– Расскажи, капитан Брэган Д’эрт, – третья девушка, брюнетка с короткими волосами в интригующе глухом красном жилете, улыбнулась алыми губами и отпила вина из бокала, маняще глядя на дроу.

«Эх, девочки. Плохо читали свои книги, видимо. А, да что там! Не те вы книги читали».

Джарлакс покрутил свой бокал за ножку.

– А знаете, что… – он запнулся, помедлив. – Да не то, чтобы весело, – краем глаза он заметил разочарование на лицах девиц и тут же хлопнул ладонями по столу так, что блондинка испуганно и радостно взвизгнула, а тифлина ойкнула и расхохоталась. Видимый глаз Джарлакса заговорщицки заблестел. – Но есть у меня одна забавная история. Хотите послушать о том, как прославленный наемник Фаэруна прикинулся женщиной, чтобы раздобыть величайший изумруд всего юга?

Тифлина хлопнула в ладоши, растянув в улыбке бледно-розовые губы, ярко выделявшиеся на темно-пепельном лице.

– Хотим! – довольно возвестила она.

– Непременно, – брюнетка по-кошачьи прищурилась.

Джарлакс рассказывал. Девицы слушали, воспринимая увлекательную историю как не менее увлекательную прелюдию.

Сегодня они тоже были счастливы. На свой лад.

На крыше сенсориума, у самого основания стеклянного купола, мерцающего глубокими красками с лилово-перламутровым отливом, виднелись два призрачных силуэта.

– Ты все это время была здесь, Люсьена? – тихо спросил профессор у духа женщины, сидящего рядом с ним.

Дух женщины был немолод. Волосы ее при жизни, очевидно, были черными, превратившись теперь в синие, а глаза отливали густым серебром. Ее фигура была легка, красива и поразительно изящна, словно лунный серп. Искристо опалесцирующее платье мерцало под невидимым ветром.

– Так уж вышло, – она погладила призрачного профессора Ливертонда по руке. Ее серебряные глаза посмеивались. – Я же никуда не могла деться. Так и выращивала цветы… пирожок.

Старик засмеялся, но как-то невесело:

– Ты всегда любила травы, моя дорогая. Кто бы мог подумать… спустя столько веков! Так близко! – он тяжело вздохнул.

Женщина ему не ответила, улыбаясь чему-то нежно чуть-чуть печально. Она взяла мужчину рядом с собой за руку, и не почувствовала ее тепла, но ощутила отклик так хорошо знакомой, так давно потерянной, такой родной души. Воспоминание единственной и самой крепкой любви, которое привязало ее к миру. Любви, когда-то потерянной во время войны, разметавшей их многие века назад на Фаэруне.

– Преинтересные штуки – смерть, жизнь и любовь, – задумчиво изрек профессор, покачивая ладонь женщины. – Никогда не узнаешь, когда закончится одно, где начнется второе, и когда найдешь третье, – он обернулся к ней, и на его губах была улыбка. – Кто бы знал, что я встречу тебя сейчас? Ох, Люсьена… я совсем забыл запахи, а твоя душа все так же испускает аромат тех духов. Это… вербена и жасмин, верно?

– Так и есть, – скромно ответила она. – Это удивительно, но это очень хорошо, дорогой мой. Я так молчалива, потому что и не знаю, что рассказать тебе, а рассказать нужно очень и очень много.

Старый ректор улыбнулся ей особенно тепло и кивнул.

– Хороший конец для сказки, и хорошая тема для размышлений. Обязательно попрошу студентов подумать об этом в эссе, – он вновь посмотрел на свою руку, соединенную с рукой его любимой женщины, и с улыбкой поглядел на опалесцирующие отсветы, отраженные в низких смоговых облаках. Голос его звучал мечтательно. – И встретились они после смерти, где соприкасаются дороги живых.

========== Что-то кончается, что-то начинается. Эпилог. ==========

10. Что-то кончается, что-то начинается. Эпилог.

С новым оборотом кольца в Сигиле занимался бледный рассвет.

Майрон выбрался из-под одеяла, чтобы налить кислого лимонада в большие стаканы из темно-янтарного стекла. Жажда – вот и все, что осталось после прошедшей ночи вместо чудовищного похмелья, которого он ждал.

Теплый воздух приятно касался обнаженной кожи. Холодное питье лилось в горло. На краю ониксовой ванны в углу комнаты сохли полотенца. По полу в беспорядке валялась одежда.

Майрон тихо фыркнул и переступил через собственные штаны, валяющиеся на ковре. В другой раз он бы их убрал, но сейчас была дорога каждая секунда.

- Майрон? – Мелькор позвал его очень тихо, приподнявшись на локтях в постели, подтянув на живот одеяло: вала был растрепанный, сонный и голый. Голос Мелькора звучал хрипловато, пушистые волосы свились крупными кольцами и спиралями у кончиков. – Вернись.

Майрон не ответил ему: молча оставил стакан кислого питья на резном столике со стороны Мелькора и забрался обратно в огромную, нагретую их телами постель.

Они все так же молча свернулись в объятиях друг у друга. Даже не целовались. Все, что могло быть сказано, они уже сказали ночью.

Мелькор легонько водил кончиками пальцев вдоль плеч Майрона. Гладил всей ладонью по спине и боку, словно не задумываясь об этом жесте и пытаясь намертво врезать в себя это простое осязательное воспоминание.

Время, отпущенное в этом мире, стремительно истекало, и тратить его на суету не хотелось.

Тепло этих ладоней на коже Майрон тоже очень хотел запомнить.

Первая утренняя мысль в голове Йеннифэр была весьма нечленораздельной и не вполне цензурной. В висках трещала чудовищная боль. Голова напоминала медный колокол, гудящий от каждого движения и вздоха.

Вчера она предавалась разврату со всем отчаянием и яростью норовистой женщины, осознавшей со всей отчаянной силой свою беспомощную и глубокую привязанность.

Мужчины, которых она выбрала, полностью соответствовали ее легкомысленным ревнивым мечтам. Они были нежны, как сон, покорны, как слуги, и выполняли все ее прихоти, умело играя в этот флирт, словно ради любопытства. Любовники из них были как сами боги.

Йеннифэр понятия не имела, как вышло, что хватило ее на всех.

Проклиная каждую секунду, когда она решилась напиться и каждое мгновение, когда серебряная ложечка соприкасалась со стеклом стакана, она размешала в воде микстуру от головной боли.

При взгляде на необъятную постель, застеленную только черным и белым шелком, где посапывало, храпело и просто спало четыре голых мужика, Йеннифэр посетило странное чувство.

«Почему мне так… стыдно?»

Отвращение к себе оказалось почти физическим, и когда чудодейственное зелье сняло похмелье, то Йеннифэр показалось, что уж лучше бы она осталась с ним. На ясную голову думалось легче, и в ясную голову приходили мысли, которых она не хотела.

Никакого настоящего удовлетворения от своего поступка она не получила. Тело было размято умелыми руками и сладко ныло так, что секса ей не захотелось бы еще с неделю. Или две. Или три. Но…

«Проклятье. Черт бы их всех побрал».

Йеннифэр мысленно выругалась еще раз, покрепче.

Кажется, теперь она понимала, что имел в виду Геральт, когда говорил, будто каждый раз думал только о ней. Она могла поклясться, что в какой-то момент все четверо мужчин смешались в ее пьяной голове до одного Геральта, и кричала она только его имя.

Чародейка поспешно собрала одежду, набросила, что могла, и ретировалась из огромной спальни до того, как хоть один мужчина откроет глаза.

Когда Цири проснулась, штурмана, разумеется, нигде не было. Ни записки, ни прощания, естественно, тоже не было. Мимолетная интрижка и целая буря длительностью в одну ночь, которая прошла, как гроза над городом.

Цири села в кровати, хрустнув позвоночником. Оглядела комнату и чужой пейзаж за окном. Ощутила странную усталость, которую теперь не мог приглушить ни алкоголь, ни настроение кутежа.

Она очень скучала по Геральту. В конце концов, больше ничего стабильного, кроме него, у нее не было. И, в конце концов, мама тоже всегда держалась только за него. Все в мире было переменчивым, миры были переменчивыми, а белоголовый ведьмак с двумя мечами за спиной на большаке всегда оставался один, всегда возвращался к ним, и всегда находил их.