Дело не в дороге, которую мы выбираем; то, что внутри нас, заставляет нас выбирать дорогу.

О. Генри

Девяностый год был мутным и обманчивым, как суп из пакета. Вроде и есть что-то внутри кастрюли, плавают намёки на вермишель и жирные пятна, а жрать нечего. Ещё вовсю реяли красные флаги, а по телевизору изредка показывали заседания партийных людей в плохо пошитых костюмах, уныло жующих слова о перестройке, обновлении и некоем пути дальше.

При этом ушлые кооператоры вовсю торговали матрёшками с лицом Горбачева: открываешь – а там внутри Брежнев, и так далее, до совсем уж игрушечного Ленина. Такому не в мавзолее место, а скорее среди игрушек маленькой девочки, между поддельной польской Барби и совсем уж древней советской куклой, с гидроперитовыми кудряшками и истошным «Ма-ма!», если наклонить. Хорошо продавались также ушанки, военные кокарды и армейские ремни со звездой во всю бляху.

Чтобы блестело? Сделаем… Слово покупателя – закон.

Вот он и весь путь дальше. Просто через пару-тройку лет матрёшки превратятся в безразмерные составы с лесом, титаном и нефтью. Масштаб обычно не меняет сути, так оно и вышло.

Но пока ещё медленно толкался локтями девяностый.

Ещё по весне на рынки завезли неведомого происхождения джинсы «пирамид» с неулыбчивым верблюдом на этикетке. Уже лето в разгаре, цена чуток упала, и Станислав как раз хотел себе именно такие. «Бананы» уже вытерлись и приобрели сероватый оттенок от частой стирки. Да и тесноваты, не без этого.

Из армии он вернулся полгода назад, впереди маячила свобода. Ага, равенство и братство, учитывая полное отсутствие денег, образования, родителей и талантов. То есть родители-то были живы и умеренно здоровы, но каждый в новой семье, а он потерялся между. Как человек на вокзале: там состав на север, там – на юг, а ему бы пирожное-трубочку с заварным кремом, бутылку «Буратино» и ни-ку-да не ехать.

Впрочем, после армейки больше подошло бы пиво, пусть тёплое и на разлив, рядом с дрожащими алкашами. Пусть. Так он сейчас и думал.

«Я-я-яблоки на снегу, розовые на-а-а белом», – завывал динамик над ларьком звукозаписи. Стас вздрогнул, песня была неновая, да и в части надоела ему до зла горя. Сержант Мурзоев закрутил эту пластинку до дыр.

На речку, что ли, съездить… Жара, лень. Глупо всё.

Станислав плюнул на покупку новых штанов: днём раньше, днём позже – какая разница. Бабка всё равно будет ругаться, грызть, старой закалки человек. Лучшая одежда по её словам – ватник, брезентовые портки и сапоги по колено. А что? Дёшево и практично. Поскольку жил он у неё, приходилось выслушивать все соображения.

– Ста-а-ас, здорово! Вот как раз шёл, думал, надо бы позвонить, а то ты в армию, из армии, два года пролетело, крепкий стал, здоровый, – затараторил Валенок. Блин, последний, кого хотелось бы встретить, но на базаре не увернёшься: кто попался случайно, тот и забьёт голову.

– Здорово, здорово, – солидно согласился Станислав. Пожал руку однокласснику, стиснул пальцы, тот аж скривился. А не фига, не попадайся! – Сам чего не служил?

– Да я ж это… Ну, мать меня в институт как-то, я и…

Понятно. Глиста штатская, уклонист.

– Зря. Армия из детей мужиков делает.

– Ну типа да. Слушай, а у тебя деньги есть?

Стас неопределённо пожал плечами. Футболка была ему после дембеля маловата, затрещала подмышками. Вот, тоже надо бы обновить. Работу бы нормальную, в грузчиках всю жизнь не походишь. Чёрт с ним, со статусом, платят мало. А своровать на станции нечего, не уголь же сумками домой переть. Водилой можно, права-то есть, но тоже тоска-а-а.

Солнце палило – смерть, даже худенький очкастый Валенок потом заливался. Да, пивка бы не помешало.

– Зачем про деньги спросил? – поинтересовался Станислав. Как-то не по-русски прозвучало, но после армии это частенько: мозгами первые полтора года пользоваться было запрещено, а последнее полугодие перед дембелем – уже и лень.

– Да если есть… – Валенок ткнул пальцем в переносицу, очки отчаянно съезжали на кончик потного носа. – Так можно на дачу ко мне махнуть. Мать приболела, а поливать надо, жара же. Заодно и прибухнули бы вечерком. Суббота же, завтра тебе не на работу?

Завтра – нет. Идея хорошая, на даче Валенковой матери он бывал ещё до армии, ничего так, уютно. Девок только нет, рядом депрессивная деревня, а в садовом кооперативе одни пенсионеры.

– На пару пузырей найду. Только это… По талонам же?

– Фигня. Самогона возьмём там в деревне, я знаю у кого. Вонючий малёк, зато прозрачный – слеза! – Валенок зажмурился от восторга, став похож на кролика из мультика про Винни-Пуха. Который «и незачем так орать!». Смешно.

– Точно нормальный, не потравимся?

– В натуре слеза! Я раза три брал. Да там и вся деревня, и дачники покупают, все живы.

– На электричке с Курского?

– Ну да! – радостно кивнул Валенок. – Да ты помнишь ещё, прикольно. В семь пятьдесят две вечера, билет не бери, там сейчас не проверяют. Не опаздывай!

Шустрый Валенок ввинтился в толпу, пропал, как и ни было. Руку на прощание жать не рискнул, понятное дело.

Прозвище Валенок огрёб ещё в школе, классе в шестом, когда на уроке географии вызвали отвечать про населяющие Америку коренные народы. Когда ни черта не учил, а язык подвешен от рождения, договориться можно до многого. Ацтеков в Канаде учительница ещё стерпела, китайских пиратов тоже, но эскимосы в валенках были уже перебор.

С бабкой разговаривать не хотелось, поэтому Стас шлялся до вечера по городу, с вокзала только позвонил, ударив кулаком таксофон – две копейки не деньги, но сам принцип! – бесплатно. Предупредил, что уедет на день. Бабка заворчала, начала что-то говорить, но он повесил трубку. Так, одна проблема… Валенок он же и есть Валенок, он же с голыми руками приедет. Нет в нём смекалки. В маленьком магазине при вокзале Стас купил еды: консервы рыбные, сырки «Дружба», полбуханки хлеба. Колбасу брать не стал, не бывает зелёной колбасы на свете.

Сложил покупки в спортивную сумку, которую прихватил ещё с утра, чтобы было куда положить джинсы, прикинул, что с деньгами. Впритык, конечно, но на «пирамид» пока хватало. Даже с учётом литра самогона – дешевле же водки должен обойтись. Присел на скамейку и начал ждать Валенка. Тот едва не опоздал, об электричке объявили дважды, но за пять минут до отхода примчался, тяжело дыша. Будто гнались за ним.

– Чего расселся? Давай, скорее, а то опоздаем!

Герой, блин, его же ещё и крайним сделал.

Станислав поднялся, не торопясь пересёк вокзал от входа до дверей на перрон, степенно перебрался через рельсы – дембели не спешат! – догнал там Валенка и уже вместе с ним зашёл в электричку, пыльной зелёной змеёй стоящую на втором пути. Успели. Двери, зашипев, закрылись, так и поехали. Дороги больше часа, скучно. Развлекали только нищие и назойливый дед с гармошкой, который наигрывал что-то из военных маршей. На сопках славянки. Стас даже хотел сунуть ему денег, но сдержался: самим мало.

Контролёров действительно не видать, поэтому весь поезд ехал «зайцами». С длинными ушами и летней серой шёрсткой, воняющей потом, семечками и ядом от колорадского жука.

– Дождь ночью обещали, – догрызая высохший на прилавке сырок, сказал Валенок. – Мать разоралась, говорит, дома сиди, чего там поливать. Еле вырвался. Но обещал завтра на сарай слазить, крышу починить. Поможешь?

Вот ты жучара! Полночи бухать будем, за его же счёт, а утром на крышу? Коз-зёл.

Вслух Стас ничего говорить, понятное дело, не стал – армия приучила помалкивать. Пожал плечами и нечто неопределённо буркнул, мол, завтра решим. Валенка устроило и это. Он облизал фольгу от сырка, поковырял её липким пальцем, добывая из складок остатки «Дружбы». Скомкал и выкинул себе под ноги, под скамейку. Посучил разбитыми кроссовками, заталкивая дальше, в глубину, виновато улыбнулся.