Нишка заглядывала к ним, как беспутная дочь, за которой не следили оба родителя. Келгар погрузился с головой в дела управления кланом Айронфистов. Аммон Джерро исчез.

Он был бы рад уйти, забыв и Невервинтер, и собственную – в очередной раз – провальную любовь, но возраст, неприкаянность, война, пытки и потребность хотя бы в самом слабом тепле пересилили даже обиду предательства. Он не знал и не интересовался, изменяет ли ему Офала, но все же на душе становилось чуть-чуть легче, когда она вспоминала, что иногда стоит обнять его. К ее чести, она все же больше не пыталась сбежать от него к очередному дворянину за деньгами и статусом, несмотря на то, что они так и не узаконили отношения, сойдясь на любви к своим мертвым, и чуть-чуть – друг к другу. Просто они оба слишком хорошо знали, что нужно делать, когда кого-то рядом кошмары заставляют вздрагивать от боли.

Это было гнусно, тошно и вдвойне тяжело из-за того, что он сломался перед самым последним испытанием: он не вытерпел обычного одиночества. Его подразнили слабым, но таким отчетливым призраком счастливого будущего, возможности окончить борьбу, и вырвали это из рук так грубо, как могли. И лучшим, что ему осталось, была элегантная и верная шлюха, которую он заставил себя уважать. В конце концов, они знали друг друга… да, теперь уже – одиннадцать лет. Она заботилась о нем, и он о ней – по мере сил – тоже.

А еще, несмотря на все слова, уверяющие что боль легче переживать поодиночке, что с этим следует покончить, все они – и Офала, и Келгар, и Нишка, и даже Аммон Джерро – появлялись к осени в Невервинтере. И позабытые, запылившиеся за год могилы вновь становились аккуратными и опрятными, а один-единственный дом в Квартале Торговцев на набережной ждал поздних гостей. И только тогда, в этом доме, в их уставших глазах, уже после ужина, за разговорами и новостями, мерцал отголосок того огня, что согревал их когда-то во время самых страшных бед.

Потому что связавший их круг был неразрывным.