Можно судить о переменах народонаселения северного склона, сличив настоящее с тем, которое нашел Паллас во время второго путешествия своего в 1793 и 1794 годах.
Основываясь на предыдущих данных, можно оспаривать мнение некоторых писателей, утверждавших, что народы, живущие на южном скате Кавказского хребта, на северный никогда не переходили. Это может быть справедливо в отношении картвельских племен; но что касается племен адыгских и абхазских, то ясные следы такого перехода изложены выше. Хотя горы могли служить убежищем во время прилива и отлива народов, проходивших по Южной России, но при всем том нельзя сомневаться, чтобы на народы северной покатости не простиралась власть, более или менее упроченная, царей боспорских, казар и других, владычествовавших поочередно в северной части Кавказа, до появления крымских ханов[35], от которых черкесы были также в некоторой зависимости. В поэмах адыге упоминается о каком-то походе к Темир-Капу (Железные врата), в котором они участвовали по наряду хана. На эту поэму черкесские дворянские фамилии (тлякотлешь) ссылаются как на документ, доказывающий древность их происхождения, и оспаривают право дворянства у тех фамилий, кои в ней не упомянуты. Наконец, изречение «Хан-я-бюнь-терь-яй», то есть «Мы принадлежим к ханскому роду», обратившееся в поговорку, служит подтверждением вышеизложенного.
Сведения, собранные ученым Дюбуа[36] о народе черкесском, заслуживают внимания. Ежели у него вкрались некоторые ошибки в отношении подразделений нынешних черкесских племен, то это произошло от неосновательности доставленных ему сведений, которые он принял за основательные. Например, езерукай (еджерукай) и адемий не составляют отдельных племен, но входят в состав: первый – черченейцев, а последний – темиргойцев. Это усадьбы, названные именами их владельцев, дворян Езеруко и Адемий. В Magasin Asiatique de Klaproth (P. 290) производят адемий от адемдад (Adem-Dhat). На это замечу только, что Прокопий (Procope), упоминающий об адемдатах, жил в 543 году, а потому невозможно, чтобы племя это с того времени жило постоянно на реке Кубани, где оно занималось рыболовством во времена Прокопия.
Это обстоятельство доказывает, с какой осторожностью следует выводить заключение, основываясь на сходстве племен, переданных нам древними писателями, с именами, встречаемыми на тех же местах в настоящее время, чтобы избегнуть ошибок, в коих Дюбуа упрекает Прокопия.
Я выше упомянул, что на берегу Черного моря, между землями натухажцев и джигетов, обитает племя убыхов. Оно не принадлежит ни к адыгскому, ни к абхазскому корню. По ученым исследованиям графа Потоцкого и по топографическому положению убыхов не будут ли это остатки древних аланов[37] (Ass ou lass) средних времен? Граф Потоцкий не мог войти с ними в сношения, изучить их язык и тем решить эту интересную историческую задачу.
Хотя на картах Кавказа и были обозначены убыхи, но они еще очень недавно не считались отдельным народом, а причислялись к черкесскому племени (адыге). Прокопий (Procope) в 529 году, Массуди (Massudi) в 943-м и Константин Порфирородный (Const. Porphyr.) в 959 году указывают на аланов (Alains) и на страну их (Alania), как соседнюю с Абхазской[38]. Путешественники Барбаро (Josaph. Barbaro) в 1436-м, Ламберти (le pere Archan. Lamberti) в 1624-м и Шарден (Chardin) в 1671 годах упоминают об аланах, живших тогда на Альпийских высотах Абхазских гор, у истоков Кубани[39] и по древней дороге в Кодорской долине, примыкавшей к Диоскурии (Dioscurias). Замечательно, что поныне существует у убыхов одно племя (dan), носящее имя алань.
Рассмотрим теперь наречия, на которых говорят вышеописанные народы.
На черкесском языке говорят, с малыми оттенками, все племена адыге, живущие на северной покатости Кавказского хребта от Терека до устьев Кубани и вдоль восточного берега Черного моря до границ убыхской земли.
Язык черкесский не имеет никакого сходства с прочими наречиями Кавказа, ни даже с татарским, хотя в состав его вошли некоторые слова последнего от владычества ханов крымских и вследствие торговых сношений с Турцией. Кабардинское наречие разительно отличается от прочих наречий того языка. Бесленеевцы со времени отделения их от Кабарды значительно изменили свой язык, который в настоящее время более подходит к черкесскому. Между прочими племенами адыге заметно то различие в языке, какое встречается в великороссийских губерниях в русском.
Абхазским языком (азега), не имеющим никакого сходства с черкесским, говорят все абхазские племена как на южном, так и на северном скате Кавказского хребта с некоторыми оттенками, более заметными между жителями обоих склонов.
Убыхи говорят особым языком, не имеющим сходства ни с черкесским, ни с абхазским. Со временем язык этот может исчезнуть по всеобщему употреблению языка черкесского.
Паллас[40] полагает, что древние черкесы были скитающимися рыцарями, которые, покорив народы, на Кавказе жившие, нечувствительно сообщили им свой язык, подобно тому, как лифлянды изучили язык тевтонских рыцарей. Если бы это было справедливо, то в таком случае сохранилась бы в народе память о пришельцах, царствовавших над ними по праву сильного. Паллас мнение свое основывает на том, что будто бы князья и дворяне в Кабарде имеют особое наречие, которое скрывают от простого народа. Точно, существовало между черкесами искаженное наречие (argot), коего ключ не каждому был известен. Оно называлось шахобзе, то есть языком охотничьим[41].
При исследовании какой-либо страны в историческом отношении нельзя, конечно, упускать из виду народные предания, но черкесские народные предания не могут доставить никакой в этом отношении пользы. Они представляют несвязный рассказ событий, которые невозможно распределить так, чтоб составить из них одно целое и правдоподобное. Черкесы не имеют письменных памятников; их заменяют неопределенные легенды, к тому же народ этот не имеет ни времени, ни той любознательности, которые побуждают к изучению прошедшего. Малое между ними число сохранило в памяти события новейшие. Но между тем нельзя сказать, что у черкесов нет народных преданий и что память о предках остается в забвении. Предания действительно существуют, но в них все, что относится к отдаленному времени, сокрыто тканью легенд и искажено баснословием. Поэмы – единственные у них исторические памятники, в них прославляют они подвиги своих героев.
Предания эти имеют тот недостаток, что описываемые в них факты не определяются хронологически; да, кроме того, повествователь, увлекаясь пристрастием к своему племени или желанием угодить влиятельному лицу, под покровительством коего находится, излагает события в ущерб правде. Кто пожелал бы разобрать этот хаос, тот должен был бы посвятить себя на несколько лет постоянному труду, не будучи притом уверенным в успехе.
В заключение нелишним будет упомянуть об амазонках, о коих повествования дошли до нас в творениях древних писателей. Не стану опровергать достоверности черкесского предания, переданного нам Рейнеггсом (Reineggs. Liv. 1. Р. 23), но замечу, что нельзя основываться как на факте, доказывающем существование амазонок, на рассказе Ламберти (le pere Archan. Lamberti), что «в его время «Дадиан, воюя с народами, расположенными на запад от Эльборуса, нашел между павшими на поле битвы женщин в латах и вооруженных». Это легко могло случиться, ибо, по рассказам горцев, сведущих в преданиях их страны, они до появления русских на Кавказе имели частые стычки с калмыками, коих жены, вооруженные и конные, принимали участие в сражениях рядом со своими мужьями. Ламберти путешествовал в 1620 году – в эпоху, в которую присутствие калмыков в соседстве с Кавказом не представляет ничего неправдоподобного. Поэтому можно полагать, что женщины, за которых Дадиан обещал большую награду тому, кто доставил бы ему хоть одну живой, были не кто иные, как жены калмыков.
