– Амина-джим, – вновь позвала Шебнем-ханым откуда-то из верхних комнат. – Ты идёшь?

Прижимая к сердцу приятно пахнувший лист, Амина еле дыша развернула его и погрузилась в чтение:

«О, луноликая!..

Вы помните тот день, когда в честь именин вашего дяди Мустафы в его особняке был дан большой приём? В качестве исключения всем желающим разрешили войти внутрь, полакомиться халвой и лахмаджуном, наслушаться свирели и зурны, и я случайно подслушал ваш разговор с младшей дочерью муфтия Кадера-Паши… С тех пор вы навсегда в моём сердце.

Вам обеим тогда исполнилось по шестнадцать – или за вами значилось чуть больше? – но вы же помните, о чём вы вели тот разговор?..

Если нет, то я ни на одно мгновение не забывал тех слов или заявлений… а в особенности вашего лица.

– Он тебе понравился, да? – хихикнула Саадет-ханым, и я зажмурился, припав к стенке. Я сразу понял, что вы говорили обо мне, потому что до этого слышал ваш смех над своей головой в трапезной. – Не лги, у тебя глаза горят!..

– Это один из друзей моего брата, – отвечали вы, и я замер, осознав, как ласкал мой слух ваш голос. – Он русский граф, сын дипломата Румянцева… ах, эти разговоры лучше прекратить, Саадет!

Вы уже знали о том, кто я и откуда родом, и это навсегда привязало меня к вам. Я поборол в себе смущение и всякий страх и выглянул из-за угла, чтобы полюбоваться вами. Вы оказались так прекрасны!..

Платок немного сполз с вашего лица, а чёрная копна рассыпалась по плечам. На ваших руках звенели браслеты, а на лбу – монеты. Вы показались мне прекрасной Шахерезадой, чьи зелёные глаза блестели как самые яркие на свете изумруды. Ни один европеец – особенно ценитель прекрасного! – не устоял бы на моём месте!..

– Моя сестра тоже так постоянно говорит, – надула губы ваша собеседница, но вы тотчас перебили её:

– Твоя сестра восхищает меня, – сказали вы со вздохом и взмахнули длинными чёрными ресницами. Я догадался, что холодность Фарах-ханым совсем вам не свойственна, и это распалило во мне огонь, – но я не могу так же…

– Амина-джим, – озвучила мои мысли Саадет-ханым – а может, тебе и не надо так же?

Амина!.. Тогда я и узнал, как вас зовут. Тогда и осознал, что это имя навсегда превратило меня в вашего раба, царя Шахрияра…

– Думаешь? – робко вопрошали вы.

– Да!.. Признайся же себе в том, что тебе понравился тот юноша… тебе же станет легче!

Моё сердце пропустило удар, когда вы понурили голову, как самая ужасная из грешниц, зажмурились и… облегчили свою душу признанием:

– Не могу перестать думать о нём, Саадет. Он так непохож на наших братьев, отцов… он совсем другой!..

Саадет-ханым-эфенди захлопала в ладоши и обняла вас, а я припал к стенке, блаженно прикрыв глаза и улыбнувшись. С тех пор я искал любой повод, чтобы услышать вас, узнать вас поближе, и теперь я наконец решился на отчаянный шаг. Я пишу вам, потому что мне нет смысла больше скрываться. Запретная любовь к моей Шахерезад сжигает мою душу, но, несмотря на всю безнадёжность этого чувства, я всё ещё очарован вами как в первый день.

Я не прошу от вас ничего взамен, лишь… возможности любить вас и знать, что вы счастливы…

Счастливы знать о моих чувствах.

Ваш Шахрияр,

Дима Румянцев»

***

Берега Босфорского пролива всё яснее показывались вдали, и Ксения вновь почувствовала себя пятнадцатилетней девочкой, что впервые ступила на эту землю вместе с братом и матерью почти десять лет назад. Корабль из Афин вот-вот собирался бросить якорь, но ощущение, что она, наконец, вернулась домой, до сих пор не приходило. Зато сердце переполняла тревога… Или же плохое предчувствие?..

– Деспинис, – вдруг позвал стюард, придерживая в руках поднос с закусками. – Прикажете чего-нибудь?

«Прикажите»? Как много всего успело произойти, что из почти бездомной девочки она вдруг стала той, что раздавала приказы?..

– Нет, благодарю, – мягкой улыбкой отпустила юношу Ксения. Если бы не тётка и… Артемиос, она бы сама сейчас бегала по поручениям! – Всё и так чудесно.

Когда стюард удалился, деспинис блаженно прикрыла веки. Крепко вцепившись в борт корабля, она позволила морскому ветру пошуметь у себя в ушах и немного растрепать причёску. Болезненные мысли, что не отпускали юную гречанку с самого порта в Афинах, всё-таки отхлынули, а жаркое стамбульское солнце пощекотало глаза и нос, как будто приветствовало свою блудную дочь. Ксения невольно улыбнулась. Интересно, насколько сильно мать и брат ждали её прибытия? Брат и его… друзья?

Их последний разговор произошел на том же самом чердаке в доме дяди Анатолиоса, где и первый поцелуй. Как и в прошлый раз, Ксения ждала возлюбленного и знала, что он обязательно придёт. На сей раз ей даже не пришлось зазывать его колыбельной!.. Впрочем, если бы её душа действительно умела музицировать, то сейчас наверняка бы сыграла похоронный марш… для их с Димой любви.

– Я не могу понять тебя, – прошептал он, еле шевеля губами. – Почему ты не хочешь услышать меня?..

– Я слышу тебя, – устало отвечала она, чуть повышая голос. В целом доме они были не одни, но двух подростков, так бурно выяснявших отношения, это не интересовало. – Я всё время слышу одно и то же!.. Красивый, влюблённый в меня сын графа – не знающий, к тому же, недостатка в деньгах, – страстно обещает жениться. При этом он как будто бы не видит, что у Александра Михайловича на него совсем другие планы и что я – бедная, безродная гречанка родом с Крита – совсем ему не нравлюсь…

– Причём здесь мой отец?! – нервно рассмеялся Румянцев, и Ксения усмехнулась следом. Он подошёл ближе и постарался поймать направление её взгляда, но девушка всё время его отводила. – На тебе женюсь я, а не он!..

Тут-то деспинис и вспылила. Сдерживаемые долгое время злость и обида полились из неё как из рога изобилия, о чём она позже весьма и весьма жалела:

– По-твоему, зачем он настаивает на том, чтобы ты обязательно ехал в Петербург и получил образование там?

– Потому что мы решили, что я тоже буду дипломатом, пойду по его стопам и…

– Ради Бога, Димитриос! Не будь так наивен! – развела руками Ксения, переходя на греческий, и схватилась за голову. – Не успеешь оглянуться, и он женит тебя на княжне Дашковой!..

Дима слушал молча и даже не моргал. Её напор обескураживал его, лишал способности говорить, выбивал почву из-под ног. Он уже перепробовал всё, что возможно, чтобы успокоить возлюбленную и заверить её в своей любви, но огонь в ней только распалялся.

– Княгиня Дашкова ждёт тебя у себя в салоне на следующий день после того, как приедешь, – передразнила старого графа деспинис. – Князь Дашков желает лично встретить тебя в порту, потому что никому другому не доверяет эту важную миссию… это, по-твоему, не сватовство?!

Она дышала тяжело и отрывисто, он – почти не двигался. На несколько секунд на чердаке воцарилась гробовая тишина, после чего её нарушил тонкий, но уверенный голос юного графа:

– И поэтому ты не веришь моим словам, что мне не нужна никакая Дашкова, и поедешь строить новую жизнь в Афинах?

– Я поеду строить новую жизнь в Афинах, потому что Афины никогда не предпочтут мне княжну Дашкову. Под давлением отца или ещё чего-то… – с придыханием молвила Ксения. – А ты… ты…

– А я вот предпочту, – с заметной ехидцей заключил Дима и, не выказывая никакого желания продолжать с Ксенией этот разговор, – и даже видеть её! – решительным шагом направился к двери.

Видя ту боль, что читалась на его лице, она резко помрачнела. Сердце ёкнуло, и она кинулась за ним следом, схватив за локоть у самого порога. Он отдёрнулся в сторону, и в груди девушки всё сжалось.