Неправильно. Глупо. И ужасно мило.

Алина могла любоваться этим каждый день.

— На сегодня все, — сказала она, подходя к ним.

Однажды днём, когда непогода заперла всех жильцов приюта в четырех стенах, Дарклинг сидел на полу у камина и рассказывал о Керчии: описал узкие мощенные улочки Кеттрадама, красочные костюмы актеров Зверской комедии, богатые купеческие дома и выделящийся на фоне других университетский район. Под конец он поведал о вращающейся платформе с установленными на ней сидениями в виде деревянных лошадей в парке развлечений на краю города. Когда дети в один голос заявили, что хотят покататься на этой иностранной «карусели», Алина сказала, наклонившись к Дарклингу:

— Ты ведь понимаешь, что теперь должен спонсировать эту поездку?

— Только если ты пообещаешь, что я смогу угостить тебя сахарной ватой.

Он выглядел таким серьезным, что у Алины заныло сердце. Она отвела взгляд и остаток вечера избегала смотреть на него.

Это был не единственный раз, когда между ними возникал такой момент. Алина забывалась и обращалась к нему как к другу, а он пользовался возможностью и открывал ей свое сердце. Она ненавидела его за это, за попытки наладить взаимоотношения между ними после всего, что она пережила по его вине, но больше всего она ненавидела саму себя, потому что позволяла ему это.

***

Особенно Алине запомнилась одна сцена, произошедшая за ужином на четвертый день. У одной девочке в приюте был день рождения, и по ее просьбе испекли самый шоколадный торт в мире: в нем было три слоя, между которыми был шоколадный крем, сверху его обмазали шоколадной глазурью, а на верхушку установили шоколадку в виде сердечка.

— Было бы проще дождаться возвращения других ребят, — бурчала Валентина, помогая замешивать тесто.

— Мы отпразднуем сейчас, в день рождения, — покачала головой Алина. — А затем еще раз — когда все вернутся.

Оксана задула свечи и вызвалась самой разрезать и раздать торт. На правах именинницы отрезав себе самый большой кусок, она положила по кусочку каждому из оставшихся в доме детей, после чего поделилась десертом с Алиной и воспитателями (кроме Валентины, которая терпеть не могла шоколад и считала, что детям его есть вредно). Последним торт получил Дарклинг, тихо сидящий на своем любимом месте на полу у камина.

— Спасибо, но я не буду, — мягко сказал он. В последнее время он все меньше напоминал Алине Черного Еретика, тирана, который стремился любой ценой объединить Равку, и все больше походил на одинокого мальчишку, потерявшиего цель в этом мире.

— Почему? — Оксане исполнилось четырнадцать, но как любой ребенок, выросший в этом приюте, она отличалась привычкой задавать неуместные вопросы. Возможно, они держали бы рот на замке, если бы знали, кого пытаются разговорить, но сейчас Дарклинг был очередным другом хозяинов приюта, к тому же очень симпатичным и загадочным. — Не любишь сладкое?

— Напротив, очень люблю.

Алина навострила уши. Ей было интересно узнать еще одну деталь личности Дарклинга. Она знала, на что он способен как гриш, но так мало знала о нем как о человеке.

— Тогда почему ты не хочешь кусок торта? - продолжала допытываться девочка.

Дарклинг вопросительно посмотрел на Алину, словно спрашивая разрешение. Она кивнула. Тогда Дарклинг принял блюдце с угощением. Алина подождала, когда Оксана вернется за стол к остальным детям, после чего переместилась в кресло рядом с камином.

— Не могу вспомнить, когда в прошлый раз ел торт, не говоря уж о шоколадном, — признался он, облизивая ложку.

Алина фыркнула.

— Не верю. Хочешь сказать, ты не устроил роскошный пир с угощениями и развлечениями, когда захватил трон?

— К сожалению, празднество пришлось отклонить, так как рядом не было девушки, с которой мне хотелось бы его разделить.

Он произнес это, глядя исключительно на свой кусок торта, но Алина слышала горечь в его словах.

«На этом помосте два трона».

Алина нахмурилась.

— Давай не будем об этом.

— Ты первая заговорила о том, что было несколько лет назад, — напомнил он.

Алина задумчиво провела ложкой по блюдцу, соскребая глазурь.

— Значит, ты любишь сладкое, катался на карусели в Кеттердаме и даже танцевал с шуханской принцессой. Кажется, за эти несколько дней я узнала о тебе больше, чем за все предыдущее время.

— Алина, — она подняла голову и встретилась с ним взглядом. — Ты знаешь обо мне больше, чем кто-либо.

***

Алина не понимала, что с ней происходит. В ее памяти были свежи воспоминания о погибших друзьях, и иногда они приходили к ней в кошмарах, моля о помощи, а переодеваясь ко сну, она не могла удержаться от того, чтобы провести пальцами по шрамам на плече — не затягиваются ли рубцы? Но раны — душевные и телесные — не проходили.

А затем наступал новый день, и она садилась за один стол с Дарклингом и позволяла ему обучать Сашу. Она считала, что знает его, и в некотором роде так и было. Она знала границы его силы, знала его мечты и на что именно он готов пойти для их осуществления.

И все же она не знала о нем ничего.

Она наблюдала, как человек, превративший Николая в монстра, играет в крестики-нолики, рисует цветы и помогает строить кораблики, чтобы позднее пустить их вниз по речке. Она была свидетельницей, как один из учеников сделал из ложки и винной пробки катапульту и случайно — по крайней мере, так он сказал — запулил горошину прямо в лоб Дарклингу. Тот замер от неожиданности, а затем засмеялся. Последующие несколько часов он вместе с ребятами сооружал арбалеты, катапульты и крепости из подручных средств, чтобы дети могли устроить игрушечную битву.

***

— Почти получилось.

Алина подняла голову от альбома, в котором делала набросок. Она была не очень хорошей художницей и терпеть не могла рисовать людей, но Дарклинг и Саша так мило смотрелись, сидя рядом с кустами ежевики, что она не удержалась. По кривым линиям едва ли можно было угадать, кто именно изображен на бумаге, но ей все равно нравился рисунок.

Развалившийся в тени Дарклинг лениво подбрасывал в воздух яблоко, пока Саша пыталась создать достаточно плотную завесу, чтобы ослепить его. К сожалению, если ей и удавалась соединить змейки-тени в подобие тканевой повязки, то она распадалась до того, как достичь головы Дарклинга.

— Давай еще раз, — Дарклинг снова подбросил яблоко.

На этот раз, вместо того, чтобы попытаться ослепить учителя, Саша подняла руки, заставляя тени взвиться в воздух и обволочь яблоко в черный кокон. Когда фрукт под действием гравитации направился вниз, часть теней размылась, оставляя длинный хвост там, где только что было яблоко. Дарклинг ловко поймал его одной рукой. Сквозь черные всполохи проглядывала зелёная кожура.

— Это не то, что я просил, — сказал Дарлинг, вертя яблоко в руках и осматривая его со всех сторон. Тени, державшиеся до последнего, плавно сползли на землю. — Но весьма недурно. Держи.

Саша забрала протянутое яблоко. Затем она посмотрела на мать и выставила его вперёд, предлая ей угощение. Алина покачала головой, отказываясь. Саша надкусила яблоко и принялась его жевать с самозабвенным видом, подперев подбородок ладошкой. Она никак не отреагировала, когда Дарклинг поднял руку и погладил девочку по голове, а вот Алина замерла. Этот жест был слишком обыденно-отцовским и странно смотрелся в исполнении человека, которому было более двухсот лет.

Дарклинг, казалось, и сам испугался своего поступка, поэтому быстро отдернул руку. Девушка успела заметить, как на его лице промелькнула смесь огорчения и боли, прежде чем он отвернулся.

Тем временем Саша отложила яблоко и снова подняла руки. Темное облако поднялось к голове Дарклинга, расплываясь и собираясь обратно, пока не обволокло его глаза. Его пальцы впились в землю, мышцы напряглись, но затем Дарклинг расслабился. Он вытянул перед собой руку и медленно помахал у себя перед глазами. На его губах заиграла довольная улыбка.

— Александра, вот теперь я доволен.