- Ах, все-таки на веранде уже слишком прохладно. Прошу вас в дом, джентльмены, – затараторила леди Ферфакс.

Принц молча поклонился. Джеймс улыбнулся, и его улыбка походила на звериный оскал. Артур был неподвижен и очень бледен, в черных глазах было нечто пугающее.

Джеймс не стал задерживаться в зале и сразу прошел к выходу, едва ли не таща за собой Артура. Ему уже было плевать, что об этом скажут. Он был одержим одной мыслью: “Артур позволил Ахмаду себя лапать, Артур мне изменил!”

Как только они сели в машину и телохранители захлопнули двери, Джеймс поднял темное стекло, отделявшее их от водителя, и схватил любовника за горло.

- Пусти! – черные глаза полыхнули лютой ненавистью. Но Джеймса это не могло остановить. Ярость, бешенство и… какое-то глухое отчаяние – все это переполняло его, он плохо понимал, что делает.

Мальчишка захрипел, ненависть в его глазах уступила место ужасу и боли. Рот широко раскрылся, своими изнеженными руками Артур тщетно пытался отодрать сильные руки Джеймса от своего горла. Джеймс выпустил его и принялся хлестать по щекам. Артур издал странный утробный вой, неожиданно набросился на Джеймса и вцепился зубами ему в щеку. Тот нанес ему удар в живот, хрупкое тело содрогнулось, а Джеймс продолжал бить юношу, и с каждым ударом его ярость росла. Артур не должен был изменять. Не имел права!

Слишком долго он, гордый и самолюбивый Джеймс Ферренс, восьмой граф Лэнтон терпел насмешки и вздорные капризы жалкого, смазливого мальчишки, строившегося из себя принца, а на деле оставшегося мерзкой шлюхой! Оскорбленная гордость, уязвленное самолюбие, публичное унижение и, наконец, отвергнутая любовь буквально взорвались в Джеймсе и обрушились на Артура кипящей, смертоносной лавой гнева и ярости.

- Тварь, ты надолго запомнишь этот вечер! – Джеймс сам не узнавал свой голос.

Юноша уже не сопротивлялся. Он лишь обреченно смотрел на Джеймса. И это взбесило Джеймса еще больше. Он обрушил на Артура новый град пощечин.

- Ты предал, предал меня! – рычал Джеймс, а взгляд Артура все больше наполнялся безумием. Автомобиль остановился. Джеймс выволок мальчишку и потащил его наверх, в спальню, не обращая внимания на слуг и охранников. Он был готов задушить, разорвать мальчишку, но в то же время… он просто хотел Артура. Отчаянно и безнадежно.

Да, их секс был построен на боли. Артур всегда жаждал и требовал боли, он упивался болью и умел обращать эту боль в оружие своей тайной власти над Джеймсом. Но сейчас Джеймс вырвался из-под гнета этой жестокой, одурманивающей власти. И он причинял Артуру уже иную боль. В ней не было той изысканности, в которой рождалось наслаждение. Только грубая сила и злоба. Джеймс повалил юношу на пол и принялся избивать ногами, не обращая внимания на его вопли, стоны и хрипы.

Из груди Артура снова вырвался вой: отчаянный и страшный, в котором не было ничего человеческого. Непонятно было, как Артур вообще был способен издавать его. А в глазах больше не было разума. Только ужас. Боль. И безумие, перехлестывающее через край, готовое, казалось, затопить весь мир.

- Афины! Афины! – вдруг долетело до Джеймса.

Это прокричал, точнее, прохрипел Артур.

Джеймс замер.

Афины – стоп-слово во время их встречи, после которой Артур пришел к нему. Афины – смерть Питера и неразгаданная тайна Артура, которая – Джеймс не знал, но догадывался – навсегда изувечила душу и сердце его возлюбленного. Афины – конец боли и страданий. Афины – смерть, чьи черные глаза были устремлены на Джеймса.

Нет. Нет. Он не мог убить Артура. Его Артура. Несмотря ни на что.

Да, Джеймс преподал ему жестокий урок. Может быть, слишком жестокий. Но тем лучше. Только бы мальчик не повредился рассудком.

Джеймс, тяжело дыша, нагнулся, чтобы поднять Артура с пола. Но сжавшийся в комок юноша принялся с остервенением отбиваться, испуская звериные вопли, которые, наверное, были слышны не только в доме, но во всем квартале. Стоило Джеймсу ослабить хватку, как Артур вырывался и на четвереньках, словно животное, принимался ползти к двери. Джеймс снова хватал его, но юноша упорно отбивался, испуская душераздирающие крики, от которых у Джеймса уже звенело в ушах, и вновь полз к двери.

Между тем в дверь постучали.

- Сэр, вам нужна помощь? – послышался осторожный голос Томпсона.

- Пока нет, – хрипло выкрикнул Джеймс, пытаясь понять, что делать с обезумевшим мальчишкой. Он закрыл дверь на замок, а Артур подполз к ней, пару раз ткнулся в нее лбом и жалобно заскулил.

- Артур, – проговорил Джеймс, стараясь говорить как можно более спокойно. – Артур, сейчас ты ляжешь в постель. Ты слышишь меня?

Ответом было тихое поскуливание, которое сменилось истерическими рыданиями. Джеймс присел на край постели и смотрел на Артура, обхватив голову руками. Черт, что же он наделал! Как успокоить мальчика? Он же больше не подпускал Джеймса к себе. Он боялся. Джеймс вызывал в нем ужас!

Проклятье! Да, Артур любил боль, он упивался собственной болью и во время секса переносил гораздо большую боль, чем сейчас. Артур всегда умолял Джеймса причинить ему боль и получал ее – мучительную и изысканную, полную неизъяснимого наслаждения. Но никогда Джеймс не бил его так грубо, так зверски. Артур не был к этому привычен. И Джеймс видел, что это ввергло изнеженного юношу в шок.

Рыдания и всхлипы затихли, но тело сотрясалось в беззвучном плаче. Джеймс осторожно приблизился. И снова его встретил крик ужаса. Пронзительный, душераздирающий. Мальчишка встал на четвереньки и пополз в дальний угол. Черт, что делать, что делать? Позвать кого-то из прислуги? Нет, Джеймс не хотел, чтобы кто-нибудь видел мальчика в таком состоянии. Ни за что!

В дверь снова постучали. На этот раз громко и требовательно.

- Джеймс, открой! – послышался голос Грега.

Молтон проклинал все на свете. Вздорный мальчишка все-таки допрыгался, добился того, что Джеймс слетел с катушек. Сначала Молтону доложили, что Ферренс ушел с приема в доме Ферфаксов совершенно разъяренным и едва ли не пинками запихал перепуганного юнца в машину. Еще через десять минут он уже знал, что произошло на веранде у Ферфаксов: старые сплетницы тут же начали раззванивать всем о пикантной сцене. Еще через пять минут Молтону сообщили, что Ферренс заволок проштрафившегося любовника в спальню, откуда стали доноситься звуки ударов и отчаянные вопли. Дело запахло очень нехорошим. Молтон сел за руль и помчался в дом Ферренса, нарушая все правила движения. Он боялся, что Джеймс прибьет мальчишку в приступе ярости. А потом убьет себя или же начнет убивать окружающих. По пути Молтон позвонил врачу и потребовал срочно прибыть в дом Ферренсов. Кто знает, вдруг Джеймс переломает юнцу руки, ноги. Мальчишка хрупок, изнежен, а Ферренс силен, особенно в ярости.

В особняке его встретили напряженные лица охранников и встревоженные физиономии прислуги. К счастью, врач уже прибыл (он жил по соседству, и это был доверенный врач семьи Ферренсов, умевший держать язык за зубами).

Бегом поднимаясь по старинной дубовой лестнице, стены которой были увешаны фамильными портретами графов Лэнтонов, Молтон услышал донесшийся сверху душераздирающий крик. У него внутри все похолодело. Черт, неужели Джеймс все-таки…

Молтон забарабанил в тяжелую дубовую дверь.

- Джеймс, открой!

Несколько секунд стояла гробовая тишина.

- Открой или я разнесу эту чертову дверь в щепы!

Замок заскрежетал. На пороге стоял всклокоченный Джеймс в расстегнутой рубашке, на шее болтался нелепый галстук-бабочка, взгляд был мутным, потерянным.

- Что с ним? – заорал Грег, отталкивая Джеймса и вваливаясь в спальню. – Он жив?

В мягком свете ночника он увидел в углу спальни скорчившееся, трясущееся тельце. На него смотрели черные глаза, в которых застыло безумие.

Мальчишка выгнулся и стремительно пополз к Грегу на четвереньках, словно маленький зверек, пытающийся найти защиту. Он цепко обхватил его ноги тонкими руками, и, кажется, не собирался отпускать ни за что на свете. Джеймс сделал шаг к ним, в глазах мальчишки заплескался ужас, и он снова испустил душераздирающий крик.