Он понял, что от Аиши ничего не осталось, когда она не узнала его. Ее память превратилась в трепавшиеся на ветру ломкие лохмотья.
– Помоги мне добраться до цели, или я сразу отдам тебя этим демонам, – она говорила хрипло, будто простуженная. В ее горле клокотало, будто ее голос был отзвуком крика потревоженных воронов.
Ее спутниками вместо живых существ стали легенды и духи. Женщина в красном, падший ангел и чудовище с голосами мертвых. Их смутные очертания ворвались в его мутившийся от слабости разум, крепнувший по мере возвращения ему самого себя.
Аммон Джерро будто бы пробуждался от долгого сна. Ему возвращали душу, и девушка, которую он когда-то знал, как Носительницу Осколка, завороженно и жадно смотрела на красно-золотое сияние, струившееся между пальцев из легкой сферы.
Его душа была слаще многих других, что ей приходилось видеть. В ней была великая сила, обреченная на вечные муки, и, возможно, в вихре его воспоминаний могла отыскаться ее собственная память. Она бы поглотила его, не раздумывая, если бы в янтарных глазах чернокнижника не промелькнула крупица узнавания. Часть чего-то, что заставило ее остановиться.
– Что ты здесь делаешь, Аиша Фарлонг?
Он сел на постели, разглядывая хранилище мертвых вокруг: грязные просевшие койки и тусклый свет лампад и свечей. Пятна крови предыдущих узников чернели на полу, устланном циновками.
Здесь Нефрис оставила его умирать: печальная участь для всех, кто лишался в Тэйской академии самих себя. Тех самых, у кого по глупости или силой забирали души, отправляя их, подобные всего лишь легким разноцветным сферам, в огромное хранилище на верхнем этаже, которое охраняли заклинания и големы. Опустошенные тела обычно гнили и умирали здесь, в лазарете, где он проснулся. Библиотека из сотен чужих воспоминаний и жизней – наивных юношей и девиц, великих правителей и магов, искателей приключений и ученых. Их тел не осталось, но души, обреченные мучиться в опытах неумелых студентов, существовали до сих пор.
Девушка, что когда-то победила Короля Теней, была будто застигнута врасплох его простым вопросом. Он не пробудил спящий разум от кошмара, но зазвенел колокольчиком в причудливом мире ее ужасов.
В ее потускневших желтых глазах он увидел безумие, которого прежде не было.
– Я собираю разбитые зеркала из утраченных миров и надежд. Я выдавила ему глаза, чтобы он больше не видел моих снов.
Он помнил ее совсем другой. Когда в ней было больше жизни, и она не была так жалка, слаба и сломлена, как сейчас.
В его воспоминаниях она все еще оставалась героем войны. Девчонкой, в чью грудь еще в млденчестве по глупому недоразумению и ошибке судьбы попал осколок серебряного меча Гит. Эта девочка была колдуньей, которая постоянно вздорила со своей ровесницей и горделиво держалась мага старше ее. Эта девочка была влюблена и держалась за свою любовь изо всех сил, что у нее еще оставались. Эта девочка смогла удержать расколотый серебряный клинок своей волей и смогла разрубить последнюю нить, которая связывала Короля Теней с миром смертных.
Аммон Джерро всегда подозревал, что они взвалили на нее слишком много. Вероятно, что-то нарушилось в ней еще до того, как она оказалась проклята, а те, кто был с ней в Рашемене, оказались так же безумны, как она. Он не видел чудовища с голосами мертвых, но видел, как Аиша говорит с ним, точно сумасшедшая. Она смеялась и жестикулировала чему-то, чего не видел никто, и лишь раз ему померещилась огромная тварь: сгусток тьмы в лохмотьях с мертвенно-бледными голубыми огнями, что бесшумно парил над землей.
Поначалу он думал, что ее можно спасти. Поначалу. До того, как они оказались на кладбище, где дремал позабытым кошмаром бывший бог мертвых Миркул. Он плавал в пространстве обломков скал, звездных вихрей, туманов и метеоритов, где блуждали потерянные путешественники между миров и беззвучно плыли города гитиянки.
Но вместо того, чтобы оставить Миркула умирать дальше, вместо того, чтобы отомстить ему забытьем и вечным упокоением, как сделала бы Аиша Фарлонг, которую знал Аммон Джерро – женщина перед ним поглотила душу умирающего бога.
Она тогда изменилась в лице. Она кричала и рвала на груди одежду, будто ее пытали, вливая в желудок раскаленное железо. Ее кожа иссыхала, руки как будто гнили на глазах, и ее тело, слишком истощенное проклятием, стало таким худым, что он видел, как кожа обтягивает челюсти и зубы.
Он наблюдал за ее чудовищным перевоплощением, не смея мешать, когда тэйка, как две капли воды похожая на свою мать Нефрис, коснулась его руки. Когда-то он ее предал, и сейчас ей достало ума и силы не мстить ему. Сафия без второго имени от отца смотрела на него серьезно, и ее голос звучал едва слышно.
– Уходи, Аммон Джерро. Уходи, или она убьет и тебя тоже. Ганн пытался найти во снах тех, кого она раньше звала «другими». Он мертв, и сны поглотили его. Уходи и найди их на земле.
Дельце, о котором она писала Келгару, было едва ли не сложнее всего, во что Нишка ввязывалась за всю свою жизнь.
Она никому не рассказывала об этом по-настоящему, кроме Офалы. Та, подумав, решила оказать ей, как она это называла, «магическую поддержку».
Нишке хотелось поскорее закончить со всем этим. Война и ее отголоски держали их всех вместе цепкими крючьями, и все эти дела – оставшиеся и провисшие – оказались последней веревкой, которую они должны были разрубить, чтобы наконец-то зажить своими жизнями и прекратить вариться в котле, где судьба через многие годы раз за разом бросала их навстречу друг другу. Казалось чудовищно ироничной нелепостью, что она и Кара встречали до всего случившегося Касавира, Касавир помнил Аммона Джерро двадцать лет назад, Аммон Джерро знал Бишопа до лусканской войны, Бишоп встречал на дорогах Келгара, Келгар – Гробнара, а гном проходил несколько лет назад через Хайклифф и знал Шандру. Из общего круга выпадали только Аиша да гитзерай, которая исчезла так же, как и появилась.
И Офала. Она никогда не путешествовала с ними, но была связана так же странно и неразрывно уже многие года. Она тоже знала некоторых из них. Она помнила ее и Касавира. Она слышала об Аммоне Джерро.
Из всех долгов, что Нишка когда-либо возвращала в этой жизни, до сих пор за ее спиной оставался один, и сейчас она намеревалась от него избавиться раз и навсегда.
– Почему ты – и его спасаешь? – голос волшебника звучит иронично, а пальцы лениво перебирают полосатую шерсть Джарала, когда Нишка скупает все зелья, которые только может найти – невидимости, ловкости, силы – все, что хоть сколько-то поможет ей в том, что она собирается сделать.
– Я должна ему отплатить хотя бы за ту жизнь, которая у меня есть, – голос воровки звучит сердито, когда она разглядывает два – на вид совершенно одинаковых – пузырька. – Ты ничего не знаешь об этом, Сэнд.
– У тебя есть совесть, мм? – кот недовольно высвобождается из-под руки Сэнда и с мягким стуком спрыгивает с прилавка. А волшебник щурит глаза и почти лениво изучает воровку. – Или ты вдруг решилась на бескорыстную помощь?
– Пошел ты, Сэнд. Не твое же дело. – Нишка хмурится еще сильнее и раздраженно щелкает хвостом. – Ты сам хоть раз подвергал свою задницу риску не по просьбе Нивалля?
Эльф лишь вздыхает в ответ на слова воровки и возводит взгляд к потолку.
– Дорогая, я, в отличие от вас всех, стараюсь проблем избегать. Если кто-то пропал в Лускане, то ему уже не поможешь даже ты. Оставь паладина его судьбе.
Нишка звенит склянками неожиданно громко. Красно-оранжевые глаза тифлинга смотрят на эльфа почти зло. Она рассержена, и в мягком лилово-перламутровом сиянии ламп волшебной лавки ее оживленное лицо выглядит взрослым и строгим. Лаковые рожки на лбу блестят.
– Знаешь, Сэнд, я иногда не понимала, кто же из вас больший мудак – ты или Бишоп. Он хотя бы предупреждал.
Когда-то, еще несколько лет назад, Касавир увел ее с промерзлых улиц, где лежали груды мертвецов, а люди ели чумных крыс и умирали от голода – или от чумы. Он увел ее туда, где была еда и безопасность, тепло и кров. Он не пытался навязать ей собственную веру в Тира, не пытался отдать в храмовый приют, но… он приглядывал за ней. Она была ловкой девочкой и уже в десять могла спрятаться от кого угодно и где угодно. Он позволил Офале взять ее под свое крыло в качестве самого незаметного и лучшего шпиона, а затем и вора. Она была бесценным помощником хозяйки «Лунной Маски».
