- Аннушка, сюда! – помахала рукой Мария Тимофеевна, только прошедшая во двор.

- Это моя дочь, господа.

- Анна Викторовна, – Вальцов укоризненно окликнул проскользнувшую в ворота подопечную, но Анна уже не слышала.

…

Гостей на прощании было много, но Анна почти никого из них не знала. Она и старика Максакова, чье тело возлежало в гробу из красного дерева, не знала толком. В курносом профиле нестарой еще женщины, лежавшей в соседнем гробу, Анна узнала явившийся ей дух.

«Жена Егора Ивановича», – поняла девушка, и беззвучно спросила: – «В чем же дело, госпожа Максакова? Зачем вы меня позвали?»

Дух женщины проплыл по просторной комнате и исчез в дверях, ведущих, судя по видневшейся лестнице, на второй этаж.

Анна не осмелилась сразу же ринуться в хозяйские покои, и решила сперва осмотреться. Маменьку она в толпе сразу потеряла, зато заметила знакомого унтер-офицера из отделения.

Малафеев кивнул ей, тоже узнав.

- Анна Викторовна, добрый день. Как поживаете?

- Хорошо, господин Малафеев. Вы, наверное, родственник усопших?

Полицейский кивнул.

- Так точно. Степанида Сергеевна мне теткой приходилась, а я ей, понятно, племяшом. Мы не часто общались, она больше со старухой моей, конечно, судачила.

- Не подскажете ли, пожалуйста, кто здесь кто?

Словоохотливый унтер рассказал, что хозяин дома нынче – Борис Максаков, старший сын покойного и его первой, умершей при родах жены.

- Он вон там стоял, принимал соболезнования, что-то вышел ненадолго. Здесь и младший сынок есть, Гришенька, тетка Степанида и Егор Иванович в нем души не чаяли.

- Гриша немного того, умом слаб, – Малафеев неприлично показал пальцем на стоявшего неподалеку стройного подростка, почти мальчика, отличавшегося какой-то неземной красотой.

Анна вспомнила, что как-то раз встречалась с ним в городе, и тогда мальчик захихикал и запел дразнилку: «Ты кушаешь детишек и варишь дохлых мышек! Ты варишь нам варенье, а это злое зелье!»

«Бедный ребенок, как же ему трудно», – подумала Анна. Она знала, каково это – не владеть собственными мыслями и знать, что все вокруг – не то, чем кажется.

Городовой наклонился к ее уху и прошептал: – Ходят слухи, Анна Викторовна, что после смерти Степаниды Борис, – он кивнул на спустившегося по лестнице солидного мужчину лет тридцати, – положил на него глаз.

- Меня моя старушка, она плохо ходит уже, просила похлопотать за мальчика, пропадет он тут. А мы бы его к себе взяли.

…

Гришенька с трудом выносил напряжение, клокотавшее в нем после смерти родителей. А точнее, после того, как нечаянно увидел старшего брата, зажимающего подушкой лицо маменьки в спальне. Сразу после этого Борис нашел его, рыдающего, в углу гостиной, силой усадил на свои колени и стал успокаивать, гладя по алебастровым щекам и худенькой сгорбленной спине.

- Гри, не нужно… Пожалуйста, ты разрываешь мне сердце, любимый братик… Она найдет свой райский сад вместе с папенькой, но зато мы с тобой уедем в Италию, туда, где нам никто не помешает быть вместе.

Борис ласково утер слезы сводного брата.

– Ты же хочешь поехать в Италию, Гри? Лазурное море, горячий песок, цветы везде, как ты любишь – помнишь, я тебе рассказывал?

- В Италию хочу, – кивнул Гриша, хлюпая носом. – А точно маменька попадет в райский сад?

- Конечно. Она хотела к папе, сама мне говорила об этом, я просто ей помог. Она была ангелом, как и ты, мой любимый…

«Ангелом была Степанида, как же», – подумал Борис, не меняя выражения лица.

Вторая жена отца видела, что отнюдь не братскую любовь питает Борис к Григорию, и конечно, выгнала бы пасынка из дома тотчас после оглашения завещания. Которое Борис отрыл в бумагах отца еще при его болезни и прочитал собственными глазами. Ему, первенцу, отходили солидные владения Максакова в Москве, а дом в Затонске, деньги, акции, а главное – опека над слабоумным младшим сыном – все это в тщательно подобранных юридических терминах переходило жене Степаниде.

«Сама виновата, Степа, туда тебе и дорога. А мы с Гри найдем собственные райские кущи, после того, как я все распродам».

…

Сегодня, в день прощания с родителями, Гриша очень скучал по папеньке и уже не был так уверен в своем желании уехать в Италию. Борю он любил – тот был хорошим братом, заботливым и нежным. Но Борис не понимал, что отчий дом для Гришеньки был самым безопасным местом на земле. Таким знакомым и понятным. А все непонятное рождало в мальчике яростный, неуправляемый ответ.

Когда Малафеев, пришедший в дом родственников в униформе городового второго оклада, указал пальцем на подростка, а затем кивнул на Бориса, это оказалось последней каплей.

…

Чаша весов качнулась. Перед Ангелиной развернулось ближайшее будущее, скрытое до этого момента непредсказуемым поведением Гриши. Бабушка Геля испугалась. Сил ее, подточенных недавним визитом к Анне, не хватало на новое предупреждение в дольнем мире, и она позвала:

- Трош! Митя! Скорей сюда!

…

Гриша вихрем налетел на Малафеева, с неожиданной для хрупкого подростка силой сбил его с ног, выхватил из кобуры служебный револьвер. Анна отлетела в сторону.

- Ты обвиняешь нас! – закричал мальчик полицейскому, даже не заметив, как упала Анна.

- Но ты не имеешь права! Ты не знаешь всего, как ты смеешь приговаривать нас к смерти? Тащить в тюрьму? Обвинять без суда и следствия?

- Я прикончу тебя! – Гриша стал крутить барабан револьвера, не слишком зная, как обращаться с оружием.

Мальчик яростно нажал на курок, прозвучал выстрел, и полицейский съежился на деревянном полу. На бедре у него начала расплываться красная лужица.

…

Дамы завизжали, кто-то из господ посмелее кинулся к парнишке, но тот, размахивая револьвером, заорал: – Все вон отсюда! Прочь, я сказал!

Мальчик выстрелил поверх голов, чудом никого не задев, и гости наконец поняли. Толкая и обгоняя друг друга, они бросились к выходу, в дверях столкнувшись с встревоженными швейцарами и Вальцовым, прибежавшими на выстрелы.

Но их встретил с отцовским ружьем в руках уже Борис.

«Гри, дурачок мой, что же ты болтаешь. Но я не дам тебя забрать, иначе отправят в сумасшедший дом, и больше я тебя не увижу».

- Убирайтесь, – хмуро сказал он, наведя ствол на ноги ближайшей дамы, которой оказалась Мария Тимофеевна.

Та взвизгнула, и Борис поморщился.

- Мой брат не в себе, он аресту не подлежит, можете проконсультироваться у любого юриста. Прощание окончено. Я пришлю раненому господину Малафееву денег на лечение, забирайте его и закройте дверь с той стороны.

Гриша вдруг вскрикнул: – Боря, это она! – он показал револьвером на Анну, помогавшую Малафееву встать.

- Ведьма! Прикажи ей остаться, пусть покажет папеньку! Я хочу с ним поговорить!

Борис колебался, и младший брат взмолился: – Боренька, пожалуйста, мне очень надо!

Опустив ружье, Максаков проронил:

- Гри, отдай револьвер. Ты пугаешь людей.

Затем он неохотно сказал Анне: – Барышня, можете помочь? Он же просто расстроенный мальчишка, у него недавно умерли родители. Ему надо успокоиться. Но я вас не неволю, разумеется.

Вальцов прихватил Анну за талию и потянул к выходу. Мария Тимофеевна была рядом, держа дочь за руку и уговаривая уйти.

Девушка выскользнула из заботливых рук. Уверенно глядя на охранника, она сказала: – Господин Вальцов, я остаюсь. Со мной все будет в порядке. Помогите, пожалуйста, господину полицейскому.

- Маменька, не волнуйся, я знаю, что делаю, – сказала она матери.

Затем Анна подсобила Малафееву опереться на Игната, шагнула к мальчику и ласково улыбнулась.

- Конечно, Гришенька, я помогу.

Вальцов, выведя раненого, вернулся было, но старший Максаков просто вытолкал его из дома вслед за остальными и запер дверь.

...

Проснувшись под взволнованные Митины крики, Штольман выслушал призрака и тут же собрался на выход.

====== Часть 22. Старый дом ======