– Рядом с вами будут стоять мои братья. Архиепископ сделает все, чего требует процедура церемонии. И вы, Екатерина, прекрасно справитесь со своей ролью. – Генрих встал и, забрав со стола какие-то документы, лежавшие рядом с его блюдом – золотым, разумеется, украшенным тонкой резьбой, – вышел из комнаты. В дверях он задержался и оглянулся. – Мы женаты уже шесть месяцев. Пора бы вам научиться держаться более величественно, как и положено царственной особе.

Мой муж шагнул за порог, но потом вдруг снова остановился и добавил:

– Вы королева и моя супруга, и у вас есть долг перед этой страной. Пора его исполнить. Во всех смыслах.

Это был последний, губительный знак осуждения моей неспособности понести от него ребенка. А также приказ, отданный с ледяным спокойствием, из-за чего я чувствовала себя неловкой и глупой. А еще неблагодарной, несмотря на то что меня извлекли из безвестности и сделали королевой Англии – со всеми почестями и прелестями, вытекающими из этого титула. И все же как холодны английские обычаи! Как сурово-формальны требования церемонии, во время которой моему мужу запрещается стоять рядом со мной, осеняя меня своим величием и уверенностью. Смогу ли я когда-либо к этому привыкнуть? Выросшая в стенах монастыря в Пуасси, я ничего не знала о жизни под неусыпным оком королевских придворных.

И вот теперь коронационный пир, призванный наполнить меня гордостью за мои достижения, лишь усилит ощущение собственной никчемности. Сидя на почетном месте и улыбаясь гостям, я могла думать лишь о том, кто здесь есть, а кого нет. Эти знатные члены королевской семьи, английские аристократы и высшее духовенство будут в дальнейшем составлять мое окружение и определять направление моей будущей жизни. Выбора при этом у меня не было.

Я должна стать англичанкой.

Тут присутствовал и лорд Джон, относившийся ко мне по-доброму со дня нашего знакомства, когда я так испугалась стычки между английским волкодавом и французским гепардом. Сейчас он улыбнулся мне и поднял кубок в безмолвном тосте. Я доверительно звала его просто «Джон» и не сомневалась в его дружбе.

Я повернула голову направо и взглянула на Генриха Бофорта, одетого со всей пышностью епископа Винчестерского. Этот человек с худым лицом и острым взглядом, быстрый и сообразительный, точно лис, приходился Генриху дядей и был очень близок со всеми братьями Плантагенетами. Он принял меня, как родную племянницу, и заверил в своем расположении и покровительстве. Думаю, Генрих Бофорт говорил искренне, однако я почувствовала в нем нешуточные амбиции: казалось, он готов смести всех, кто окажется у него на пути. В глазах Бофорта угадывалось лукавство. Он похлопал меня по руке и ободряюще кивнул.

Слева от меня сидел Яков, исполненный надежд король Шотландии. Ах, милый Яков! Его беспечная непочтительность была точно бальзам для моего страдающего сердца.

Я старалась не смотреть туда, чтобы случайно не встретиться с ним взглядом, потому что там же сидел и подозрительный лорд Хамфри, герцог Глостер, еще один из многочисленных братьев Генриха, легко узнаваемых по характерной для их семьи форме носа и лба, только у этого еще и губы кривились в кислой гримасе. Несмотря на фальшивую улыбку Глостера, я чувствовала, что не нравлюсь ему. Наверное, потому, что я француженка. Или потому, что я дочь своей матери. Лорд Хамфри был холоден со мной, и я относилась к нему настороженно.

Единственной особой, которую я искала глазами и никак не находила, была вдовствующая королева Джоанна, мачеха Генриха. Вероятно, у нее имелись причины на то, чтобы здесь не присутствовать. А может быть, ей просто не позволило прийти на пир состояние здоровья. Я подумала, что нужно обязательно спросить об этом у мужа.

Застолье началось. Поскольку дело было в Великий пост, восхитительные блюда, выставленные для услады гостей, были приготовлены исключительно из морских даров. Лосось и треска, камбала и крабы, осетр, запеченный с моллюсками, – разнообразие яств просто ошеломляло. После каждого из трех блюд на столе появлялась какая-нибудь изощренная выдумка кулинаров, произведение кондитерского искусства, вызывавшее крики восторга и удивления. Сначала это была моя фигура в образе святой Екатерины, восседавшей среди ангелов – все это было искусно сделано из марципанов; затем снова я, но уже с книгой в руках, хотя, подозреваю, святая Екатерина разобралась бы в ее содержании лучше, чем я. После этого внесли еще одну святую Екатерину с манускриптом в руке, рядом стояло ужасное колесо для пыток; все это украшали золотые короны, лилии и прыгающая пантера, вызвавшая у меня улыбку.

Где же мой Генрих, почему не разделяет со мной эти приятные минуты? А не было его здесь потому, что это был мой день и он, оказывается, не должен был навязывать собравшимся свое общество. Воспоминание о нашей с ним перепалке (он был слишком раздражен, а я исполнена безысходности) окончательно испортило мне удовольствие.

Как бы мне хотелось быть увереннее в себе! Тяжелая золотая корона с драгоценными камнями у меня на голове не слишком этому способствовала. Почему я не могу держаться так же свободно, как, допустим, Беатрис, непринужденно смеющаяся и жеманно кокетничающая с кавалером, сидящим справа от нее? Разве может быть королева Англии, недавно коронованная и помазанная на царство, такой неуклюжей и косноязычной? Я рассеянно поковырялась в стоявшей передо мной тарелке с угрем, зажаренным с ломтиками палтуса.

Я сделала вид, будто ем, но когда передо мной поставили очередное блюдо – лангустов в золотистом соусе, – отложила ложку в сторону. Этот жест вызвал довольно бесцеремонные пересуды среди гостей, обсуждавших причины отсутствия у меня аппетита. Уж не ношу ли я под сердцем наследника английского престола?

Нет, не ношу. Моя неспособность забеременеть становилась серьезной проблемой.

– Вы были великолепны, Екатерина.

Когда мы вернулись в Тауэр и наша небольшая компания, смеясь и оживленно обсуждая пир, вошла в комнату, Генрих (который в кои-то веки расслабленно сидел в кресле, закинув ногу на ногу, в обществе лежавшего на полу любимца-пса) тут же вскочил; отставив в сторону кубок вина, он обнял меня за плечи своими крепкими руками и расцеловал в обе щеки.

Обрадовавшись столь неожиданному проявлению восхищения, я ответила мужу улыбкой. Опасения, которые грызли мне душу весь сегодняшний день, оставили меня вместе с соскользнувшим с моих плеч горностаевым плащом; Беатрис подхватила его и тут же унесла, чтобы сохранить для следующего подобающего случая. Похвала Генриха, да еще и высказанная так открыто, была роскошью, и ее следовало ценить.

– Мне кажется, я не допустила ни одной оплошности, – с надеждой в голосе сказала я, когда ладони Генриха скользнули от плеч по моим опущенным рукам и наши пальцы сплелись.

Мое сердце, изголодавшееся по проявлениям любви, исполнилось радости.

– Вы вели себя очень естественно, – заверил меня Джон.

– И были чрезвычайно грациозны, Ваше Величество! – с усмешкой подхватил Яков.

Хамфри ничего не сказал: он был занят, разливая по кубкам бордо.

– Из вас получилась великолепная королева, – вставил епископ Генрих. – Ты должен гордиться своей женой, Хал.

– Я и горжусь. – Генрих, очевидно, уже забыл о нашей утренней размолвке и пребывал в прекрасном расположении духа; сейчас король был таким, как в нашу первую встречу, когда он позволил своим глазам выразить восхищение мной. – Более красивую супругу мне вряд ли удалось бы найти. Я ведь с самого начала вам говорил: вы станете мне великолепной женой, не так ли?

Он коснулся губами моих пальцев, потом поцеловал меня в губы. Мой муж гордился мной. В восторге от этого обстоятельства, я с трудом держала себя в руках: сердце взволнованно стучало в груди, а по всему телу растекалось приятное тепло, вызванное осознанием моих успехов и любовью к мужчине, разглядевшему за моим хрупким фасадом таящиеся внутри силы и вдохновившему меня на то, чтобы стать непревзойденной. С ним я обязательно обрету необходимую уверенность. И буду ходить с высоко поднятой головой.