– Не считаешь же ты себя лучше них? – Заговорила со мной Ванда, нахмурившись.
– Ни сколько. – уверенно ответил я, пожимая плечами. Я часто задумывался о том, как видят меня другие, думал, что меня считают отстоем и потому не общаются. Смирившись, я не лез к ним, пытался находить радость в уединении и куче свободного времени. Впрочем, со стороны это, наверное, выглядело, словно я презираю общество, не желая вливаться в него. Наверное, Ванда думала, что я задрал нос, увидев неудачи моих одноклассников. Но я впервые чувствовал себя немногим хуже остальных.
– Тогда хватит злорадствовать. – Фыркнула она, пытаясь осадить меня, – Убирай свою противную ухмылочку с лица.
Так вот, в чём было дело. Ванда просто ненавидела, когда я улыбаюсь. Видимо, ей больше нравилось видеть меня расстроенным и забитым. Что ж, в этот раз я не собирался идти у неё на поводу.
– А вдруг я улыбаюсь не из-за того, что наш класс конкретно облажался на сцене? – Я попытался заронить в неё зерно сомнения. Мне было смешно от того, что Ванду подтолкнула поговорить со мной неудача собственной труппы, которую я заметил. Наша мисс идеальность явно воспринимала этот провал на свой счёт.
– А из-за чего тогда? – выпалила Ванда, раздражаясь и теряя терпение.
– Вдруг ты мне нравишься? – Я сказал это больше в шутку. Или хотел думать, что говорю это в шутку. Мне действительно хотелось признаться Ванде в симпатии, но я «чудик», а она «рождена в свете сцены». Как красавица и чудовище, но без взаимной любви, которой мне бы так хотелось. Хотя, любви ли? Без сомнений, я был очарован Вандой и всегда жаждал её внимания. Но чем дальше это заходило, тем больше наше общение превращалось в противостояние. Ну и пусть. Я устал оставаться опустошённым и разочарованным после каждого общения с ней. Пришло время дать отпор её придиркам. Ванда презрительно фыркнула, развернулась и ушла. Я остался один с тупой улыбкой, но чувством сладкой победы. Вскоре сквозь него пробилось слабое сомнение – а не пожалею ли я о том, что сказал?
Под Рождество мама подарила мне ноутбук и я начал открывать для себя мир интернета. Динамики у ноутбука были гораздо лучше радио, поэтому последнее отправилось на чердак, доживать свой век. Вместе с интернетом я погрузился в мир пиратской музыки. Там были мои любимые песни, которые я часто слышал по радио. Раньше приходилось записывать их на диктофон чтобы не ждать повторов. А теперь всё было под рукой. Я смотрел фильмы, иногда оглядываясь, словно меня в любой момент могли схватить спецслужбы за просмотр пиратских видео. Фильмы на время стали моей новой страстью. Но пары недель мне хватило чтобы пресытиться, и я решил вернуться к книжкам. К тому времени у меня собралась уже неплохая коллекция книжек Стайна, а походы в Атриум стали обязательным ритуалом на выходных. Продавцы меня знали и предупреждали о поставках новых произведений, что помогало мне планировать расходы.
Рождественские каникулы прошли скучно. Мать работала большую их часть, а в те небольшие выходные, что у нас были, мы смогли лишь сходить на ярмарку и посмотреть рождественские фильмы. Чуда в Рождество не случилось и Алек до сих пор молчал, словно забыл обо мне. В начале января моё терпение лопнуло и я, набравшись наглости, спросил у мамы, почему от тёти Аманды и Алека нет вестей. Она пожала плечами, сказав, что тётя Аманда звонила несколько дней назад и у них всё хорошо. Я разочаровался в своём друге и больше ничего о нём не спрашивал. Алек умер для меня в тот момент, и вместе с ним все самые счастливые воспоминания из моего детства заволокла серая пелена. Я не мог выбросить из головы наши с ним посиделки, игры на приставке и приключения в Хэллоуин.
Оставшиеся дни каникул я предпочёл провести в одиночестве, слушая грустные песни и готовясь к тому, что мне придётся вернуться в школу и как-то жить с осознанием того, что я признался Ванде в симпатии. Мне казалось, что стоит едва сунуться в класс, я стану объектом насмешек. Ведь как такой чудак как я мог даже подумать о том, чтобы признаться в своих чувствах одной из самых популярных девочек школы. Я представлял, как вернусь, встречусь с их насмешками, буду усиленно делать вид, что ничего не понимаю, а когда кто-то спросит, отчего я так спокоен, я мило улыбнусь и скажу: «а вы что, поверили?». Это был идеальный план, который успокаивал меня. Всегда легче свести всё к шутке, чем разгребать последствия неаккуратно брошенных слов.
Но вернувшись в школу я не встретил никакой реакции. Никто не смеялся, не обсуждал и даже не шептался тайком, указывая на меня. Особенно Ванда. Теперь она делала вид, словно меня не существует, и я начал привыкать быть невидимкой перед её глазами.
Куда сильнее я переживал за Алека. Винил себя за то, что не был для него достаточно интересным и взрослым. Но если я мог бы больше интересоваться его видеоиграми, то возраст я никак не мог себе добавить. Это убивало меня невозможностью что-либо исправить. Как бы я ни старался, эти пару лет разницы очень сильно ощущались в нашем с ним общении. Алек всегда был где-то впереди, на пару уровней выше, а мне приходилось догонять его. И я не мог смириться с этим как бы ни старался, поэтому позволил боли забрать меня целиком.
Я постоянно ощущал, что ненавижу себя. И яснее всего видел это в зеркале, утром, когда чистил зубы. Я поднимал голову, встречался с собственным отражением и спешил отвести взгляд. Находить себя в зеркалах было всё неприятнее. Я не мог даже сказать, какая именно часть моего лица вызывает во мне отвращение и поэтому мне казалось, что ненавижу его полностью. Мне не хотелось видеть его и со временем я отпустил волосы, которые частично закрывали моё лицо – так я чувствовал себя немного спокойнее, хоть и всё ещё приходилось терпеть умывания в ванной перед зеркалом.
Помню, как в один момент я поднял голову и посмотрел в глаза собственному отражению. То же ненавистное лицо, только теперь прикрыто влажными длинными волосами. «Я урод, но я имею право так себя чувствовать» – пронеслось у меня в голове и с тех пор это стало моей мантрой, которую я повторял чтобы успокоиться.
Благодаря интернету я узнал об эмо и, хоть я и опоздал с тем чтобы влиться в их тусовку на пару лет, их идеология была именно тем, что мне нужно. Нет, я не резал вены и не мечтал умереть, но стал смелее в своих чувствах. Я признавался себе, что мне плохо и больно, и я просто ненавижу себя за то, что я такой. Но я не одинок в своих страданиях и в это помогали мне верить мои любимые группы. Большую часть дня мои уши были закрыты наушниками. Полноразмерные для того чтобы заткнуть шум окружающего мира днём и маленькие чтобы удобно было спать ночью.
Порвав почти всякие отношения с обществом, я начал всё сильнее сближаться с Макбетом. Иногда у него был просто невыносимый характер. Я так и не понял, где проходит грань нахальства этого кота между выпрашиванием еды и самовольным похищением её из тарелки. Бабушка была недовольна тем, что я балую Макбета, иногда отдавая ему свои пепперони и курицу с пиццы, но я ничего не мог с собой поделать. Мы с Макбетом крепко привязались друг к другу, собрали свой собственный клуб тех, кого не очень любят.
Со временем я привык к постоянному одиночеству и огромному количеству свободного времени. Мне было 13 когда я получил свою первую гитару. Наш сосед распродавал ненужные вещи перед переездом я забрал её у него всего за пятёрку. Она была ему просто не нужна и, кажется, реши моя мама поторговаться, мне бы она досталась ещё дешевле. Но за этот дредноут2 я отдал бы без колебаний все свои сбережения на тот момент. Матовый корпус с бирюзово-чёрным градиентом, белая тонкая полоска окантовки по бокам, тёмный гриф. Я настраивал её часа три, пытаясь привыкнуть к звучанию, но всё равно она немного фальшивила. Или проблема была в моих динамиках ноутбука. Первой я разучил на ней песню Нирваны, Smells Like Teen Spirit3. Страдал часами над гитарой каждый день пока не получилось сыграть всю композицию целиком без запинок. У меня ушло на это недели две. Пальцы жутко болели, и потому каждая новая попытка давалась сложнее предыдущей. Но я, кажется, был мазохистом. Впрочем, Нирвана была для меня скорее испытанием: не сдамся ли я, когда окажется, что играть на музыкальных инструментах сложнее, чем видеть, как это делают другие. Когда ради двух минут музыки ты убиваешь часы на то чтобы просто запомнить и выучить как ставить пальцы чтобы извлечь звуки. Поначалу это казалось сложным и первые дни хотелось бросить, оставить гитару лишь частью украшений моей комнаты, но интерес мотивировал пытаться снова и снова. Я ничего не терял от своих попыток сыграть пару нот. Бабушке я не мешал, как и она мне. Некому было осудить меня за фальшь, а боль в пальцах была даже приятной.
