И я поклялась себе, что это случится – и очень скоро.

Раздался деликатный стук в дверь, и в комнату вошла Гилье, которая, должно быть, ожидала подходящей возможности. Она медленно подошла к кровати и присела в реверансе; мы посмотрели друг на друга. Примерно моего возраста, невысокая и опрятная, с деловитой манерой поведения, – чего так не хватало мне, – Гилье больше всех подходила на роль моей подруги. К тому же я чувствовала, что она гораздо опытнее меня в житейских делах.

– Ваш супруг остался доволен, миледи?

– Сказал, что да. – Я откинула покрывало и провела рукой по простыне: она была испачкана кровью достаточно, чтобы удовлетворить запросы Изабеллы. – И он убедился в моей невинности, несмотря на сомнительную репутацию моей матушки.

– Я позабочусь об этом, миледи. – Гилье засуетилась, приводя постель в порядок, а потом налила в таз еле теплой воды из кувшина. – Теперь, став женой короля Генриха, вы будете счастливее.

– Надеюсь.

– Вы ему понравились? – отважилась спросить она.

Столь личный вопрос меня удивил, и поначалу я не знала, что ответить. Я задумалась, взвешивая его заботливость с одной стороны и отсутствие особого воодушевления – с другой. Возможно, я пока что не очень хорошо его знаю, а может, изголодавшись по любви и привязанности, просто не в состоянии распознать это чувство, даже когда с ним сталкиваюсь.

– Думаю, да, – осторожно ответила я. – Перед уходом мой муж меня поцеловал.

– А он вам понравился, миледи?

– Да, – ответила я. – По-моему, я его люблю. – Мне тогда было девятнадцать лет.

– Вот и хорошо, – сказала Гилье, поправляя со всех сторон чистые простыни. – Я хотела сказать, хорошо, когда жена любит своего мужа.

– Но думаю, я выпила слишком много вина, – призналась я.

– Никто не осудит вас за это, миледи. С моей точки зрения, английский король холоден как рыба, но как он мог не влюбиться в такую прекрасную даму, как вы?

Чувства Генриха были слишком сложной темой, чтобы сейчас их обсуждать. Я несколько раз зевнула и в конце концов погрузилась в сон, в общем-то, удовлетворенная минувшим днем. У меня появился кое-какой опыт – это все же лучше, чем ничего; к тому же на завтра, когда я займу место в английском шатре в качестве избранницы Генриха, мне обещано новое платье. И при этом мне совершенно необязательно приглашать свою матушку в сопровождающие. Я буду наслаждаться рыцарским турниром как королева Англии и дам Генриху свой платок, который он повяжет, когда будет сражаться в мою честь. И когда он победит – а он обязательно победит, – я лично вручу ему награду. Нужно хорошенько выучить английский, чтобы разговаривать со своими придворными дамами.

Подозреваю, что я засыпала с улыбкой, вспоминая прощальную ласку Генриха и его последние слова: «Вы были именно такой, как я и ожидал, моя благородная жена».

Первое утро моей замужней жизни было исполнено безумных ожиданий. Проснулась я рано, разбуженная приглушенными голосами: один из них принадлежал Гилье – она разговаривала с кем-то в комнате. Вздрогнув, я попыталась спрятаться под покрывалом, подумав, что это Изабелла явилась меня допрашивать, но голоса вскоре смолкли, и удаляющиеся по коридору шаги затихли прежде, чем закрылась дверь спальни. Я испытала расслабляющее облегчение, такое же, как после чаши красного вина.

Потом я вдруг вспомнила, как Генрих отобрал у меня кубок, и смущенно покраснела.

– Что это было? – спросила я из глубин своей постели.

– Свадебный подарок, миледи.

Я села и принялась с восторгом рассматривать платье, которое служанка держала в руках.

– Это от английского короля, миледи, – уточнила она.

Я вскочила с кровати, чтобы изучить наряд получше.

– Но оно не новое, миледи.

– Конечно, да и как оно могло быть новым?

Впрочем, мне было все равно. Вероятно, это наряд из гардероба какой-нибудь английской придворной дамы, ведь он был сшит явно по здешней моде; казалось, это платье символизирует мою новую жизнь. Гилье помогла мне его надеть, а потом принялась зашнуровывать и подтягивать корсет, пока я не почувствовала себя просто неотразимой в синем с золотом упелянде[18], тяжелые складки которого были прихвачены широким вышитым поясом, а роскошные широкие рукава едва не доставали до пола. Королева Изабелла никогда не носила ничего столь же величественного и шикарного. Это был наряд, достойный торжественного события. Пока мне заплетали косы и укладывали их в специальную тонкую золотую сетку, я стояла, чувствуя, как мое сердце переполняется благодарностью к неизвестной даме, которой принадлежало это чудо.

– Добавим немного румянца вашим щекам, миледи, – сказала Гилье. – Тогда во время турнира они не будут казаться слишком бледными.

Я согласилась, полностью доверившись ее услужливым ловким рукам; мне не терпелось поскорее оказаться рядом с мужем, вновь почувствовать его внимание и предупредительность, поговорить с ним, подобно тому как мы разговаривали прошлой ночью. Глядя на свои деликатно подкрашенные губы и щеки, я восхищалась собственным отражением в зеркале. Генрих подумал обо мне и нашел время, чтобы обеспечить меня тем, чего желала моя душа. Он услышал мои глупые женские жалобы и ничего не забыл. Сердце мое тихонько пело в груди.

– Вы выглядите счастливой, миледи.

Я задумалась над словами Гилье.

– Думаю, так оно и есть. – Не то чтобы мне было знакомо это чувство, но, если такое глубокое удовлетворение, какое я испытывала сейчас, называется счастьем, я действительно была счастлива. – Мне нужна перчатка, – вдруг нетерпеливо заявила я. – Одна перчатка. Я должна ее получить.

– Но зачем она вам, миледи?

– Чтобы вручить Генриху в знак благосклонности. Он ведь будет сегодня за меня сражаться. И возьмет верх над соперниками.

Мне нравилось чувствовать вкус его имени на губах. Муж будет гордиться мной, когда я, разодетая, как настоящая королева, буду восседать в галерее, вдохновляя его на победу в турнире.

Я села на край табурета, застыв, чтобы не помять хитросплетение украшенных богатой вышивкой вставок на моем наряде, и вытянула шею, прислушиваясь. Интересно, Генрих пришлет за мной? Или явится сам, чтобы лично проводить меня вниз?

Время текло медленно.

– Так он придет за мной? – Стараясь сдержать легкую дрожь, появившуюся в руках от волнения и тревоги, я плотно прижала их к бедрам.

– Думаю, что придет, миледи.

– Да, конечно. Мой муж меня ценит. Он сам мне это сказал.

Я пригубила чашу с элем, потом без особого интереса поковырялась в блюде с мясом и хлебом, стоявшим возле меня. Мысленно я уже была среди геральдических гербов, знамен и бесстрашных рыцарей. И рядом с Генрихом.

– Турнир состоится на лугу у реки, – сказала я, стряхивая с пальцев крошки. – В этом месте установят шатры – хотя, наверное, их уже установили. Там будет галерея, где я буду восседать на возвышении, чтобы лучше все видеть. Я еще ни разу не была на турнирах, – призналась я. Тайная тревога снова коснулась меня своим крылом. – Ну когда же придет Генрих? И что это… – Я вдруг уловила нарастающий шум, достаточно громкий, чтобы можно было услышать его сквозь стены и оконные стекла.

Я не могла усидеть на месте и, вскочив, пересекла комнату, чтобы выглянуть во двор. Он был полон людей, повозок, лошадей, знамен с яркими геральдическими эмблемами – и весь этот хаос был объят лихорадочной суетливой активностью.

– Вот он!

Мое сердце забилось в груди глухо и взволнованно. Стоя наверху лестничного пролета, ведущего от парадных дверей к бурлящей внизу людской массе, высокий и грациозный, Генрих, который в этот миг, слегка наклонив голову, разговаривал с Бедфордом, Уориком и еще кем-то из своих английских друзей, олицетворял все те качества, которых я только могла желать для своего мужа. И возлюбленного. Он рассмеялся реплике Уорика и сделал широкий жест рукой. Подвижное лицо моего мужа излучало ту же сосредоточенность, какую я заметила в нем, когда он за столом планировал атаку на крепость Санса. Очарованная этим зрелищем, я приникла лбом к стеклу; видимо, это движение привлекло внимание Генриха – он устремил на меня глаза. Я подняла руку, и мне показалось, что он посмотрел на меня, но потом сразу же вернулся к разговору с братом.