Сафия говорила, что он мог бы помочь, если бы попытался создать сны для Аиши, но, заглянув в бездну ее сновидений единожды, Ганн больше не собирался рисковать собственным разумом.

Когда-то до того, как она пришла в Мулсантир, у нее были сны. Сейчас на их месте зияла стонущая пустота, заполненная отголосками чужих душ, и их крики были подобны огненной плети, обжигающей его собственный разум. Он видел это в других снах. Мир снов и духов бежал от Аиши, потому что сейчас она могла поглотить его весь – и не насытиться им.

Они нашли его в собственной лавке. Эльф сидел, уже окоченевший и белый, свесив голову на плечо, будто у него остановилось сердце. Его голубые при жизни глаза остекленели, темные с проседью волосы растрепались, капля слюны на нижней губе уже высохла, а лицо осунулось. Щеки запали. Его пальцы так крепко сжимали резной подлокотник кресла, что даже самый сильный из стражников едва смог разогнуть их и выпрямить сведенную в предсмертном страхе шею. Он выглядел так, будто в последний момент пытался сжаться, защититься от чего-то столь ужасного, чего не видел за всю свою четырехсотлетнюю жизнь. Не самую долгую по меркам эльфов.

Джарал настойчиво мяукал возле кресла хозяина, который уже никогда не услышал бы его. Грудой пепла рассыпался за прилавком магической лавки элементаль – точная копия владельца, лишь созданная из каменной пыли и глины. Камин остыл, и отвар в чаше на изящном столике неподалеку – тоже.

Сэр Нивалль, личный телохранитель лорда Нашера, правителя Невервинтера, глава Девятки Невервинтера, хмуро рассматривал тело. По меркам эльфов Сэнд не был стар и тем более не был слаб и болен – походило на то, что волшебника попросту отравили или сразили заклятием. Но кто? Нивалль знал Сэнда многие годы – эльф был предельно осторожен после того, как переметнулся к ним из Лускана, и, на взгляд рыцаря, боялся едва ли не каждую секунду, что Башня Владык отыщет его и на другом конце света.

Возможно, это наконец-то случилось.

Он поморщился и прикрыл окно, из которого в комнату пробирался стылый осенний ветер, пропитывавший Невервинтер до подвалов домов промозглым дуновением моря. В нем чуялся запах долины Ледяного Ветра и близкой зимы, когда весь север Побережья Мечей будет погребен под одинаково белыми саванами снега и туманов, а призрачные огни гавани будут заманивать корабли, как глаза мертвецов, а не уютная обитель дома.

Джарала он отдал Дункану, хозяину таверны напротив. Тело вынесли, остывший отвар забрали маги.

Волшебная лавка в Доках Невервинтера навсегда утратила своего хозяина.

И все же что-то ему подсказывало, что они не найдут ни одной причины и ни следа Лускана – здесь было что-то иное.

Что-то еще более… темное.

Когда она увидела его в Стене Неверующих, то даже не смогла понять, что чувствует. Печаль? Боль?

Она уже и забыла, как можно чувствовать что-то, кроме боли. Та была ее постоянным спутником, и воспоминания о Бишопе не сделали ее ни меньше, ни больше. Так думала Аиша, пусть на самом деле уже утратила всякое чутье, и всплески агонии были бесконечным цветным вихрем, которому она отдавалась как должному, просто позволяя себя увлекать в ее бездонные глубины.

Все равно у нее был единственный путь – вниз. И все же что-то в остатках ее души отзывалось на него сильно, пронзая ее измученное существо отголоском позабытого и утраченного воспоминания, о котором она знала, но не могла отыскать. Ее мучения были мучениями потерянного в пустыне странника, который лежал в нескольких футах от чудесного оазиса и не мог доползти до воды с перебитым позвоночником. Ее голова раскалывалась, будто в черепе кипела лава, невесомое тело пронзали тысячи игл, подобных паучьим лапам, но память не возвращалась, подпитывая ее отчаяние.

Она знала, что боль отступит. Ненадолго. Когда будет еще несколько духов, еще несколько… воспоминаний.

От Бишопа тоже мало что осталось – смутная тень, изломанное, как на дыбе, голое тело, так плотно облепленное вязкой, режущей плоть, зеленой слизью, что не было видно ни кусочка кожи. Следопыт Бишоп утопал в вязкой массе Стены, окружающей Город Мертвых, владения Келемвора. Участь, которая ждала всех, кто наплевал на существование богов и решил оставить себя без покровителя.

Она помнила, что когда-то, будто бы вечность назад, служила какому-то богу. Какому? Аиша Фарлонг не могла вспомнить и с раздражением отбросила эту мысль – как и отбросила кусок какой-то маски, которую следопыт попытался вручить ей, говоря о Походе Предателя против богов. О походе того, кто желал справедливости, которой не существует. О чем говорил он, о какой справедливости, если сам никогда в нее не верил? Фигура перед ней была не им. Тень того, кого она когда-то знала, но и этой тени хватило, чтобы кровоточащая рана ее души воспалилась и принялась исторгать из себя гной снова.

Бишоп. Последняя нить, связывающая ее с прошлым, которую она едва помнила. Даже в своем плачевном состоянии, ничуть не лучше, чем ее собственное, он насмехался над ней. Он сравнивал Ганна с игрушечной собачонкой, которую она таскает за собой. А еще он напомнил ей о Касавире. Она не помнила этого имени, но Бишоп назвал его паладином, и ее обожгло разрывающей изнутри болезненной ненавистью к той святой ауре, о которой она знала.

Паладин… она не помнила его, но должна была ненавидеть, потому что свет Каэлин резал ей глаза. Тот свет, который излучала аура ангелицы, оставался ожогами на ее коже. Святая магия Илматера не лечила, а калечила Аишу, и сострадание этой шлюхи, будто бы к больной, оказалось хуже всего, что она испытывала когда-либо. Ей было тошно в присутствии этой жрицы, которая походила в своих перебежках от бога к богу на портовую блядь. Каэлин мечтала свергнуть Стену Келемвора, мечтала стать спасителем обреченных, и Аиша лишь глумливо наблюдала за тем, как эта сука проваливается в вонючую трясину своей глупости все глубже и глубже, опутанная липкими тенетами иллюзий, что одна-единственная жрица, с позором изгнанная из небесных дворцов, может изменить мир.

Она должна была сдохнуть. Должна была.

А еще Аише было очень холодно. Мертвенная синева здешних небес и пепельно-серая земля этого мира владений Келемвора будто вытягивала из нее жизнь еще больше. Она чувствовала, что умирает, и очень хотела насытиться – чужими знаниями, чужими воспоминаниями, чужой силой и жизнью, иначе ей придет конец. Близость Шабаша манила и будоражила ее – такое количество уже поглощенных чужих душ и знаний наверняка помогли бы ей прожить чуть дольше. Продержаться. Протянуть. Что-то найти.

Аиша Фарлонг совсем не помнила, что когда-то была колдуньей, искренне верившей в покровительство богини магии, Мистры.

У нее уже почти не было памяти.

«Привет, толстяк.

Знаешь ли, эта задачка, которую ты себе вбил в голову – не из легких. Как по мне, так Сэнд прав – она умерла. Жалко, но вряд ли те горгульи утащили ее просто так, от хорошей жизни. Я знала одного мужика, который нанимал себе таких тварей, чтобы расправляться с конкурентами – и думаю, мне повезло, что это был не Лелдон…»

Нишка потеребила кончик пера, обдумывая, что могла бы написать дальше о своих поисках.

После того, как закончилась война Тени, а они все выбрались из храма в Мердэлейн, израненные и измученные, никто не смог найти Аишу посреди руин. Келгар рвался вперед как тогда, так и сейчас – он говорил, что Аишу утащили через портал какие-то твари. Он верил в то, что она все еще жива, верил сильнее всех. Так, как должен был бы верить Касавир, которого с ними теперь не осталось.

А как все начиналось… Аиша спасла ее под фортом Локе от тупоголовых стражников и стремительно взлетела вверх, будто на крыльях, поддерживаемых ветром – лейтенант стражи, капитан Крепости-на-Перекрестке. Калак-Ча с осколком клинка в груди. Сердце серебряного меча Гит. Рыцарь Невервинтера. Нишка помнила, как они обвели вокруг пальца ее бывшего партнера, Лелдона, и как она, подавляя смех, писала ему издевательскую записку с подсказок Аиши, и они закатили потом в честь этого такой пир, что танцевали на столах.