— Каково это — стать тем, кого ты презирал? — поинтересовалась она. Как и Мала, ее весьма занимал этот вопрос. — Лишиться своей силы, которая делала тебя уникальным? Осознать, что теперь впереди не вечность, а лет двадцать максимум?

На секунду на его лице промелькнуло что-то, похожее на боль. Но затем к нему вернулось его безразличие. Он пожал плечами.

— Думаю, я могу с этим свыкнуться.

Алина фыркнула.

— Так я и поверила.

— Знаешь, сколько раз меня пытались убить, чтобы заполучить мои кости или зубы? — спросил он. — Сколько раз я был близок к смерти из-за того? Сколько раз меня предавали те, кто обещал хранить мой секрет?

Дарклинг сжал губы, осознав, что сказал лишнее. На секунду он прикрыл глаза, успокаиваясь, а потом откинулся назад.

— Возможно, жизнь отказника не так уж и плоха после сотен лет с силой гриша.

Алина фыркнула. Дарклинг склонил голову набок, и у девушки заныло сердце.

— Ты не веришь мне?

— Ни капельки. Знаешь, что я думаю? Ты делаешь вид, что тебя все устраивает, а на самом деле веришь, что сможешь найти способ вернуть свою силу и просто ждешь подходящего момента.

Дарклинг лениво улыбнулся.

— В конце концов, я же смог вернуться к жизни. Чего мне стоит справится с еще одной маленькой проблемой?

— Тогда остерегайся Мала. Иначе твоя вторая жизнь будет недолгой.

— Бояться следопыта. Ты задеваешь мою гордость. Кстати, он же больше не следопыт? Бастард упоминал, что он тоже лишился своей силы.

— Мал все еще занимается охотой, просто это больше не основное его занятие.

— Правильно. Теперь вы нянчитесь с кучкой сирот. А ведь у тебя было грандиозное будущее.

— Не начинай снова об этом. — Девушка прищурилась.

— Почему? — его вопрос звучал почти искренне. — Потому что ты тебе больно вспоминать о тех днях, когда ты была гришей? Скажи, ты скучаешь по солнечному свету? По ощущению власти, по силе, текущей по твоим венам?

— Нет.

Улыбка Дарклинга стала еще шире.

— Лгунья.

— У меня, по крайней мере, есть дом и семья. — напомнила ему Алина. Ее слова достигли желаемой цели. Дарклинг мечтал о безопасном месте, о компании, с которой можно было бы разделить вечность. Алина лишилась способности призывать солнце, но ей удалось сохранить то, чего никогда не было у него. — А что насчет тебя? Ни способности гриша. Ни вечности. Ничего.

Алина оттолкнулась от стены и медленно подошла к нему, не отрывая от него пронзительного взгляда. Белые волосы, которые она практически никогда не собирала, слабо светились на солнце, проникающего в комнату через окно. Она больше не была гришей. Но и прежней девчонкой из Керамзина она снова не стала.

— Отказник. — прошептала она, и слово прозвучало то ли как угроза, то ли как приговор. — Беспомощный. Слабый. Смертный. И все еще один.

Она видела, как он вздрогнул от этого слова, и почувствовала удовлетворение. Но этого было мало. Ей хотелось раздавить его, уничтожить. Он пытался забрать у нее все, что она имела, и она не видела причин не ответить ему тем же.

— Ты теперь никто, Александр.

И снова эта бездонная пропасть в глазах.

— Мама?

Алина и Дарклинг синхронно повернули головы и увидели маленькую девочку, стоящую на пороге. Ей было не больше двух лет. До плеч едва доходили блестящие каштановые волосы, голубые глаза с любопытством изучали незнакомца. Дарклинг хотел лениво отвернутся, продемонстрировать свое безразличие, но не смог отвести от ребенка глаз. Была крошечная вероятность, что это очередная сиротка, которая нашла приют в этом доме; еще одна девочка, потерявшая родителей в нескончаемых войнах с соседними государствами, но было трудно отрицать тот факт, что малышка унаследовала внешность матери.

— Солнышко, — Алина подошла к дочери и ласково потрепала ее по голове, — Мама занята. Что случилось?

— У кареты отвалилось колесико.

Только сейчас Дарклинг заметил, что крошечные пальчики сжимают деревянную игрушку. По-видимому, один из подарков короля.

— Оставь ее в игровой. Папа позже попробует починить.

Девочка рассеянно кивнула. Алина подтолкнула дочь к дверям, когда Дарклинг, неожиданно для самого себя, сказал:

— Дай я взгляну.

Девочка задрала голову, выжидающе посмотрев на маму. Алина нахмурилась, но, видимо, пришла к мысли, что Дарклинг не в том положении, чтобы вытворять глупости в ее доме, потому что в следующую секунду она кивнула. Получив разрешение, девочка подошла к гостю и протянула ему игрушку.

Это была деревянная карета, сделанная искусным мастером. Она была выкрашена в золотой, а на дверце красовался двуглавый орел — символ Равки.

Без особого усилия Дарклинг приделал колесико на место и крутанул его пальцем, проверяя, не мешает ли ему что-либо двигаться. Нужно смазать, но в целом все не так уж и плохо.

— Вот и все. — он протянул игрушку девочке.

Малышка робко забрала карету и прижала ее к груди. Потом она подняла голову, встречаясь светящимся от радости взглядом с гостем.

— Спасибо, — прошептала она, но Дарклинг едва ли смог расслышать слова благодарности. Он смотрел в глаза девочки и на секунду — всего лишь на секунду! — ему показалась, что ее глаза не голубые, как у следопыта, а серые, как кварц.

Затем девочка моргнула, и радужка ее глаз снова стали голубыми. Но Дарклинг все равно не мог вздохнуть. Железный обруч прочно сковал легкие, голова стала кружиться. Создание ничегой, спасение из Каньона из лап волькр, погребение под обломками часовни, возвращение из мертвых — за тысячи лет своей жизни Дарклингу пришлось несладко, но никогда он еще не испытывал такой тоски и боли.

— Тебе пора, — голос Алины вывел его из раздумий. Малышка выскочила из кухни и побежала куда-то вглубь дома, играть с подчиненной игрушкой.

Алина смотрела на дверь, раздумывая, не пора ли вернуться к остальным, когда он нашел в себе силы заговорить.

— Как ее зовут?

Девушка не отвечала.

— Алина, — мягко сказал он, а сам не понимал, почему для него так важно узнать имя девочки. — как ее зовут?

— Саша.

Ее голос был не громче шепота. Алина чувствовала себя предательницей, словно раскрыла не имя дочери, а секрет, способный уничтожить целую страну.

Или, по крайней мере, ее саму.

Дарклинг закрыл глаза и запрокинул голову. Дыра в его груди расширилась.

— Следопыт знает.?

— Нет.

Это было целиком и полностью ее решение, хотя вряд ли можно назвать решением внезапный порыв, возникшую идею, необдуманный поступок. Алина помнила день ее рождения, словно это было вчера, а не больше двух лет назад. Ребенок никак не хотел приходить в этот мир. После десяти часов изнурительных родов Алина наконец смогла взять дочку на руки. Маленький кулек тихо лежал в уютных маминых объятиях, недовольно сморщив носик. Сердце Алины бешено билось в груди. Вот это маленькое — и теперь ее? Теперь не нужно просыпаться по ночам из-за того, что тебя бьют пяткой по органам и можно лежать на животе? Все это казалось нереальным.

А затем малышка открыла глаза, и Алину сковал ужас.

У нее были серые глаза. Не карие, как у матери, и не голубые, как у отца. А кварцевые серые. Точь в точь как у человека, который был много, много месяцев как мертв.

Девочка широко зевнула, а когда она снова посмотрела на мать, то ее глаза уже были голубыми.

— Святые.

Алина даже не посмотрела на мужа, которого наконец пустили к родительнице. Он опустился на пол рядом с кроватью, не решаясь прикоснуться к дочери или взять ее на руки.

— Какая же она красивая. Прямо как мать.

Алина улыбнулась и провела пальцем по щеке дочери. Ее дочери. Их дочери. С ума сойти.

— Могу я.?

Неохотно, Алина передала кулек Малу. Он осторожно взял ее на руки, боясь напугать ее или уронить. Его губы растянулись в широкой улыбке, когда девочка недовольно на него посмотрела.

— Как мы ее назовем? — спросил он, возвращая их к недавнему разговору. Они никак не могли подобрать подходящее имя. Дело даже не в попытках сойтись во мнении, нет, просто любое имя, приходящее на ум, казалось им неправильным и чужим. В конце концов, они решили подождать рождение ребенка, и уже потом выбирать имя.