— Хотел бы я посмотреть, как вы это сделаете, — усмехнулся Мёрсер. — Во-первых, я здесь по приказу Беккета, и ни он, ни охранники, которых он предоставил, не позволят вам выгнать меня. Во-вторых, ваш отец благословил моё присутствие, поэтому он тоже хочет, чтобы я остался здесь. В-третьих, как бы вы не были злобны, вы вряд ли способны устранить меня одной лишь физической силой. Я очень верю в ваши способности, мисс Торн, но вы сильно недооцениваете моё мастерство и подготовку, если чувствуете, что вы мне ровня.
Виктория угрюмо посмотрела на него, но спорить не стала — в конце концов, спорить было не о чем. Он был прав, и она это знала. Мёрсер заметил неодобрительный взгляд Кэтрин и снова отошёл в тень. Чёрт бы побрал его своенравный язык… с Викторией было так легко спорить, но в присутствии другой дамы её класса становилось неловко. Они не одобряли такую грубую речь. Он мысленно обругал себя и хранил вынужденное и неестественное молчание до конца встречи.
Хотя Мёрсер и не говорил, но был очень наблюдателен. Виктория относилась к Кэтрин, как к младшей сестре, откровенно говорила с ней обо всём и ничего от неё не скрывала. По редким многозначительным взглядам, которые они бросали друг на друга, было ясно, что для общения им не нужны никакие слова.
К его удивлению, их разговоры обычно не касались различных сплетен. Они говорили о политике, обменивались поразительно учёными и проницательными мнениями; касались бизнеса, в котором Виктория, казалось, разбиралась очень хорошо, хотя познания Кэтрин были явно ограничены; обсуждали некоторые из древнегреческих классиков, в частности Гомера; говорили об обществе и социальном классе. Мёрсер ожидал, что Виктория знает изрядно о многих вещах — исходя из их короткого общения, он видел в ней необыкновенную женщину.
Что касается Кэтрин…
Девушка, возможно, и казалась идеальной леди, но когда она разговаривала с Викторией, её мнение было таким же образованным и интересным, как и у Виктории. Разница заключалась в том, что Кэтрин, казалось, смотрела на мир глазами ребёнка. Виктория, конечно, и была наивна, но Кэтрин была выше этого. Она была непорочной — такой, какой Виктория не была уже очень давно.
Если он и считал Викторию «блестящей», то сейчас казалось, что раньше он и понятия не имел о значении своего собственного определения. Кэтрин была поистине «блестящей», совершенной, яркой и не испорченной миром — самая редкая форма личности. Кто-то должен был защитить эту невинность; это было бы преступлением, ударом для всего света, потерять кого-то с таким счастливым взглядом на жизнь.
Уходя, Кэтрин даже попрощалась с ним. Большинство аристократок, которым представляли Мёрсера, автоматически отмечали, что он принадлежит к низшему классу, и больше не удостаивали его разговором. Он был более чем удивлён, когда Кэтрин вежливо пожелала ему спокойной ночи и сказала, что была рада с ним познакомиться. Даже когда Виктория провожала её по коридору до двери, он смотрел на неё с озадаченным выражением лица, совершенно не зная, что о ней думать.
Когда она ушла, Виктория вернулась с таинственным выражением в глазах. Мёрсер поднял бровь, глядя на неё и путы, сдерживавшие его комментарии, исчезли, когда Кэтрин ушла.
— Что? — прямо спросил он.
Мисс Торн злорадно улыбнулась.
— Она вам нравится, — просто сказала девушка.
Мёрсер снова нахмурился.
— Конечно, я не испытываю к ней неприязни, — сказал он.
Виктория покачала головой и закатила глаза.
— А вы ещё говорили, что Шарлотта Харрис тупая, — фыркнула она. — Она вам нравится, Мёрсер. Если вы хотите, чтобы она ответила вам тем же, то я советую вам говорить чаще и менее резко в следующий раз, когда она приедет.
Глаза Мёрсера сузились.
— Какое мне дело до того, что обо мне думает мисс Уитлок? — спросил он. — А что касается вашего последнего замечания — я не очень хорошо говорю с теми, кого не знаю, и мне… особенно неудобно с женщинами из высшего общества. Я не был воспитан, чтобы проводить время с ними, и не могу приспособиться к их утончённости.
— Кэт, конечно, нежная душа, но не настолько, как вы думаете, — сказала Виктория, качая головой. — Вы можете говорить при ней всё, что угодно, и она вас не осудит.
Мёрсер оказался при своём мнении.
— В мире нет никого подобного, — уверенно сказал он.
Виктория пронзительно посмотрела на него.
— Нет никого лучше Кэт, — добавила она.
========== Выход Розмари ==========
Вскоре стало ясно, что Виктория под домашним арестом. Мёрсер следовал за ней всюду, куда бы она ни пошла, и даже если он не попытался помешать ей выйти из дома, охранники, которые теперь стояли у её двери, преграждали ей путь своими штыками.
— Мне очень жаль, мисс Торн, — извиняющимся тоном сказал ей один из них, когда это случилось впервые. — У нас приказ.
Она повернулась, чтобы обвиняюще взглянуть на Мёрсера, но он просто улыбнулся ей и указал рукой на лестницу, ведущую обратно к её комнате. В ярости она ворвалась в неё и попыталась запереть перед ним дверь, но он поймал её и силой открыл.
— Я бы не стал так делать снова, — посоветовал он, мрачно глядя на неё. И в глубине души она почувствовала пробуждение настоящего страха.
Несмотря на плотный график, Беккет часто навещал Викторию в течение нескольких недель после нападения. Он очаровал её родителей и говорил о делах с её старшим братом Байроном, но два других её брата, Чарльз и Эдмонд, держались отчуждённо в его присутствии. Виктория подозревала, что Чарльз встал на её сторону только потому, что Беккет не обращал на него внимания. Катлер, похоже, заметил это, потому что дал Чарльзу повышение на третью неделю после нападения. Виктория знала, что в тот момент, когда Чарльз получил повышение, один из её союзников погиб; в доме у неё остался только один сторонник, и это был Эдмонд.
Очень злило то обстоятельство, что она была фактически отрезана от всего мира — не только от торжеств и вечеринок, на которых она видела бы своих друзей из высшего общества, но также и своих друзей в «Слепом нищем». Пираты и крестьяне были для неё источником вдохновения и помогали ей отдыхать от жесткой формальности и атмосферы аристократии. Виктория презирала вежливые обращения и деланные манеры каждого богатого человека, которого она знала; всё казалось ей таким фальшивым, а она была одной из тех, кто ценит искренность. Было что-то истинное среди крестьян. Они были бедны, но гордились этим. Ей казалось, что они не пытаются притворяться; они были теми, кем были, и на этом всё заканчивалось. С ними Виктория чувствовала, что без труда может оставаться самой собой, особенно когда она была с Орсоном.
Виктория не очень хорошо пережила разлуку с Орсоном. Было ужасно знать, что он в Лондоне, и не видеть его; осознание того, что он не пытался связаться с ней, делало ещё хуже. Ей казалось, что любимый бросил её, и она всё время была отчаянно одинока. Она ждала записки или знака от Орсона, но ничего не приходило. Её тело, страдающее в необходимости быть ближе к любовнику, вопило и требовало компенсации за свои несбывшиеся желания — компенсации, которую Беккет бы охотно предоставил, если бы Виктория не любила Орсона и не испытывала упорную ненависть к Беккету. Они бродили по саду, пока кто-нибудь не находил их каждый раз, когда его прикосновения становились отнюдь не дружескими. Но, к большому разочарованию лорда Беккета, она никогда не предлагала ему никакой возможности заполучить её, и, несмотря на его собственную аморальность, он отказался брать её силой.
Элеонора была глубоко обеспокоена тем, что нечто подобное может произойти по началу, и она сказала об этом Виктории через день после того, как мисс Торн сбежала с короткого, но страстного свидания (за которое Беккет получил очень крепкую пощёчину). Горничная с ужасом спросила, пытался ли лорд Беккет изнасиловать её.
— Даже у него есть определённые рамки приличия, — раздражённо ответила Виктория, и на этом всё кончилось.
Тем не менее, слухи о нападении на Викторию распространились. Аура таинственности и возбуждения теперь окружала семью Торн — и всем было безмерно любопытно, как развиваются отношения Беккета и Виктории. Дикие и злобные слухи ходили на каждом шагу, и из-за фактического домашнего ареста Виктория не могла опровергнуть их. Её друзья быстро начали беспокоиться, и все они хотели узнать правду. Поэтому они послали эмиссара, чтобы выяснить истину.
