У него не осталось едких комментариев, потому что каждый день он начинал с чистого листа.
Его единственным якорем, единственным, что объединяло его с ним прежним была Долорес.
И она была с ним рядом постоянно. Она обнимала его во сне, и держала его за руку, когда он часами сидел в кресле в полумраке.
Она всегда улыбалась ему, искренне и открыто, а он никогда не спрашивал, кто она такая.
Он всё ещё помнил её. Девочку в тележке, его вечную спутницу сквозь пустоту. Он помнил вкус её губ — он был как консервированные персики, и помнил её улыбку. Помнил, что небо казалось ярче, когда отражалось в её глаза, и помнил, как они лежали под звёздами рука в руке.
Он не помнил, где, он не помнил когда.
Но он помнил с кем.
— Долорес, кто-то плачет за дверью. Что-то случилось? — спрашивал он.
Не осталось ничего от его гонора и сарказма, которыми можно было убивать.
— Всё в порядке, Номер Пять. Твои братья и сёстры скорбят. Ты же помнишь?
— А, — Пятый облизывал губы. — Точно.
Теперь, когда от его яркого, чистого разума ничего не осталось, он не понимал, что потерял. Но чувство тягучей тоски и постоянная ноющая боль, будто бы в груди у него образовалась чёрная дыра, никуда не уходили.
И мигрени, конечно же. Они стали легче, но зато не уходили даже с обезболивающим.
И если он покидал свою комнату, становилось больнее. Причин он не знал.
— Долорес, — снова и снова спрашивал он. — Почему всё время так больно?
— Потому что ты теряешь память, дорогой, — Долорес подавалась вперёд, пересаживалась к нему и крепко его обнимала. — Скоро ты и меня забудешь.
— Нет, — отвечал Пятый. — Я тебя никогда не забуду. В этом я точно уверен.
Это повторялось снова и снова, каждый день.
Он держался за Долорес как за спасительную соломинку, и это было единственным, что не позволяло ему провалиться окончательно.
Будь он собой прежним, он обязательно бы её отпустил. Чувство стагнации сводило бы его с ума, и он отпустил бы её, чтобы наконец-то начать всё сначала.
Но не сейчас. Он не мог её отпустить, он жил любовью к ней и любовь эта была слишком крепкой.
Поэтому вместо того, чтобы начать сначала, он жил в дне сурка.
Будто пластинку заело, и никто не мог поправить иголку.
========== 32:23:05:07:0 ==========
Мир был беспощаден. Как бы ни хотелось Пятому сохранить себя, как бы он ни мечтал оказаться в тангенциальной вселенной, в которой его существование возможно, это было невозможно.
И как бы он не цеплялся за Долорес, он постепенно терял связь и с ней.
Долорес по-прежнему была настоящей. Они всё ещё проводили вместе всё время. Даже когда Ваня приходила поиграть ему на скрипке или когда Клаус приходил потрепаться о совершенно безумных баснях, которые сам и выдумал, Пятый по-прежнему не выпускал руки Долорес из своей.
Но он забывал и её. Просто не замечал беспокойные взгляд, которыми обменивались его братья и сёстры, когда он смотрел Долорес в глаза и не мог вспомнить её имя.
— Я забыл, — Пятый поморщился.
— Опять? — Долорес слабо улыбнулась.
— Опять, — Пятый потёр лоб. — Не помню.
Чем упорнее он пытался вспомнить, тем сильнее у него болела голова.
— Не могу…
— Ты сможешь, Номер Пять, — Долорес гладила его руки и глаза её были полны надежды. — Пожалуйста. Вспомни, как меня зовут.
Долорес, в отличие от него, прекрасно понимала, что раз он уже не помнит её имени, то совсем скоро забудет и её саму.
И она не хотела уходить так просто.
— Вспомни, как меня зовут.
— Не могу, — повторил Пятый. Растерянно обернулся и посмотрел на Клауса. С Клаусом они в очередной раз познакомились пару часов назад, и Клауса он забудет, как только тот покинет комнату.
Клаус опустился на кровать рядом и обнял его за плечи. Сдержанно улыбнулся, а потом сказал:
— Ты забыл её имя, да?
Пятый кивнул.
— Не могу поверить, что не помню её имени.
Он ведь сам его выбрал. По крайней мере сейчас ему казалось, что он выбрал его сам. В его воспоминаниях не осталось дня, когда она его назвала.
— Её зовут Долорес, Пятый, — мягко сказал Клаус. — Может, запишем это на доске?
— Нет, нет, я запомню, — Пятый сердито нахмурился и мотнул головой. — Я должен запомнить.
— Конечно. Конечно, — выдохнул Клаус.
Пятый притих, снова глядя на Долорес. Он помнил, что её имя — Долорес. Повторил его про себя несколько раз, но как только захотел назвать вслух, оно снова от него ускользнуло.
— Снова забыл.
— Долорес, — терпеливо повторил Клаус.
— Долорес, — Пятый смотрел Долорес в глаза, и видел, что они полны слёз. Ещё немного, и она расплачется. — Долорес, как мы познакомились?
— Ты совсем не помнишь? — Долорес сморгнула слезинку. Брови её поползли вверх. — Ты спас мне жизнь. И мы состарились вместе, — целую жизнь назад.
Пятый зажмурился, пытаясь вспомнить их первую встречу, но вместо этих воспоминаний нашёл только пустоту.
Бездну, которая всматривалась в него. Которая выискивала, чтобы ещё у него украсть.
Бездна, в которую ему хотелось упасть, в которую он должен был упасть, чтобы прекратить собственные в мучения, но которая пугала его до дрожи.
— Я не хочу терять тебя, Дорис.
— Долорес, — повторил Клаус рядом. — Её имя Долорес, Пятый.
— Долорес.
Он даже не мог оценить терпение и жертвенность Клауса. Он не помнил толком, каким дерзким и умным был, и не представлял, как его состояние разбивает сердца братьям и сёстрам, вынужденным каждый день напоминать ему, кто они такие.
Вынужденным напоминать ему, кто такая Долорес.
Потому что для него ничего не менялось. Он просто существовал. День за днём.
Неделя за неделей.
Существовал и ждал, пока Бездна его не поглотит.
========== 05:05:06:00:0 ==========
Он и сам не заметил, как уснул. Вот они с Долорес держались за руки и смотрели друг другу в глаза, а вот он уже на берегу океана в умирающем мире. Мёртвые киты и касатки, крабы, растёкшиеся в жижу медузы.
Пятый снял шарф с лица, и в нос тут же ударил запах гнилой рыбы.
— Если ты меня не спрячешь, Номер Пять, мы больше никогда не увидимся.
Долорес обняла его со спины и ткнулась носом ему в шею.
— Я живу только пока ты меня помнишь, Пятый. И я не хочу уходить.
Пятый развернулся и встретился с Долорес взглядом. Она плакала. Прижалась к нему всем телом, спрятала лицо в воротнике его куртки.
— Пожалуйста, Пятый. Не забывай меня.
— Никогда, — Пятый погладил её по спине. — Я никогда тебя не забуду, Долорес. Я спрячу тебя, и никогда не забуду.
— Где-нибудь, где меня не найти. Где-нибудь, где меня не сотрут, — Долорес отстранилась, и вместо объятий теперь вцепилась в его руку.
— Но я не могу вспомнить ничего с тобой. И без тебя…
— Попробуй, — Долорес коснулась его лица, погладила его щеке. — Вспомни детство. Оно точно где-то осталось.
Пятый зажмурился, изо всех сил пытаясь вспомнить детство. Что-нибудь из самых ранних воспоминаний.
И когда он открыл глаза, оказалось, что ему снова четыре. Грейс, их мама, убрала печенье с шоколадной крошкой и арахисом на верхнюю полку, чтобы дети не могли до него дотянуться. Но Пятый — смог.
Это был первый раз, когда он телепортировался. Ему ужасно хотелось печенья и ужасно не хотелось ждать. Он надорвал ткань реальности, остановил время и перенёсся на шкаф. Потянулся за банкой с печеньем, свесил ножки со шкафа и начал хрустеть.
Тогда он ел его и ел, пока ему не стало плохо, а сейчас его поймала за руку Долорес. Такая же крохотная и неловкая, как и он.
— Работает, Пятый! — она забрала у него печенье, чтобы тоже надкусить. Пятый удивлённо охнул, как настоящий четырёхлетний малыш, потянулся за печеньем, собираясь его отнять, и тут же завалился набок.
Прямо со шкафа.
Пятый исчез, чтобы появиться снова на стуле рядом, но вместо этого вынырнул совсем в другой день и в другое время.
