимательно читал только что доставленное письмо.

– Так мы едем в Англию? – не унималась я.

– Сначала в Париж, – сказал он.

Его глаза сверкнули. Должно быть, мой муж заметил страдальческое выражение на моем лице, потому что внезапно, удивив меня, обнял за талию и притянул к себе, коснувшись щекой моих волос.

– Возвращение в ваш родной Париж вам понравится. Там мы отпразднуем нашу победу и устроим представление для местных жителей. – Генрих горячо поцеловал меня в губы, возбужденный, вероятно, не только моей близостью, но и торжеством победителя. – А затем мы вернемся в Англию, чтобы и там отпраздновать наш триумф. Возможно, к этому времени у нас также появится возможность отпраздновать зачатие нашего ребенка.

Произнесено это было весело и беспечно, но я слышала, как под моей ладонью пульсирует горячая кровь в его жилах, и чувствовала, что у меня в груди расцветает первозданная радость. Радость в ожидании любви, которая, без сомнения, возникнет и созреет между нами. Вот это и станет настоящим началом моей замужней жизни, когда мы вдвоем с Генрихом будем жить в Англии, когда сможем проводить вместе много времени, все лучше и лучше узнавая друг друга.

Я счастливо рассмеялась, и мой смех оказался заразительным – Генрих тоже улыбнулся.

– Мне бы очень хотелось поскорее отправиться в Англию. Я уверена, что скоро почувствую в себе зарождение новой жизни.

Лондон, Англия, февраль 1421 года

– Мне не нравится эта традиция, милорд. Я хотела бы, чтобы вы были со мной.

– Вы слишком эмоциональны, Екатерина. Это ни к чему.

Это была наша первая размолвка на английской земле. Первая полномасштабная ссора, случившаяся оттого, что я пренебрегла своим обычным старательным притворством и произнесла первое, что пришло мне в голову.

– А что наденете вы по столь торжественному случаю? – спросила я, с удивлением рассматривая повседневные тунику и шоссы Генриха, тогда как я сама была разодета в пух и прах – меха леопарда и горностая, узор из французских лилий. Я стояла перед мужем, подняв руки, чтобы в полной мере продемонстрировать свой роскошный наряд, в то время как он с большим аппетитом трапезничал в наших личных покоях – впервые после долгого поста. На то, чтобы меня одеть, у четверых моих придворных дам – Беатрис, Мэг, Сесилии и Джоан – ушел целый час. И вот теперь мы с Генрихом были наедине.

– Разве вы не будете принимать в этом участие?

– Нет. – Он с неохотой поднял глаза от блюда с дичью, которую разделывал ножом. – Меня там не будет.

– Но почему же?

– Это ваш день. Я не стану отвлекать внимание присутствующих на себя.

Меня сразу же охватила тревожная дрожь. Выходит, мне предстоит пройти это суровое, изнурительное испытание в одиночку? Оно еще не началось, а я уже чувствовала, как у меня вспотели лоб и спина под тяжелыми мехами. Способна ли я предстать перед широкой публикой с невозмутимым спокойствием, какое всегда демонстрировал Генрих? Я так не думала.

– А если я очень попрошу вас пойти со мной, вы согласитесь? – предприняла я последнюю попытку.

Генрих покачал головой:

– Это традиция. Король Англии не присутствует на коронации королевы.

– Мне не нравится эта традиция, милорд. Я хотела бы, чтобы вы были рядом со мной.

Я услышала дрожь в собственном голосе и внутренне сжалась от официального тона, на который невольно переходила в минуты испуга (одна из них наступила сейчас, когда я живо представила себе многочасовую церемонию, которую должна буду выдержать в одиночестве). Генрих тоже это заметил.

– Вы слишком эмоциональны, Екатерина. Это ни к чему.

– Но я в самом деле эмоциональна.

Я чувствовала себя брошенной в угнетающей, враждебной обстановке, словно ягненок перед закланием. Уезжая из страны, где я родилась, я взяла с собой лишь кольцо своей сестры, портрет Генриха, подаренный мне лордом Джоном, и горячее желание доказать самой себе, что я достойна расположения своего супруга-короля. Поначалу я во всем полагалась на мужа, но у него были свои дела и собственная манера с ними разбираться.

Это стало яснее ясного сразу же, едва мы ступили на английский берег. Оставив меня в Кентербери, Генрих отправился дальше, чтобы подготовить для меня достойный прием в Лондоне. Лучше бы он этого не делал! Я предпочла бы отказаться от торжественных приемов, лишь бы мой муж оставался со мной. Постоянные переживания из-за своей осанки, внешнего вида, необходимости вести себя строго определенным образом ужасно нервировали меня и очень утомляли.

Генрих аккуратно положил нож возле блюда, тщательно поправил его и вздохнул.

– Вы будете в окружении придворных дам; они вас поддержат.

Я уже достаточно хорошо знала своих придворных дам и потому ответила довольно резко:

– Они презрительно фыркают и насмехаются над моей неуверенностью.

– Все это вздор, Екатерина. – В интонации Генриха появилось раздражение, а нахмуренный лоб предвещал приближение бури. – Они всего лишь ваши слуги. И будут вам подчиняться.

– Но они меня не любят!

– Они и не обязаны вас любить. Просто их мнение не имеет ни малейшего значения.

Нелепо, конечно, но я вдруг почувствовала, как к глазам подступают слезы. Этот важный день рушился из-за моей неуверенности в себе и непонимания Генриха. Все мои приятные ожидания быстро утекали куда-то между этими двумя преградами.