Но они ей были не нужны. Нишка бесшумно проскальзывала мимо охранников, выбирая моменты, когда отпирались двери между уровнями. Она стащила связку ключей, придерживая их на всякий случай, но пропажу пока не обнаружили.

Оставлять за собой цепочку трупов было бы глупо, да и она всегда предпочитала более… изящные методы. За время войны она многому научилась. Магические ловушки после Мердэлейн казались детскими поделками, а стражники – слабаками и недоумками после теней и нежити, которые чуяли живую кровь, словно акулы.

Посреди всего этого главной трудностью Нишке по-прежнему казалось не найти Касавира, а вытащить его отсюда. Она не слишком доверяла магии даже после победы Аиши над Королем Теней, и амулет, который дала ей Офала, по-прежнему казался всего лишь простой безделушкой. Полый кусочек сапфира с тонкой серебряной иглой на конце, которая должна была наполнить амулет кровью и активировать его.

«Черти возьми, да где же он!»

Она уже начинала бояться, что не найдет его. Тюрьма вгрызалась в землю на много ярусов вниз, и если ее не предали – Касавир должен был быть уже где-то близко.

Страх нарастал в ней испариной на ладонях и учащающимся дыханием. Голова грозила стать легкой и пустой, будто сухая губка.

Нишка взяла себя в руки и проскользнула в очередную дверь. Не впервой.

Одна из камер здесь сильно отличалась от других. Из нее шел ослепительный, режущий глаза свет, белый и холодный. Ее зрачки рвануло болью после почти кромешной тьмы, и с непривычки Нишка даже зажмурилась, прикрыв лицо ладонью.

Тифлинг прокралась мимо стражников, заглядывая внутрь освещенной камеры, и едва сдержалась от того, чтобы выругаться или зашипеть от возмущения.

Она наконец-то нашла его. Живого в нем выдавало лишь болезненное хриплое дыхание. Он лежал, вытянув неестественно изогнутые руки, раздувшиеся и гротескно опухшие под грязной тканью остатков рубашки. Казалось, что вся кровь Касавира осталась на полу – засохшая черная лужа на ледяных камнях. Ей даже думать не хотелось, как и зачем его пытали.

Перед Нишкой лежала лишь тень того паладина, которого она помнила, и ей оставалось только попросить Тимору, чтобы Касавир, по крайней мере, помнил если не ее, то себя.

Пытаясь отыскать дорогу, он принялся путешествовать по эфиру миров, стараясь обнаружить хоть малейший след в этой совершенно иной реальности. След меча Гит должен был узнаваться безошибочно, и все же Сэнд его не находил.

Он расспрашивал обитателей элементальных планов и путешественников Сигила, и однажды даже решился на риск, ненадолго покинув первичный план.

Но даже диковинный и ужасный город дверей не смог дать ему ответов.

Старые книги уверяли его, что остается и еще один путь, на которой он не мог ступить иначе, чем через травы, дым и снадобья. Сны. Бесценное сокровище людей и других рас. Эльфы не спят, и тем сложнее ему было попасть туда, где его родичи не бывали вовсе. Он мог бы попросить усыпить его, но кто скажет, каким крепким будет этот сон, и правильным ли? И не пропустит ли его память сновидения?

Он смешивал горькие настойки полыни, добавлял пустырник и ромашку, листья из сушеных трав Мазтики, которые стоили целое состояние, кофе и мед, корицу и кровь дракона, заклиная их аметистом и горным хрусталем, осколками Луны, упавшими на Торил, и пылью звезд. Он добавлял маковый дурман и пыль призраков, и все же каждый раз не получалось ничего.

Сэнд впадал в глубокую летаргию и мог очнуться лишь через несколько часов совершенно разбитым. Пройти в мир снов, недоступный и многим людям, ему удалось лишь единожды.

Он видел другого человека. Или не человека? Кожа его отдавала тяжелым свинцовым оттенком, какого не было ни у одной из знакомых ему рас, тяжелые серые веки нависали над темно-зелеными глазами, а седые, с тонкими черными прядями, волосы до плеч прикрывали половину лица. Он выглядел молодо по меркам людей, и наверняка красиво – по меркам женщин.

Вокруг них поляну покрывал снег, и Сэнд с удивлением видел блуждающих рядом с ними призрачно-перламутровых росомах и медведей, оленей и снежных барсов. Они брели, будто грезя наяву, и их тяжелые лапы не оставляли следов на ослепительном бриллиантовом покрывале снега. Шуршали горькие серебристо-зеленые травы, и выл ветер.

– Кто ты? Я сплю? Где мы?

Незнакомец лишь покачал головой.

– Ты спишь, и у нас мало времени. Эльфы не приходят сюда. Она тебя знает и идет за тобой. За вами всеми. Берегитесь и готовьтесь, потому что она – чудовище.

– Но?..

Что-то ворвалось в этот сон. Между ними пролегла чернота, расплывающаяся, как краска – глухая тень, окрашенная по краям в алый.

Он моргнул, и увидел перед собой ее. Аишу. Она стояла перед ним, бледная, как тень, с посиневшими губами и желтой кожей – более жуткая, чем оживший труп. Глаза ее, раньше янтарные, сейчас казались блеклыми и больными. Она будто выцвела.

– Ты зря сюда пришел, эльф, – ее голос звучал как шепот, и он понял, что ее одежда и есть та самая чернота. Над землей колыхался силуэт беспросветной тьмы, окрашенный по подолу растекшимися ветвями крови – ослепительно-яркой на белом снегу. Черные волосы Аиши сливались с чернотой ее плаща или дыма, который прятал все, кроме лица.

– Где ты прячешься от нас? Аиша… Стой! Что ты сделала с собой, черт возьми?!

Он не успел договорить. Жуткий звук, от которого мороз шел по коже, словно мертвые целого кладбища вобрали в прогнившие легкие воздух, раздался за спиной Аиши, и Сэнд понял, что чернота ослепила его.

Он закричал, чувствуя, как из него, будто ухватив незримую тонкую нить, вытягивают самое бесценное, что было у любого обитателя Фаэруна. Его душу. Через легкие и сердце словно протянули раскаленную нить, и тянули, тянули, тянули…

В несколько секунд он понял, что не помнит ничего из своего прошлого. Кто он. Что он делал. Холод сковал его движения, и нить в его внутренностях показалась обжигающе холодной. Затем его захлестнула паника, и он понял, что не знает ни своего имени, ни дома. И когда вместо его памяти, чувств и души осталась лишь пустота – он умер.

А Аиша, насытившись, возвратилась в черную бездну сна без сновидений. Она плыла в пространстве без времени и места, и рядом с ней были ее мертвые. Все они остались в Мердэлейн. Часть лиц и имен стерлась, что-то было утрачено безвозвратно.

Один – безнадежно ненавистный и дорогой – по ей самой неизвестным причинам. Второй – лучший из всех среди них. Самый любимый, самый…

Она даже не хотела думать о нем.

О том, что бы он подумал, увидев ее такой. Мир потерял всякий смысл, и все, что она делала, было лишь ленивой проверкой, как далеко она может зайти. Она утопила саму себя в боли и ненависти к тому, чего никогда не было, и уже наслаждалась этим мучением, которое развязало руки ее потерявшему опору разуму, заставляя творить такие вещи, которых прежняя Фарлонг никогда не сделала бы.

Нишка воровато оглянулась на сидевших за спиной стражников. Их было пятеро, и все были слегка навеселе. Они играли в карты.

– Я ставлю, что он сдохнет через месяц, – один из них развалился, покачиваясь на стуле. – И никакие боги ему не помогут. Все равно он уже и молитвы свои читать не может.

Второй лениво ковырялся щепкой в зубах.

– У нас так скоро никого не останется. Надо позвать магов. Пусть подлечат – другие даже не орут уже через два дня, а этот неделю держался. Старик и шлюха почти мертвы – скучно будет.

Карта с тихим стуком опустилась на стол.

«Черт, черт, черт. Ублюдки».

– Я не собираюсь трахать этого святошу, если у нас заберут бабу.

– Тебя год подержат без нее – посмотрим, что будет!

Стражники загоготали.

Разозленная, Нишка бесшумно отступила в тень и выпила еще одно зелье невидимости. Оно отдалось покалыванием по коже и легкой дрожью в руках. Плутовка покружила по комнате и заглянула в решетку двери, ведущей этажом ниже.