На мгновение повисла угрюмая тишина. Майрон фыркнул.

«Ну почему в этом городе всегда и во всем есть подвох?!»

Мелькор недовольно посмотрел на профессора и моргнул, заявив:

– Это не смешно.

– Он же призрак, – беззаботно хмыкнул Джарлакс. – Вот и одолжи ему свое тело!

– Ни за что! – возмущенно повысил голос Мелькор.

– Тише, тише, господа! – примирительно повел руками профессор с легкой укоризной в голосе. – Я бы ни в коем случае не потребовал ничье тело! Ведь все, познаваемое нами, должно проходить сквозь опыт эмпирический, другими словами, я бы сказал, непосредственный, – он помедлил. – И как, скажите мне, можно считать опыт эмпирическим, если получу его, в каком-то смысле, вовсе не я, а кто-то другой? Однажды я пытался пойти подобным путем – жуткое вышло мероприятие, скажу вам.

– Именно, – с преувеличенной серьезностью подтвердил Майрон.

«Этот город свихнулся. Точно свихнулся».

Он начинал смутно догадываться, отчего профессор мог достичь своего… мертвого состояния. За ужином Джарлакс то и дело трепался о фракциях Сигила и безумствах, которые они творили. Безумством Чувствующих, или же, как они себя звали, Обществом Восприятия, была сумасшедшая тяга к познанию всех впечатлений, существовавших во вселенной. Интересы этих Чувствующих начинались от разнообразной еды и примитивных сексуальных удовольствий, которые в определенный момент прекращали вызывать почти болезненный интерес, и заканчивались совсем уж экзотическими познаниями: что чувствует демон, пожирающий младенцев, или жертва фанатиков, которую сжигают на костре. Последние воспоминания некоторых порой записывали в то, что звали сенсориумами.

Мысли майа бурлили сарказмом.

«Действительно. Не умирать же ради этого, в самом деле? Сумасшедшие!»

Йеннифэр задумчиво дернула бровью.

– Вы и впрямь не чувствуете абсолютно ничего?

Профессор подхватил собственный гроб и поплыл по комнате, жестикулируя.

– Не совсем… опять же, в общем смысле, человеческом, ничего, разумеется, – он наморщил лоб. – Но если сравнивать это с некими эманациями душ… более чем. Нечто эфемерное я вполне ощущаю, – ректор покивал собственным мыслям. – Скажем, призрачный лед будет для меня холоден.

Майрон перестал понимать что-либо. Мелькор следил за ходом разговора с таким видом, что попытки вникнуть в суть происходящего читались на его лице даже слишком ярко. И придерживался за щеку, словно у него болел зуб.

– Как лед может быть призрачным? – наконец, спросил вала, разведя руками. – Он же не может быть мертвым!

Профессор поднял указательный палец, сентенциозно ответив:

– Философски говоря, кладбища, как и факт моего существования, скорее говорит об отсутствии смерти как таковой. Я бы сказал, что это глобальная идея с сопутствующими культами. А в Сигиле идея носит роль первоосновы, столпа мира. Таким образом, мы приходим к тому, что существование живого или мертвого возможно благодаря вере в идею, а не законам бытия!

Мелькор переглянулся с Майроном. Йеннифэр – с Цири. Джарлакс почесал лысину, ответив за всех:

– Как все сложно. Я думаю, пойти выпить можно прямо сейчас.

Поиски подходящего места для праздника, которого пожелал профессор, привели их в самое обыкновенное по меркам Сигила место. От традиционных заведений бордельного характера, которые ассоциировались у большинства живущих с разгульным образом жизни, было решено отказаться.

В конце концов, все присутствующие были интеллектуальной публикой, пусть в известной мере лишенной даже базовых основ морали.

Сенсориумный клуб «Лабиринты чувств» в районе Леди оказался наиболее подходящим для их целей местом, и с порога поразил их и роскошью, и разнообразием. Потому что в огромном здании, выложенном камнем всех цветов и украшенном причудливым стеклянным куполом с изящными витыми шипами, было… все.

Они предлагали еду и напитки всех миров и планов, диковинные игры самого разного характера – от шахмат до катания на коньках на просторах горных озер Элизиума, прогулки по садам с цветами, собранными из всех вселенных. Можно было снять номер с золотой постелью и опаловой ванной, а можно – комнату, подобную солдатским казармам демонов.

В некоторых комнатах с хрустальными шарами-сенсориумами, заполненными чужими воспоминаниями, можно было погрузиться в чувства тех, кто оказался в гуще кровопролитного сражения или когда-то летал на драконе. А в отдельных, куда, разумеется, допускались лишь совершеннолетние существа всех рас – погрузиться в память существ, которые испытали опыт самых экзотических половых сношений. Например, с крокодилом.

Едва увидев перечень существ в увесистой брошюре, которую им предложили при входе, Мелькор скривился от отвращения и пробормотал что-то об ополоумевших последышах.

– Как-то здесь тихо, – проворчала Цири, глядя по сторонам.

Почему-то она почувствовала себя неуютно. Место показалось ей чопорным и слишком роскошным.

Первый зал, в котором журчал фонтан, и сладко пахло розами, представлял наиболее тихую сторону развлечений: почтенная публика в дорогих костюмах играла в шахматы.

– Вынужден согласиться, – чинно кивнул Цири профессор. Он так и парил над землей в своем гробу, вызывая вежливо-удивленные взгляды местной публики. – Но любое развлечение такого сорта, как то, о котором я осмелился попросить вас, всегда требует некой импровизации, поскольку только спонтанность придает вкус и очарование празднику жизни.

Через зал, бесшумно ступая копытами по толстому ковру, к ним прошла женщина-бариаур. Глаза на ее изящном скуластом лице были подведены ярко-изумрудными тенями, и затянута она была в кокетливый зеленый жилет. Темно-рыжие волосы украшали золотые бусины в волосах.

– Меня зовут Ан’ниви, и я буду вашим проводником в мир чувств, – улыбнулась она. – Что сегодня желают испытать наши клиенты, чего не чувствовали никогда?

Йеннифэр жестом указала в сторону профессора.

– Господин Ливертонд желает вспомнить праздник юности, – коротко сказала она и обвела остальных испепеляющим взглядом, особенно задержав его на Мелькоре. – А я бы желала отдохнуть.

Проводница кивнула, переступив копытами.

– У нас есть сенсориум, в котором запечатлены воспоминания об особенно бурном выпускном празднике…

Профессор поправил пуговицы жилета и ожесточенно покачал головой. Ан’ниви вежливо умолкла, с любопытством глядя на него.

– Ни в коем случае! – отрезал он, прочистив горло. – Никаких сенсориумов и приятных воспоминаний былых времен! – профессор сделал паузу, сменив тон с решительного на спокойный. – Сложность и состоит в том, что я бы желал своего непосредственного участия в празднике. Влияния на события, если так можно выразиться.

Джарлакс пожал плечами.

– Тогда этого не делается на трезвую голову, что бы там ни говорили! – убежденно заявил дроу и улыбнулся их новоявленной помощнице. – Так что для начала отведите-ка нас туда, где мы можем присесть и выпить! Только без золотых тарелок и хрустальных зеркал! – он ехидно стрельнул взглядом на Мелькора. – Тебе же не нужны золотые тарелки и хрустальные зеркала?

Мелькор скривился и послал Джарлакса подальше.

Ан’ниви отвела их в просторную комнату, чем-то неуловимо напоминавшую кухню в их доме – разве что вместо плиты и шкафов с тарелками был выход на обширный балкон с гигантскими гортензиями. Обстановка была уютной: чинного мебельного гарнитура, за которым предлагалось сидеть, выпрямившись и поддерживая светскую болтовню, не наблюдалось. Зато был низкий стол возле большого дивана, и по помещению разливался теплый неяркий свет. Цири счастливо плюхнулась в огромное темно-синее кресло, больше напоминавшее мешок. Мелькор вальяжно развалился на подходящем по росту диване, свесив ступни через подлокотник. Майрон заставил его подвинуться и устроился, откинувшись спиной на бедра валы.

Йеннифэр кисло оглядела парочку, оккупировавшую диван, и с красноречивым видом опустилась в другое кресло – единственное оставшееся после того, как на втором расселся Джарлакс. Профессор и его гроб заняли все свободное пространство за столом.