И я внезапно понял, что лучший способ завоевать внимание Ванды – показать, что я тоже родился в свете сцены. Для этого мне нужно было вступить в театральный кружок, пройдя пробы настолько хорошо, чтобы сам художественный руководитель пригласил меня. И потому я готовился, заучивая наизусть сонет Шекспира.

«Что может быть лучше бессмертной классики?» – думал я, в десятый раз за сегодня повторяя то, что и так знал на зубок. Слова въелись мне в мозг, и последние пару дней снились острыми строчками, не давая мне забыть их. Кажется, я мог закрыть глаза и увидеть сонет от начала до конца. И всё равно я волновался, что забуду его, как только закрою книгу. Все мои одноклассники были не менее взволнованы. На сцене кто-то уже пытался исполнить «сияй, сияй, маленькая звезда», подыгрывая себе на скрипке – это звучало очень странно. Трое девочек повторяли какой-то странный танец с прыжками и кривляньями. Недалеко от них в странном трансе кружилась ещё одна, и я просто гадал, в какой момент они столкнутся друг с другом. Остальные либо просто повторяли как я, либо молча ждали своей очереди.

– О, ты тоже Шекспира учишь. – Раздался надо мной знакомый голос одноклассника. Кажется, это был Джеймс. Он сидел через парту сзади меня на уроках и не отличался особой любовью к учёбе. Я вообще не понимал, что он делает в театральной студии. Но Джеймс подсел ко мне. Я отодвинулся.

– Я жутко волнуюсь. – Поделился со мной переживаниями одноклассник, – Впервые буду выходить на сцену.

– Я тоже. – Решил поддержать я разговор, – Просто расслабься и не думай, что ты на сцене. Представь, что ты выступаешь у себя в комнате.

– Нет, у меня не такая хорошая фантазия. – Усмехнулся он, навязчиво заглядывая в мою книгу, – О, я тот же сонет учил.

На сей раз я решил промолчать и принялся про себя повторять выученные строчки. Где-то на середине меня прервал новый бубнёж Джеймса.

– А ты знал, что Шекспир был заикой? – Спросил он меня.

– Нет. – Сознался я и хотел уже было забыть о том, что меня отвлекли, как мой одноклассник продолжил.

– Представь себе, он был такой великий человек, а заикался. – Восторженно рассказывал Джеймс, – Но я читал, что из-за этого в его сонетах есть тайный музыкальный смысл. Если прочитать их заикаясь, как Шекспир, можно услышать музыку, до которой даже нашим современникам далеко. Вот ты смог бы прочитать так?

Я ничего не ответил, глядя на него и пытаясь понять, шутит ли сейчас Джеймс со мной или нет. Он не дождался моего ответа и тихо вздохнул, потупив взгляд в пол.

– Вот и я не смог бы. – Пожаловался парень, – А ведь это был бы верный путь попасть в театральный клуб. Я к тому что, как они могли бы не принять того, что понимает и разделяет гений самого Шекспира.

Эта мысль засела в моей голове. Просто прочитать сонет Шекспира – может каждый. А вот прочитать сонет Шекспира как сам Шекспир нужно постараться. У меня ещё были сомнения, не лжёт ли мне Джеймс, но он выглядел таким расстроенным, что не мог повторить заикания Шекспира, что я решил рискнуть.

Едва моё имя назвали, я оставил книгу и вышел на сцену, расправив плечи и уверенно подняв голову. Поначалу яркий свет слепил меня, но вскоре я привык и различил в передних рядах нашего художественного руководителя. Сзади него сидели и наблюдали за новичками уже действующие члены театрального кружка. Они все казались мне чёрными тенями в зале. Но среди них всё же виднелась Ванда. Я узнал бы её из многих. Сейчас настал мой звёздный час поразить её своим мастерством!

– Ну что у тебя. – Томным голосом спросил меня наш руководитель.

– Уильям Шекспир. – Торжественно объявил я, – Сонет номер…

– Шекспир… – Чёрная тень явно была приятно удивлена моим выбором и даже подалась немного вперёд, – Удиви же меня.

Я набрал воздуха в грудь и попытался прочитать, как представлял это в исполнении заикающегося Шекспира. Сначала в зале царила тишина. Потом сквозь моё заикание начали пробиваться чужие плохо скрываемые хохотки, пока наконец меня не остановили.

– Я сказал удиви, а не ужасни меня. – Тон тени из приятного быстро сменился на раздражённый, – Что это сейчас было?

– Шекспир… – Едва нашёлся что ответить я, совсем растерявшись.

– Шекспир что? Едет по кочкам? – Фыркнул наш руководитель и сзади него раздались смешки.

– Шекспир заикался. – Поделился я своим знанием и услышал, как сзади меня, за кулисами кто-то громко прыснул от смеха и сказал «повёлся чудик». У меня в момент похолодели руки. Я осознал свою ошибку и уже было не важно, что говорили чёрные тени внизу. Я провалился. Окончательно и бесповоротно.

Но, кажется, мне было даже не жаль. Я возвращался домой с пустотой внутри. Мне не нужна была сцена. Мне не нужно было внимание публики и свет прожекторов. Мне нужно было внимание Ванды. Что ж, я получил его. Целых пять минут Ванда действительно думала только обо мне с этим дурацким «шекспировским заиканием». Дурак. Не знаю, кого я винил тогда больше: Джеймса, что подкинул эту дурацкую идею, или себя за то, что так легко принял на веру. Я не хотел идти в школу, опасаясь насмешек. Но их не последовало. Кажется, не меня одного хмурая тень отчитала в тот день. Трио девочек тоже были мрачнее тучи.

Ванда нагнала меня внезапно после уроков возле моего шкафчика.

– Сожалею, что ты не прошёл отбор. – Кажется, она сказала это искренне, – Шекспир это хоть что-то действительно связанное с театром, а не как у остальных.

Внутри меня потеплело. Ванда оценила мой крайне провальный номер и теперь это грело мне сердце, возрождая надежду на то, что мы сможем с ней подружиться. Хотя бы подружиться.

– Думаешь, мне стоило бы выступать на сцене? – Спросил я с улыбкой.

– Нет, ни за что. – Хмыкнула Ванда, – Ты…на сцене…это был бы полный провал.

Она развернулась и гордо ушла, вновь оставив меня лишь смотреть ей вслед. Ну конечно, а что я ещё ожидал от неё? Это была Ванда. Она любила себя и просто наслаждалась демонстрируя мне свою жалость. Как будто ей не всё равно, что я чувствую. Но вся её поддержка и соболезнование были напускными. И от этого мне хотелось кинуть ей в след противный томик Шекспира, надеясь попасть в голову. На смену грусти и злости пришло разочарование.

Что бы я ни делал, Ванда была неприступной. Она играла со мной, то давая надежду, то пытаясь опустить мою самооценку. Мне хотелось верить, что её высокомерие лишь напускное. Но та Ванда, которую я видел днями в классе пропадала, стоило ей заговорить со мной. Я действительно был для неё чудиком. И потому сам вскоре стал избегать её внимания, запретив себе думать о ней. Без мыслей о Ванде появилось гораздо больше свободного времени, которое я не знал, чем занять.

В школе дела шли весьма однообразно. Никому не было дела до меня. Меня даже не взяли в рождественскую сценку, и я был единственным учеником, сидевшим в зале. Впрочем, это ни капли не мешало, ведь я сидел на месте своей мамы, которая не могла прийти из-за работы. Тогда мне казалось, что так даже лучше. Она хотя бы не видела того позора, что разворачивался на сцене. Костюмы на актёрах были им явно не по размеру. Кто-то даже запутался в собственной мантии и упал, уронив декорацию. Смешок раздался только с моей стороны. Но этого хватило чтобы обратить на себя внимание. Я даже не смутился. Это было действительно смешно. И, раз уж меня посадили в зал, разве я не могу покритиковать своих одноклассников. Они откровенно лажали на сцене всё сильнее и сильнее. Ведущая вокалистка забыла слова после первого куплета, а пианист закрутил проигрыш пока ей не принесли папочку с текстом. А под конец они перепутали последовательность и, недавно убитый персонаж читал свою предсмертную молитву с мечом, застрявшим в рукаве. Спектакль не задумывался как комедия, но мне было правда смешно смотреть на своих одноклассников. Впервые они оказались на месте чудиков.

Я остался доволен и хотел уже покинуть зал вместе со всеми, когда меня поймала за рукав Ванда. Она ещё не успела сменить костюм и выглядела для меня не так внушительно, как прежде.