– Из клочков можно собрать что-то целое, Ника. Пусть это будет хотя бы намёк, лишь бы понять, в чём дело.

– А если он что-то серьёзное натворил? Что-нибудь противозаконное?

– Тогда он сядет, – неожиданно резко и зло ответил дед Егор. – Я на многое способен закрыть глаза, но портить жизнь моей дочери и внукам не позволю.

– А кто он вообще? Чем занимается?

– Да пёс его разберёт. С жильём что-то связано.

– Риэлтор что-ли?

– Может и так. Не знаю, потому врать не буду. Одно сказать могу – нехороший он человек. Я и Анжелке говорил это, когда она замуж собралась за него, да разве ж кто сейчас стариков слушает…

Встревать в чужие семейные проблемы, тем более если они противозаконные, не хотелось категорически. За такое и по башке настучать могут, если вдруг что. Но дети ведь…

– А сколько детям Анжелики? – уточнила Вероника, уже приняв окончательное решение.

– Лёшке четырнадцать, – расплылся в улыбке дед Егор. – Он на отца не похож совсем. Умный парень, работящий. В техникум вот поступает, потому и не приехал. А так каждое лето здесь был. А Миланке восемь… Поздняя она, болезная дюже. Её ко мне редко привозят. Не все болезни исцелить возможно, м-да… А ещё в городе Колька живёт, но он Славкин, а не Анжелкин. Тот уж женат три года как. Я у него останавливаюсь, ежели в городе дела какие есть. У Анжелки не хочу из-за мужика её вот этого…

– Егор Акимович, а если я откажу, вы меня выгоните?

– Это зачем ещё? – удивился старик. – Я тогда Глеба на постой к Марье определю, пока ты тут. Или в баньке поживёт маленько. Ну, чтоб не беспокоил тебя понапрасну. Ты ж по делу приехала, а не как он. Я хозяин, мне и решать, кого гнать, а кто останется.

– Странные у вас отношения…

– Да как у всех. У тебя лучше что-ли?

Не лучше. Даже, наверное, хуже. Дед Егор по крайней мере был отцом своим детям от обоих браков, переживал за их судьбы и благополучие, а Вероника своего даже не помнила толком. Да и Витька, братец, тот ещё конь. Сколько мать его из всяких дыр вытаскивала, пока не поумнел? Да и поумнел ли? Когда она в последний раз его видела? Ещё до рождения Карины? М-да, в каждой семье свои тёмные углы и скелеты в шкафу, тут уж не поспоришь.

– Я попробую, – кивнула девушка и заметила, что лицо старика просветлело, хотя он и не подавал вида.

Честность – большая редкость. Он ведь мог даже и не просить её. Другой на его месте просто устроил бы зятя в доме, а потом выспросил, что ей снилось. А этот нет. Тактичный… Даже выгнать близкого человека к соседке готов был, чтоб ей, Веронике, которая никто, спалось спокойно. Заботливый…

Остаток времени до возвращения Глеба они потратили на приготовление ужина и обсуждения плана действий. Муж Анжелы был в курсе способностей своего тестя, поэтому присутствие Вероники в доме решено было объяснить проблемами со здоровьем после аварии. Ей даже врать не нужно было, она ведь и правда головой ударилась. Она вообще решила отвечать на все возможные вопросы честно, если они не касались истинной причины её приезда.

Как бы неприятно это не было, но девушке предстояло расположить к себе Глеба, чтобы разговорить его. Она неоднократно замечала, что в снах чаще проявляются те воспоминания, которые вызывают сильные эмоции – волнение, разочарование, ненависть, тоску, любовь, страх… Мать переживала, что её уволят, и потому ей снился орущий начальник. Витька боялся, что его не слишком хорошие поступки выплывут наружу, и поэтому воспоминания, формирующие его сны, были именно о том, что он хотел скрыть. Дед Егор расстраивался из-за того, что родные хоронят его раньше времени…

Веронике не нужно было вытягивать правду из Глеба на словах – она собиралась в непринуждённой болтовне просто пройтись перебором по струнам его памяти в надежде хотя бы вскользь зацепить то, что его беспокоило. Если он приехал прятаться, его подсознание и так показало бы ей причину страха, но она хотела усилить это. Бодрствуя, найти тему, которая нервирует его больше всего, чтобы понимать, что конкретно она хочет найти в его снах.

На словах план казался простым и почти идеальным, но на деле изображать интерес к человеку, который неприятен, было довольно сложно. Вероника несколько раз ловила себя на желании ответить на какие-то замечания Глеба резкостью. Вдобавок ко всему он оказался ещё и падким на женское внимание, а к концу ужина и вовсе начал делать откровенные намёки, не стесняясь присутствия тестя, который скрипел зубами от злости. Переиграла, да, но не для себя же она старалась. Самой мерзко. И безрезультатно, потому что так и не смогла понять, какая из обсуждаемых за ужином тем была ему не по душе. Складывалось впечатление, что его вообще ничто не беспокоит. Кроме степени доступности собеседницы, конечно.

– Я его придушу, – пообещал дед Егор шёпотом, когда Вероника помогала ему убирать со стола, а Глеб полез на чердак за раскладушкой.

– И сделаете свою дочь несчастной? Пусть сами разбираются. Думаю, он всегда был таким, и Анжеле это известно. Не лезьте в это, а то ещё и виноватым окажетесь.

– Я уже жалею о своей просьбе. Ты тоже хороша…

– Серьёзно? – Вероника от изумления уронила тарелку в раковину. – Я ещё и крайняя теперь? Не нужен мне ваш Глеб ни в каком виде, успокойтесь.

– Прости.

Он не сказал больше ничего, только насупился сильнее. Ну правильно – ему неприятно видеть, как зять плюёт на семейные ценности. Ну а Вероника-то тут при чём? Ей это вообще триста лет не нужно было. Зря ввязалась. Но раз уж пообещала, сделает всё, что в её силах, хотя желание послать всех к чертям становилось с каждым часом всё более настойчивым.

Глебу постелили в маленькой спаленке, а Вероника уступила кровать деду Егору, потому что старенькая раскладушка его габаритов просто не выдержала бы. Спать старик не собирался – хотел посмотреть на дар своей гостьи в действии и заодно проконтролировать, чтобы в его доме не случилось греха. Первое намерение он Веронике озвучил, а о втором предусмотрительно промолчал, не желая обижать гостью ещё сильнее. Да она ж не настолько глупая, чтоб не догадаться. Она ему чужая, поэтому он и не знает, чего от неё ждать. Неприятно, да, зато бдительность деда Егора служила ей защитой от посягательств Глеба на случай, если тот воспринял изменения в её настроении как приглашение к чему-то большему, чем просто дружеская болтовня.

Устроившись поудобнее на старой, давно провисшей раскладушке, Вероника попыталась заснуть, но сон всё никак не шёл. Она превосходно выспалась днём, и теперь организм хотел бодрствовать.

«Одна белая овечка, прыгающая через ручей. Две белых овечки, прыгающих через ручей. Три белых овечки…» Этому её научила бабушка. В деревне все ложатся спать рано, а Вероника тогда до ужаса боялась темноты, поэтому бабуля и посоветовала закрыть глаза и считать овечек. И не просто считать, а представлять, как они перепрыгивают через ручей. Это всегда срабатывало безотказно раньше, чем счёт доходил до сотни, но сегодня поголовье скачущих овец насчитывало уже почти тысячу, а сон приходить не торопился.

* * *

– Тысяча белых овечек, прыгающих через ручей туда-сюда и весело блеющих назло пастуху, который очень хочет спать… – простонала Вероника, свесив ноги с раскладушки на пол, и поняла, что находится не в уютной комнате деревенского домика, а в чужой квартире со старыми выцветшими обоями и нелепыми полосатыми занавесками на окнах. Небо за окном было затянуто тучами, из которых на засиженное мухами стекло изливался дождь. Вдобавок её ноги оказались обильно волосатыми, и пока девушка сообразила, что всё же когда-то успела заснуть, дверь в комнату приоткрылась, и в образовавшуюся щель просунулось небритое, изрядно помятое лицо какого-то пьянчуги.

– Проспался? Собирай шмотки и вали отсюда. Менты уже час как уехали, так что путь свободен.

– Я так и не поняла, чем ты занимаешься, – с невинным видом запустила удочку Вероника за завтраком.