- Мной рискуй сколько угодно, милая. Собой – нет, умоляю. Я не…

Он запнулся.

«Я не смогу жить, если потеряю тебя».

- Я не хочу, чтобы ты пострадала.

Анна повела плечами. Тяжелое покрывало съехало на пол, и в зеркале напротив Штольмана отразилась картина, от которой его самообладание дало трещину – изящная шея Анны, прикрытая намокшим узлом каштановых волос, хрупкие лопатки. Стройная спина. Тонкая талия над соблазнительным изгибом, нежные ямочки поясницы, упругая пышность попки на его коленях. Его кажущиеся темными на белоснежной коже пальцы.

Яков закрыл глаза. Ладони его обхватили талию Анны, приподняли, губы слепо нашли бархатную нежность груди. Девушка тихо вскрикнула. Тут же она каким-то неведомым ранее женским чутьем поняла, как доставить любимому удовольствие. Опустилась на коленях, скользнув мягким животом по твердости, и вновь поднялась, и вновь опустилась.

Несмело шепнула: – Так?

Рваный сперва ритм сменился ровным, и Якову приходилось стискивать зубы, чтобы не закончить прямо сейчас.

Его выдержка исчезала при взгляде на обнаженную, невыносимо прекрасную Анну, губы которой были закушены, а глаза прикрыты. Влажные пряди упавших каштановых волос ласкали его, когда она склонялась, лобзая.

- Яша...

Он сжал ее грудь и нашел языком коралловую горошину.

- Яшенька... – простонала она, подаваясь навстречу так сильно, что он глухо охнул, одним движением подхватил, перевернул на спину. Мгновенно разделся и накрыл собой.

Прошептал в бьющуюся на горле жилку: – Да, милая. Держись.

- Люблю.

…

Стыли на столике пирожки в бумажном фунтике, ровно стучали колеса на стыках. Изредка гудел паровоз, предупреждая столпившиеся на переездах экипажи, мелькали огнями городки и деревеньки, ласково шуршала листва. За окном дышала свежестью майская ночь, а с высоты чистых небес подмигивали влюбленным звезды, слышавшие это тысячи раз. Но каждый раз они улыбались, как в первый.

- Люблю.

====== Часть 25. Знакомая из прошлого ======

Вытянув занемевшую руку, Штольман ощутил на шее касание Аниных волос и ее легкое дыхание. Он осторожно повернул голову. Порозовевшие ото сна щечки, припухшие губы любимой и обвившее его бедро пробудили Якова окончательно.

Он подумал, что, несмотря на неудобство узкого диванчика, так прекрасно давно уже не высыпался, и с сожалением приказал себе не будить Анну.

«Пусть отдохнет, Штольман. Успеешь еще», – он осторожно, стараясь не потревожить девушку, встал, набросил на нее съехавшее покрывало, с хрустом потянулся. Взгляд упал на разбросанное на кресле кружевное нижнее белье, и Яков спешно оделся, опасаясь, что еще минута в таком чудесном окружении, и он забудет свои благие намерения.

- Доброе утро! – позвала его все-таки проснувшаяся Анна, и протянула руки.

Зарывшись в теплые объятия, он благодарил небеса за эту девушку, с которой был знаком так долго и только в последние дни обрел счастье.

- Аня… – он ответил на нежный поцелуй, с трудом оторвался от таких сладких губ и вымолвил:

- Спасибо, что вернулась ко мне.

…

- Никуда не выходи. Я посмотрю, как там мой Захаров, и закажу завтрак, – Штольман закрыл за собой дверь купе, сожалея, что на нее нет ключа.

- Как я выйду, я же раздета, – пробормотала Анна, выбирая белье из так и не высохшей за ночь одежды.

Она представила, как идет по вагону в алом покрывале, и нервно хихикнула.

«Хорошо мужчинам, брюки, рубашка, и пошел себе. А я пока все это влажное натяну, вечность пройдет. О!» – мелькнувшая у нее мысль требовала воплощения.

…

- Добренького здоровьица, – в коридоре солидный господин из соседнего купе вежливо поклонился Штольману.

- Вы умываться? Там что-то странное, я бы не советовал.

Заподозрив, в чем дело, Яков переспросил: – В каком смысле странное?

Получив в ответ неопределенное пожатие плечами, он решительно прошел к тамбуру. Из-за двери уборной вылетел молодой человек с широко раскрытыми глазами и застывшим на лице ошеломленным выражением, и Яков заглянул внутрь.

По узкой комнатке летали мыльные пузыри. Их было так много, что они заполнили все свободное пространство, а в забытой кем-то мисочке кружился, будто ложка в стакане, бритвенный помазок. Рядом на полке валялось разбитое пенсне.

- Дмитрий! – строго сказал Штольман, открывая окно.

- А?

- Прекрати пугать пассажиров.

Пенсне поболталось в мыльной воде, сделало залихватский полукруг и оставило за собой порцию веселых, переливающихся радугой пузырей, тут же цепочкой поспешивших в окно.

- Красиво же! – восхитился Митя, но увидев показанный отцом кулак, заныл: – Ну па-ап!

Штольман вздохнул. Энергии юного призрака могло хватить на троих обычных мальчишек.

- Набери маме цветов с луга, она обрадуется. Только постарайся этим букетом никого не напугать. От поезда не отстанешь?

- Х-ха! – Митрофан от радости уронил пенсне в клозет.

- Запросто! Могу еще лягушек наловить, они так смешно прыгают. Надо?

- Нет, лягушек не надо.

Яков провел ладонью по скуле.

«Вот же постреленок. Кстати, побриться надо, у Ани кожа такая нежная, а я как варвар. И медицинский журнал почитать, там что-то было про беременность…»

…

Чуть высунувшись из купе, Анна покрутила головой и, никого не заметив, пробежала по вагону. Дверь умывальной комнаты как раз открылась ей навстречу.

Только мгновение ушло у Штольмана, чтобы понять, что за прекрасное видение перед ним. Тут же он схватил Анну за локоть и втащил в уборную.

- Анна Викторовна! – сердито воскликнул он. – Что это такое?

Кокетливо поправив на груди мужскую рубашку, выуженную из саквояжа Штольмана, Анна сказала: – А на что это похоже? Мне, между прочим, тоже надо освежиться. Кстати, мне идет?

- Даже слишком.

Высокая грудь до отказа натянула белую ткань, пуговка на уровне кармана уже вырвалась из петли. А черные запасные брюки следователя, подвернутые на несколько дюймов, слишком подчеркивали бедра.

Яков внутренне застонал.

«Штольман, заканчивай с этим, измучил уже девушку», – прикрикнул он на себя, сунув руки в карманы.

- Вы меня с ума сведете, что одна, что другой, – сказал он и осекся, Митя ведь просил «маме» про него не рассказывать.

- А кто это другой?

Не ответив, Штольман на секунду прижал к себе невесту, такую привлекательную в мужской одежде, и пробормотал:

- Прошу, не ходи так на людях. Мне придется от тебя мужчин револьвером отгонять.

- Яша, да уйди уже! – Анна нетерпеливо подтолкнула его к двери.

- Да, да, извини. Жду тебя снаружи.

«Яков Штольман, ты будешь меня и в уборной охранять? Ох, в кого же меня угораздило так влюбиться», – Анна посмотрела в зеркало и удивилась своему отдохнувшему, несмотря на бурную ночь, виду. Даже поврежденное вчера плечо не давало о себе знать.

- Все-таки вы на меня хорошо действуете, Яков Платонович, – сказала она. – Вас можно как лекарство перед сном принимать. В терапевтических дозах.

Подпиравший дверь уборной плечами Штольман улыбнулся.

«Дозу, Анна Викторовна, я вам сам отмерю».

…

По вагону, явно торопясь, шла какая-то дама, за которой следовал высокий господин, и Штольман посторонился. Вдруг дама остановилась, как вкопанная.

- Якоб! – воскликнула она.

Штольман едва не выругался.

- Нина Аркадьевна, – голос его был сух.

«Вот же черт принес».

Прошедшие годы Нину не пощадили, она была все так же стройна, но морщинок в углах глаз прибавилось, а лицо приобрело выражение, несколько побитое жизнью.

- Идите, Серж, – повелительно махнула бывшая фрейлина спутнику, и тот, поколебавшись, с извинениями обогнул Штольмана и прошел в следующий вагон.

- Якоб, сколько лет! Как давно я тебя не видела, а ты все так же хорош, – она протянула ладонь в надушенной перчатке для поцелуя, и Штольман, сжав губы, изобразил приветствие.

Он не собирался поддерживать обращение на ты, тем более, когда в комнатке за тонкой стенкой умывалась Анна.