В доме всюду гостинцы, от обычных корзин с яблоками до красивых новых ружей и кинжалов с золотыми и серебряными узорами. Кто чем богат, то и приносил. На столе письма, приглашающие Рафаэля в разные охотничьи клубы, на мероприятия, письма фотографов и журналистов, некоторых горе-писак. Поступок его так взбудоражил округу, что многие всерьёз начали подумывать о выдвижении Рафаэля в деревенские старосты или же и вовсе в мэры, хотя, казалось бы, он всего-навсего убил волка. Как легко заработать уважение и почёт, стоит только убить того, кого все ненавидят.

– А где сейчас мужики? – спросил Рафаэль сестру, в животе забурчало, он так и не успел на завтрак.

– Решили отпраздновать твой трофей, собрались на гору, охотиться.

Еще недавно Рафаэль был рад одной только мысли об охоте его собратьев по верному занятию на чудовищной горе, но теперь его одолевала тоска и злость. Быть может, от голода.

– Тебе бы побриться, – сказала сестра. – Завтра не меньше народу будет, а у тебя борода сантиметров десять, ну, может чуток меньше.

Рафаэль дотронулся до лица, густой волос покрыл каждый миллиметр. «Тут не бриться, тут и стричься надо», – подумал он. Сделал усилие, удалось встать, из кухни доносился тёплый аромат шарлотки. «Эх, сейчас бы кусочек», – одолевала одна только мысль обрюзгший мозг. Рот наполнился слюной. Шаг. Рафаэль свалился на диван.

***

Ногти выросли на сантиметр, волосы на руках заросли пуще прежнего, и даже перекинулись на пальцы, грудь и даже спина, на которой доселе ничего не росло, покрылись белым волосом.

– Гормональный сбой, всё очевидно! – огласил свой вердикт доктор.

Утро было ещё тем. «Чаще бриться, чаще стричься, чаще резать ногти!» – повторял Рафаэль. Он стал крайне нервным, постоянно хотелось есть. Пережитый шок, не покидающее чувство жертвы, его вот-вот должен был настигнуть хищник, всё это лишало Рафаэля спокойного сна. Он рычал, бежал, просыпался и кричал на весь дом!

Всё утро провел у окна. Его комната как раз выходила на гору, да и сам дом располагался максимально близко к ней.

Это был двухэтажный старый дом, который возвёл и облагородил дед Рафаэля. Изначально охотничий домишка располагал маленькой комнатой, кухней и прочими деталями, не увеличивавшими его привлекательности. Но дед нарастил жилище во все стороны, добавил этажей, разбил небольшой сад. Построил сарай и обнёс небольшим кирпичным забором, по типу элитных особняков он добавил маленькие домики для прислуги и большой газон по оставшейся территории.

Он до сих пор помнит рассказы отца о былом благосостоянии, о богатстве, окружавшем семью, о десятках слуг, бегающих по первым же указаниям. Старый алкоголик, картёжник и кутила! Не погибни он в пьяной схватке, так и дом бы проиграл или пропил и по типу бродяг и распутных девок, пустилась бы по миру их семья.

Солнце встало недавно, доктор успел попрощаться, сестра с трудом всучила ему несколько круглых купюр. «Надеюсь, моя болезнь скоро пройдёт», – думал Рафаэль.

Ещё с молодого возраста он обзавёлся привычкой откладывать деньги, правда их обычно находил и проигрывал в карты или кубики его отец, но привычка была хорошая и он ей никогда не изменял. Сидя у окна, он наслаждался свободной горой, ветер пошатывал вековые деревья, облака сгущались. В таком состоянии удалось высчитать срок, насколько хватит сбережений – два месяца и голод, либо жить чуть победнее и протянуть три месяца. Можно было, конечно, отказаться от прислуги, но ей они и так платили сущие копейки, а объём её работы был велик. Уволят они её, добавят к особняку ещё один пустующий домишко, ради которого во многом и работает прислуга, и в семейный фонд добавятся несколько деньжат, которые никак не улучшат положение семьи кардинально.

Сестра принесла чай и печенья, прораставший седой волос беспокоил её, со стороны можно было спутать Рафаэля со стариком, но молодая кожа выдавала его вблизи. Молли не отходила ни на шаг, она постоянно заправляла одеяло, расчёсывала и брила Рафаэля. Мать с прошедшего утра так и не осмелилась подойти к сыну.

–Рафи, она сильно беспокоится за тебя, – твердила Молли, – плачет у себя в комнате, отец тоже поседел перед смертью…

– Он проигрался! И оттого постоянно нервничал, а после перепил и полез в драку! – выкрикнул Рафаэль. В эти слова он вложил всю свою силу, весь пласт скопившейся энергии. Устроившись поудобнее и не переводя взгляд на сестру, тихо, еле слышно, хотя ему и казалось, что довольно громко, произнёс – у меня просто гормональный сбой, это пройдёт.

Молли, не ответив, ушла. Рафаэль не прекращал смотреть в окно, и не был точно уверен, ушла ли она, не дослушав его, или нет. С полной луной Рафаэль встретил свой сон.

***

Поданная яичница пахла жутко. Только он это замечал? Все за столом уплетали её с особым восторгом, Генрих попросил добавки. Рафаэль аккуратно положил немного белка в рот. Живот, в который уже с несколько дней не попадало ничего съестного, забурчал и закрутился, к горлу подошло чувство тошноты.

– К окну, быстрее! – всхлип промолвил он. За столом никто, окромя Генриха, не услышал его, либо не хотел услышать.

Друг тут же встал, словив на себе недоумевающий взгляд Молли, и, взяв ослабевшего друга на руки, отвёл к окну. Рафаэль перекинулся через перегородку и опустошил желудок.

Он впал в некое комичное состояние, когда всё вокруг становилось то слишком замедленным, то невероятно ускоренным, сам Рафаэль будто переставал быть частью окружающего мира, становясь просто наблюдателем, выпадавшим на некоторое время из жизни окружавших его людей.

Некое состояние транса изредка прерывалось спокойствием и уверенностью в правильном течении времени. Уверенность его была настолько сильна, что он уже представлял дни, когда выздоровеет и сможет сходить на охоту с Генрихом, обнять свою матушку, обеспечить сестру. В такие моменты он сидел и просто смотрел куда-то вдаль, сквозь всех людей и предметы, попадающие в обзор. Лёгкая улыбка отдавалась на лице. Но в этот раз постигло совсем иное состояние.

Раф повернул свой взгляд на разбитое зеркало, окинутое на стену справа от окна. Как же давно его стоило выкинуть, но он оставил этот мусор здесь ещё два месяца назад и так и не вспомнил о нем. Легкая пыль осела по зеркалу, и никто его не замечал, так хорошо оно маскировалось за солнечными лучами, жалящими всех, кто проходил мимо, а ночью гляди попробуй увидать его в кромешной тьме.

Сейчас и зеркало, и стены, вообще всё вокруг Рафаэля подрагивало. Лёгкая дрожь и шатание касалось всех предметов, на которые он смотрел, некоторые даже преумножались в числе его глаз.

В пыльном отражении он не узнал своих родных. За столом сидели не то люди, не то звери, каждый поедал быстрее другого. Они то ускорялись, то невероятно замедлялись, всё приобрело вид пузыря, расплывчатый, будто он наблюдает за дном сквозь волнующуюся воду. Проблески человечества, и вот их нет, тела огромных массивных козлов с длинными бородами и острыми рогами, поедающие тело Рафаэля, которое подобно свинке с яблоком во рту, расположилось по центру стола.

Рафаэль сжал глаза, он тёр их руками так усердно, сильно и рьяно, что начал чувствовать влагу, стекавшую каплями меж его пальцев. Отдёрнул руки, осмотрел их, сухи! Посмотрел в зеркало, за столом, как и обычно, сидела его мать, не прикасаясь ни к чему из поданного. Генрих и Молли беседовали о чём-то невероятно интересном, так жива была их беседа, а толстый кот всё приглядывался к еде, наверное, обдумывая возможность запрыгнуть на стол и ухватить кусочек чего-нибудь вкусненького, а также последствия и наказание, которое понесёт его шкура.

***

Сестра с утра побрила его. Видя старание девушки, Генрих забрал эту функцию на себя, но частенько забывал её исполнять.

– Эх, и до чего же беспомощным я стал, – жаловался Рафаэль. – Совсем недавно в одиночку победил четырёхметрового зверя, а сейчас не могу и побриться сам, да что там побриться, я даже помыться сам не могу!