- А тогда я тупо вызову полицию.

- А полиция тупо не успеет. А выломав дверь, я уже вряд ли буду так вежлив… Да шучу я. Открой, я ненадолго.

- Сволочь, - хмуро сказал Мирослав, нажимая на разблокировку.

Он жил на втором этаже, но Аксенову не понадобилось и пяти секунд, чтобы подняться. Он спокойно вошел в узкую прихожую Мирослава и, быстро оглядевшись, начал снимать дубленку. Мирослав остановил его:

- Это ни к чему. Говори быстро, зачем пришел, и выметайся отсюда.

Аксенов посмотрел на него сверху вниз с каким-то странно насмешливым выражением:

- Что за поведение, Мирослав Александрович? Я ваш ученик, и мне нужна поддержка. Как вы со мной разговариваете?

- Сейчас сдохну от смеха!

- Ладно, угомонись. Можешь говорить, что хочешь, но я не уйду, пока мы нормально не поговорим.

Он таки снял верхнюю одежду и, повесив ее на крючок в углу, нахально двинулся в сторону кухни.

- Тебя никто не приглашал вообще-то!

- В курсе.

Войдя на кухню и увидев на столе множество разнообразных лакомств и великолепно пахнущий какао, Аксенов требовательно посмотрел на Мирослава:

- Я тоже хочу какао. Сделай мне.

- А ты не офигел, мальчик?

- Нет. Давай быстрее, а то твое выпью. Между прочим, я замерз, пока ты держал меня на улице.

Не особо церемонясь, Аксенов сел на место Мирослава и уставился на брюнета с вопросительным видом: мол, что стоишь, разинув рот?

И что тут, спрашивается, было делать? Вобрав в грудь побольше воздуха, Мирослав молча заварил еще один какао. Поставил перед Аксеновым, забрал свой и сел напротив. «Я же тут взрослый, - подумал со вздохом. – Надо сосредоточиться и попытаться как-то его образумить. Если, конечно, это вообще возможно».

- Я не хочу, чтобы ты увольнялся, - сказал Аксенов, твердо посмотрев ему в глаза. – Это глупо. Через полгода я закончу школу и уеду учиться в Англию. Скорее всего, ты больше никогда меня не увидишь. Да, я хочу тебя, и сдаваться я не собираюсь, но я никогда не сделаю этого против твоей воли. Может, я и говорил что-то подобное, но я на такое не способен. Не совсем еще тронутый.

- Ключевое слово – еще, - мрачно сказал Мирослав.

- Я серьезно. Ты ничего не изменишь, если уволишься. Я все равно найду тебя.

- Но преследовать меня тебе уже будет гораздо сложнее.

- Я найду способы. Я никогда не сдамся. Я же одержим тобой, черт возьми!

Несколько секунд его лицо выражало настоящую муку. Мирослав чуть не вздрогнул.

- Послушай, Аксенов, - заговорил он быстро и насколько мог убедительно. – Ты же взрослый парень, талантливый и совсем не глупый. Почему ты не попытаешься как-то побороть себя? Просто взять и выбросить эту чушь из головы?

- А чем, по-твоему, я занимался те три недели? – ожесточенно спросил Аксенов. – Я пытался выбросить! Пытался изо всех сил. Ничего не вышло. Это либо произойдет, либо я никогда не успокоюсь.

Воцарилась долгая пауза.

Мирослав тяжелым взглядом смотрел в свою кружку с какао, а Илья внимательно и, как всегда, с болезненной жадностью следил за каждым его мимолетным движением.

Наконец, Мирослав сухо спросил:

- И на что, в таком случае, ты рассчитываешь?

- Я уверен, что скоро ты привыкнешь ко мне и захочешь попробовать.

- Никогда не захочу, парень. Никогда!

- А я верю, что захочешь, - упрямо повторил Илья. – Я же красивый. Да и тебя тоже возбудил тот поцелуй. Отрицай сколько хочешь, но я это видел.

- Ты болен. Тебе нужен психиатр.

- Мне нужен ты, - выпив залпом больше половины остывшего какао, Аксенов встал. – Я пойду. Не хочу быть навязчивым, - он едва заметно усмехнулся. – Да и твой вид в этом свитере опасно на меня влияет. Встретимся завтра. Забудь об увольнении.

Мирослав не знал, идти за ним в прихожую или нет, но потом все-таки решил пойти: мало ли, вдруг дверь не сможет открыть.

Надев дубленку, Аксенов скептически оглядел узкое пространство прихожей:

- Не представляю, как ты можешь жить в такой тесноте…

- По-моему, вся моя жизнь для тебя – сплошное «не представляю». Иди уже.

- Но здесь уютно, - Аксенов пристально посмотрел в лицо Мирославу – с тем же странным, голодным выражением, которое раньше только раздражало последнего, а теперь еще и пугало. – Я зайду еще как-нибудь. Если ты не против.

- Против. Ты уходишь или как?

- Поцеловать, конечно, нельзя?

- Аксенов, вон!

- И даже обнять?

- О чем мы с тобой только что говорили?

- Ладно, ладно. Но знай, что в мыслях я делаю с тобой и то, и другое, и кое-что гораздо серьезнее, и далеко не один раз в день.

- Сгинь уже отсюда!

С ехидным смешком Аксенов выскочил за дверь.

Вернувшись на кухню, Мирослав сел на свое обычное место – то самое, где только что сидел этот непостижимый придурок – и постарался понять, что только что произошло. Собственно говоря, ничего не изменилось, он по-прежнему был твердо настроен уволиться из «Возрождения» сразу после Нового Года, и все же что-то было не так.

Его отношение к Аксенову. Оно стало каким-то другим. Нет, он по-прежнему его ненавидел, но уже не так сильно, как раньше. Той дикой, всепоглощающей злобы больше не было. Это вызывало в нем растерянность и даже некий смутный страх, которому он не видел никакого объяснения. Все в нем словно бы кричало: не к добру был этот поздний визит, не к добру была эта глупая встреча – не к добру. Но в чем именно заключалась угроза, он пока еще не сознавал. И, наверно, это было только к лучшему.

========== Уравнение №6 ==========

«Я не знаю никого страннее тебя».

«И что же во мне такого странного?»

«Ты признаёшь, что ты слабее меня. Обычно этого никто не признаёт».

«А смысл? Это же факт».

«Я знаю, но даже мой тренер не может с этим смириться. Хотя я уже давно превзошел его».

«Тренер в каком виде?»

«Джиу-джитсу».

«Теперь ясно, откуда у тебя такая скорость и точность движений».

«Звучит так, словно ты восхищаешься мной».

«Нет, только еще больше начинаю ненавидеть».

«Врешь».

«Сам врешь».

Мирослав и сам не понял, когда и как это произошло, но в какой-то момент бесконечные переписки с Аксеновым совершенно перестали его раздражать. От той убийственной злобы, что так терзала его на протяжении многих недель, не осталось и следа. Теперь ему было абсолютно все равно, и он только равнодушно пожимал плечами, отвечая на то или иное сообщение Ильи. Он, наконец, научился смотреть на этого парня так, как тот того и заслуживал: как на пустое недоразвитое существо, с которым не стоило ни воевать, ни бороться, а нужно было просто навсегда исчезнуть из его жизни и забыть, забыть, забыть. По крайней мере, так ему казалось.

Но проблема была в том, что он действительно начал привыкать к Аксенову и видеть в нем черты, которые раньше казались ему совершенно невозможными. Например, его неоспоримое чувство такта. Несмотря на всю свою избалованность и привычку получать все и сразу, он никогда не доставал Мирослава, когда тот действительно был занят – или сам чувствовал, или выполнял его просьбу, всегда без малейших возражений.

И еще его бесконечное одиночество. Мирослав понятия не имел, как догадался об этом, но в какой-то момент ему стало совершенно очевидно, что Аксенов был страшно одинок и в некоторой степени даже заброшен и покинут. Он с детства ни в чем не знал отказа, был умен и великолепно образован, но ему недоставало самого главного – чувства самодостаточности и умения дружить.

В последнее время он крайне редко вспоминал о своей навязчивой идее переспать с Мирославом, и брюнет невольно пришел к выводу, что дело было, возможно, даже не в сексе. Просто Аксенов нуждался в ком-то, кому мог написать в любой момент – написать все, что угодно, и получить совершенно любой, пусть даже не очень нежный отклик.

С одноклассниками, насколько мог судить Мирослав, он почти не общался, видимо, считал их ниже своего достоинства, а что касается друзей вне школы, то если таковые и были, вряд ли он проводил с ними много времени. Может статься, он перепутал желание с банальной тягой к общению, а Мирославу не повезло оказаться жертвой его чудовищной недалекости.