– Дима!.. Пойми, я.. не могу упустить такую возможность. Она бывает раз в жизни… Остаться здесь с тобой и верить в сказку? Это не по мне.
– Надеюсь, что ты найдёшь ту сказку, которую ищешь… только обо мне даже больше не мечтай, – сказал он без каких-либо сожалений и, не оборачиваясь, бросился вниз по лестнице.
После такого он, должно быть, давно позабыл её. Она бы удивилась, если бы Румянцев – такая влюбчивая натура! – ещё не нашёл себе новую музу. В письмах Геннадиос уклончиво писал об этом, но Ксения оставляла эти строчки без ответа. В конце концов, уже много лет сердечные дела Димитриоса никак её не касались, и не сказать, чтобы её очень это огорчало…
– На палубе так много народу, – нарушил её уединение жених и подхватил какого-то ребёнка на руки, чтобы тот смог рассмотреть берег. – Ты видишь? Даже детям неймётся!
Мать мальчика на все лады извинилась перед кириосом, когда её малыш с криками: «Митера, смотри, чайки!» захлопал в ладоши и чуть не сшиб с глаз доброго дяди очки. Артемиос располагающе улыбнулся и, поправив очки на переносице, растроганно обернулся на Ксению.
«Я буду прекрасным отцом, ты так не считаешь? – кричал его ласковый, всегда добрый и услужливый взгляд. – Припозднился я с ними!.. Это правда… Зато теперь я ни о чём не мечтаю больше!».
Артемиос Персакис слыл в Афинах завидным женихом, хотя в свои тридцать шесть ещё ни разу не был женат. Поговаривали, что новый греческий король Оттон Баварский благоговел к Персакису и после женитьбы обещал пристроить его на хорошую должность при дворе. Его величество отличался сентиментальностью и всегда держал поблизости старых друзей, а Артемиосу посчастливилось как-то раз оказать ему помощь во время своих морских путешествий по Германии и Италии. Там Персакис – бывалый моряк – зачастую останавливался в разных портах, а некоторые из них знал как свои пять пальцев. Молоденьким юношей король весьма симпатизировал грекам, и, когда один из них оказался так любезен, что, не зная его личности, предложил ему переждать сильный венецианский ливень под своим скромным, но гостеприимным кровом, накормил неизвестного путника ужином и даже отдал ему в дорогу своих лошадей, венценосный принц запомнил это на всю жизнь. Тогда никто не мог и предположить, что греческое народное собрание одобрит кандидатуру баварского принца на греческий престол, а отставной моряк со средней руки состоянием, коим Артемиос был когда-то, станет одним из приближённых к королю людей и с его лёгкой подачи получит во владения несколько хлебосольных участков земли по всей стране.
Артемиоса отнюдь не отличало высокомерие, и внезапно проявленная благосклонность царственной особы не испортила его нрава. Большую часть своей жизни он провел в море и так же, как и достойная водная стихия, предпочитал дело слову. К женскому вниманию, обескураживавшему его теперь своим напором, Персакис совсем не привык, но прекрасно чувствовал фальшь и притворство. Ни одной из новоявленных придворных дам не удалось поймать его в свои сети, пока почтенная вдова старого полкового командира не познакомила Артемиоса со своей племянницей.
– Старайся не смотреть на воду, хорошо? – все ещё возился с мальчиком Артемиос. – А то затошнит. Смотри лучше вперёд – на горизонт.
Ксения невольно улыбалась, наблюдая за ними, и волна нежности всё сильнее поднималась в её сердце. Проведя всю юность в разъездах, скромный кириос Артемиос не жаловался на плохое здоровье. Зрение, разве что, подводило. Он был темноволос, кареглаз, широкоплеч, со смуглой загорелой кожей – истинный гордый эллин!..
Но, несмотря на все достоинства Персакиса, на его доброту и обходительность, Ксения всё же слишком часто думала о том, что у её жениха чересчур широкий нос. И глаза как будто очень карие… Как было бы чудесно, если бы они были голубыми!..
– Ты очень задумчива сегодня, агапи му. – Артемиос как раз отпустил восвояси ребёнка, а его мать помахала услужливому кириосу рукой. – Скажи: я могу чем-то помочь?
– Ты и так делаешь слишком много, – благодарно протянула Ксения, и Персакис поцеловал ей руку в белой кружевной перчатке. Когда он так делал, ей всегда хотелось вырвать ладонь… но, как и в прошлые разы, она себя сдержала. – Порой я спрашиваю себя, что же ты во мне нашёл…
– Я часто спрашиваю себя о том же самом, когда думаю, почему ты со мной, – спокойно проговорил мужчина, но печаль как будто бы закралась в уголки его губ. Ксения отвернулась, чтобы он не видел её лица. – Я только и делаю, что говорю о море… я скушен донельзя!
– Кириос Персакис, не говорите же так!..
– Ты что-то здесь оставила, деспинис Ксения. Ты сегодня вся в воспоминаниях…
Деспинис улыбнулась уголками губ, просунула руку под его согнутый локоть и положила голову на его плечо.
– Здесь прошла моя юность, дорогой. Здесь мои мать, брат и дядя… я не видела их с тех пор, как уехала. Конечно, я вся в раздумьях!
– Ты боишься, что пока тебя не было, что-то успело поменяться?
– Может статься.
– Не думай об этом. Это же твои родные. Они примут тебя любой…
– А я вот нет! – то ли ворчливо, то ли насмешливо пробормотала тётка, появляясь на палубе. Держась за свою трость, она только что вышла из каюты. – Ксения, посмотрите на неё, какая бесстыдница!.. Точно дожидалась, пока я забудусь крепким сном, чтобы остаться со своим женихом наедине…
– Что вы, кирия Ирина, – невинно развёл руками Артемиос и со свойственной себе тактичностью перевёл всё в шутку. – Мы ничто и никогда не предприняли бы за вашей спиной!
Кирия Ирина недоверчиво зацокала языком и покачала головой, так что белый хлопковый чепчик на ней немного покосился. Старуха была, конечно, далека от идеала любящей тётушки. Зачастую её капризы выводили юную Ксению из себя, но со временем она научилась под них подстраиваться. В какие-то мгновения она всё же улавливала в своих чертах схожесть с тёткиными – разрез глаз, формы губ и носа, – и с негодованием думала о том, что на старости лет могла стать такой же. Неужели её будущее – это ворчливая, несмотря на все богатства мира, недовольная своей жизнью старая матрона, что завидовала молоденьким девушкам, чья красота, молодость и любовь навсегда канули для неё самой в лету? Разве её конец будет столь же печален?..
Когда капитан дал звучный сигнал, Ксения вздрогнула. Артемиос взял свою невесту под одну руку, а её милую родственницу под другую и с самым гордым видом стал спускаться вместе с ними вниз по трапу. Толпа на пристани не утихала, и Ксения с улыбкой про себя подумала, что Стамбул всё-таки ничуть не переменился. Как только греческие путники опустились на турецкую землю, какой-то мальчишка в феске отдавил кирие Ирине ногу. Другой предложил кириосу своих лошадей, но тот вежливо отказался. Нас, мол, скоро встретят.
– Где носит твоего непутёвого братца? – вопрошала кирия, оглядываясь по сторонам. – Неужели нельзя хоть раз сделать так, как велено?
– Уверен, что кириоса Спанидаса просто что-то задержало, – миролюбиво предположил Артемиос, но Геннадиос всё ещё нигде не показывался.
Капитан корабля дал ещё один сигнал – на этот раз к отбытию, – и волны вновь рассеклись о корму корабля. Порт понемногу опустел, хотя споры на рынке до сих пор доносились до их ушей. Какой-то иностранец обвинял местного в том, что тот продал ему несвежую рыбу. Турецкая, греческая, английская и французская речь смешались в одну кучу. Наконец, Персакис откликнулся на просьбу мальчишки, почти за гроши раздававшего приезжим свежую печать, достал из кармана белого дорожного костюма несколько монет и насыпал их в ладонь незнакомцу в обмен на газету.
Лицо мужчины резко побелело, как только он развернул первую страницу издания и вчитался в её содержимое.
