Я сжимаю кулак, понимая, что он не обещал мне не играть на меня в карты. Тут, наоборот, он с самого начала сказал, что будет распоряжаться мной, как ему захочется, вот он и распоряжается.

Ехать приходится долго. Живем мы в маленьком городке и до кардио центра путь не близкий. Надо ехать в другой город, и я очень скоро начинаю волноваться, поглядывая на часы.

− Мы не опоздаем? − спрашиваю я, понимая, что сама слишком долго возилась.

Игорешка уже устал. Он сидит на заднем сидении рядом со мной, забравшись с ногами и льнет ко мне, играя в какую-то игру на моем телефоне. Там тоже надо что-то складывать. Я глажу его по голове и стараюсь сохранять спокойствие.

− Успеем, − отвечает мне Толик.

Если он так говорит, то точно успеем.

Я снова смотрю на Игорешу. Он выглядит совсем здоровым. Круглолицый, розовощекий ребенок. Активный, ему скучно даже просто играть и он постоянно вертится, смотрит на меня, спрашивает долго ли еще.

− Недолго, малыш. Скоро будем, − обещаю я, хотя вокруг только лес и шоссе.

Я называю его моим маленьким строителем и забираю к себе на руки, когда мы въезжаем в город. Он тогда забывает о телефоне и смотрит в окно. Каждый раз, когда мы проезжаем мимо особенно высокого дома он радостно восклицает что-то непонятное, а здания, похожие на башни, называет «бафинками». Ему нравятся большие дома и города.

Когда мы приезжаем и я хватаю его на руки, он сразу начинает беспокоиться, узнает больницу и тут же жмется ко мне, тихо хныча.

− Не надо бояться. Я тебе обещаю, доктор только трубочкой поводит. У доктора есть такой волшебный аппарат, он с его помощью видит, что у деток внутри.

− Вава! − заявляет мой сын и прикасается к своей груди.

− Да, и ваву тоже, − отвечаю ему я, стараясь не выдавать ни грусть, ни волнение.

Здешний психолог мне запретил. Ребенок, по его словам, должен видеть на лице матери спокойствие, так спокойней будет он сам. Плакать и рвать волосы на голове я могу только там, где его нет.

Судя по часам в холле, мы действительно не опоздали. У нас еще есть целых десять минут.

У стойки регистрации девушка, узнав нашу фамилию и приняв оплату, тут же вызвала медсестру.

− Вас проводят.

− Но я знаю, куда идти…

− Так положено, − говорят мне, не позволяя возмутиться.

Я киваю и жду, когда за нами придет милейшая девушка в халате. Я ее даже помню.

− Здравствуйте, Анна Антоновна, − говорит она мне и жестом приглашает идти за ней.

Кабинет узи находится на первом этаже. Наш врач, профессор и настоящий местный гений, уже нас ждет.

Он снова отрастил усы. Они нравятся Игорю и потому он выдает радостный вопль.

− Ну, привет, крепыш. Как мы себя чувствуем?

Он забирает Игоря у меня из рук и усаживает на специальный столик, накрытый пленкой, сразу стал его раздевать, одновременно осматривая.

− У нас все хорошо, − отвечаю я, нервно поджимая губы. − Мы правда болели недавно, буквально дня два назад еще был небольшой кашель…

− Это не страшно, − ответил доктор, давая сыну потрогать фонендоскоп, прежде чем его послушать. − А активность? Синева?

− Все хорошо! − почти испуганно восклицаю я. − Мы догнали возрастную норму по весу и росту. И нет, вы что, он больше ни разу не синел. Ни губы, ни пальцы. Ночью тоже. Я следила!

Я правда следила после второй операции, от которой на груди моего сына остался длинный шрам, разделивший ее пополам.

− Хорошо, − говорит врач, а сам начинает слушать и кривиться. Ему что-то не нравится. Я это сразу понимаю и перестаю дышать.

− Пошли, еще с одной трубочкой поиграем, − говорит доктор Игорю. − Согласен?

Тот что-то одобрительно улюлюкнул и его сразу перенесли на кушетку и дали потрогать датчик узи.

Как только Игорь перестал его бояться, доктор сказал, что трогать трубочку пока нельзя.

− Теперь надо мне поиграть, − сказал он, нанес на датчик гель и приложил его сразу к рубцу.

− Вава, − гордо сказал Игорь.

− Да, Игорь Сергеевич, вава, − строго сказал доктор и посмотрел на меня. − Анна Антоновна, у меня плохие новости, понадобится еще одна операция.

Я тут же и села. Хорошо, что рядом был стул, иначе я бы рухнула на пол.

Анна

− Мы сейчас мороженое поедим, − обещаю я Игорю.

Держу его на руках, обнимаю, прижимаю к себе, а в голове все еще голос врача.

− Не надо волноваться, Анна Антоновна, − говорил он мне пару минут назад. – У вас все очень хорошо. Вспомните сами, как все было плохо, а теперь всего лишь маленький дефект. Нам даже не придется снова резать. Наше оборудование позволяет зайти в сердце через вену на бедре. У него даже шрама не останется. По сравнению с той первой операцией, третья вообще ничего не стоит. Так что вам не о чем беспокоиться…

Если бы так оно и было…

Я знала, что врач позвонит моему мужу сам. Так они договорились с самого начала. Мне же остается только ждать назначенной даты и делать вид, что все хорошо.

Не успела я дойти до машины, как зазвенел телефон. Там так и было написано:

«МУЖ»

Большими буквами.

− Да, дорогой, − отвечаю я мгновенно. – Подожди буквально секундочку.

Прошу я и, как ни странно, он отвечает мне:

− Валяй, − небрежно, почти ласково, но я все равно тороплюсь. Усаживаю Игоря на заднее сидение и прошу Толика присмотреть.

Сама я никуда не уйду, просто закрываю дверь, отступаю на шаг от машины и на всякий случай прислоняюсь спиной к фонарному столбу.

− Слушаю, − говорю я и закрываю глаза. Я готова к чему угодно.

Его слова как настоящие удары и могут обрушиться на меня в любую минуту или плетью, или кулаком.

− Сегодня будет еще одна игра, − говорил он и у меня подкашиваются ноги.

− Нет, Сережа, я тебя умоляю, не надо… Только это не тот человек.

У меня действительно сердце сжимается. Дышать становится трудно, а внизу живота поднимается жар от одной фразы «новая игра». Я уже чувствую его руки на своих бедрах. Ощущение щетины на ягодицах и имя «Игорь» на губах…

Еще один раз такого сладкого и мучительного кошмара я не переживу.

Сердце едва не останавливается от страха, от боли, от отчаянья, а тело наоборот распаляется так, словно всю жизнь мечтало, чтобы меня проигрывали в карты несколько ночей подряд.

Самым страшным было именно это желание. Я хотела ничего не видеть и оказаться в руках у того мужчины, хотела снова ощутить Игоря в себе, но еще больше я боялась сойти с ума.

− Мне кажется, я у тебя ничего не спрашивал, − строго говорит муж. – Я только предупреждаю. В одиннадцать ты должна быть готова.

− Просто пощади меня, − прямо умоляю его я, чувствуя, как наворачиваются слезы. – Я сделаю все, но…

− Мне кажется, мы уже давно договорились, − строго говорит он. – Я делаю все для твоего сына, ты делаешь все, что хочу я. Мне считать уговор недействительным? Напомнить тебе о брачном контракте? Разведемся − и сын мой, а ты остаешься ни с чем, зато без игр…

− Нет, − тут же говорю я. – Я все сделаю. Я ведь не отказывалась, только попросила…

Ноги все же слабеют, и я опускаюсь на корточки, чтобы не упасть. В платье на каблуках это очень неудобно и не правильно, но я не могу иначе. Мне слишком страшно. Слишком плохо. Хочется просто, чтобы закончилось все это или взмолиться, чтобы случилось какое-нибудь чудо.

− В одиннадцать, − строго сказал Кукловод. – Одежду тебе привезут.

− Я все сделаю, − обещаю, отключаю вызов и вытираю слезы.

Я должна быть сильной, потому что ничего иного мне не остается. Когда Игоря убили, люди Кукловода притащили меня к нему. Он предложил мне стать его женой, не любовницей, не женщиной… Женой!

Я отказала и меня голышом вывезли в какой-то лес и бросили там. Он обещал, что я еще к нему приползу…

Вот я и приползла, на пятом месяце беременности, потому что у моего ребенка нашли порок сердца, такой, что ничего его не спасет. Без операции сразу после рождения он не прожил бы и недели, а оперировать соглашались только здесь.