Энди зарычал, задрал Лешкины ноги и принялся входить в него. Точеное лицо исказилось мукой, но в глазах по-прежнему была мольба. Лешке было больно, очень больно, но он наслаждался этой болью, содрогался, стонал, раскрывался все больше и больше, желая, чтобы самая сокровенная его глубина была захвачена любимым. А Энди, проникая все глубже и ощущая сладкую истому, пьянел от счастья, чувствуя, что самый любимый на свете человек хочет принадлежать именно и только ему и готов перетерпеть ради этого все на свете. Это было сводящее с ума ощущение и любви, и власти, и единения, когда между ними больше не было невидимых стен, и никакие силы не могли их разлучить. Энди двигался все резче, все сильнее, Лешка стонал и вскрикивал, но теперь на его лице была уже не боль, а восторг. Восторг и неверие в собственное счастье. Он подавался навстречу Энди, желая вобрать его всего, до последней клеточки и не выпускать – никогда больше, никогда, никогда!
И когда Энди надавил на самую чувствительную точку, Лешка испустил отчаянный крик. Его словно взорвало, скопившиеся в нем тоска, страсть, нерастраченная нежность выплеснулись тугой струей, а Энди ошалело улыбнулся и почувствовал, как и его стремительно накрывает горячая и мощная волна, готовая вырваться и затопить самые сокровенные места в прекрасном теле его возлюбленного. Они оба забились в экстазе, вокруг уже не было ничего – только они вдвоем и их сумасшедший танец любви, которому никогда не суждено прекратиться…
Ормузский пролив, июль 2014 года
Они сидели на носу катера, двигавшегося в ночном море без сигнальных огней. Сверкающий Дубай остался позади. Далеко впереди, во тьме, мерцали огни Ормуза. Иранский берег, который тоже был где-то впереди, тонул во мраке. Персидский залив слева по борту был полон огней – торговые суда и военные корабли двигались по темной морской глади, словно сказочные чудовища, поднявшиеся из морских глубин. В черном небе сверкали крупные южные звезды, приветствуя двух влюбленных, чьи странные пути сошлись здесь, в темных и опасных водах, полных призраков войны и смерти.
- Как красиво, – прошептал Лешка, прижимаясь к Энди. – Очень красиво.
- Красиво, – повторил Энди, целуя Лешку в щеку. – Вообще-то Ахмад хотел тебя из Каира прямо в Эль-Ормуз на самолете доставить. Это я его отговорил.
- Почему?
- В аэропорту тебя засечь могли. Там вотчина Рашида. Это двоюродный брательник Ахмада. Они враги лютые, каждый хочет себе трон захапать, когда папаша Ахмада окочурится. А он окочурится очень скоро. Короче, Рашид этот вроде как с Ферренсом спелся, поэтому с ним надо поосторожнее быть. Лучше, чтобы он вообще тебя не видел. И меня тоже, – шмыгнув носом, пояснил Энди.
- А здесь безопасно?
- А здесь теперь типа моя вотчина, – хохотнул Энди. – Я ж теперь знатный контрабандист, ты же знаешь? Сам помогал мне фирмы оформлять в офшорах.
- Ну и как бизнес?
- Да уже десять корыт купил. Ну, я ж тебе рассказывал. Это, на котором мы сейчас плывем, тоже мое, – с гордостью сообщил Энди. – Знаешь, чем трюм сейчас забит? Гондонами и бухлом! Нас в Хорозгане высадят, а дальше весь этот хлам в Бендер-Аббас погонят, это в Иране. Там впарят перекупщикам, а те уж дальше… Короче, с шести корыт затраты на покупку я уже отбил. По четырем вот-вот отобью. Слушай, Леш, я вот о чем поговорить с тобой хотел… Ты ж рассказывал, что этот твой мудила Ферренс всех твоих охранников к ебеням выпер…
- Да, – помрачнел Лешка, вспомнив о Томпсоне и его гибели.
- Вот, – наморщил лоб Энди. – Я тут понял, что бизнес надо расширять. Я пока просто корыта под контрабанду предоставляю, типа в лизинг, а хочу…
- Энди, – прошептал Лешка, трясь щекой о его щеку, – давай потом, а? Тут море, звезды… У нас ведь с тобой еще не было так, чтоб вокруг было море, а над нами звезды…
Парни затихли, крепче прижимаясь друг к другу. Лешке было хорошо и спокойно. Потому что рядом был Энди. Его Энди. Его.
А катер с потушенными сигнальными огнями все ближе подходил к погруженному во мрак северо-западному побережью Ормуза с его контрабандистами…
Эль-Касаба, август 2014 года
Лешка, живя у Ферренса, полагал, что купается в роскоши, но, оказавшись в Эль-Касабе, понял, что жил в нищете. Нет, конечно, это была шутка. Ферренс тоже был окружен роскошью, но то была неброская роскошь, полная изысканности, утонченности, благородства. В Эль-Касабе была иная роскошь. Яркая, кричащая, бьющая в глаза. Обилие позолоты, мрамора, невероятного декора, мозаик… Все это напоминало тропический сад с яркой растительностью, которым поначалу восхищаешься, но от которого очень быстро устает взгляд и хочется чего-то более сдержанного, простого… Лешка радовался, что хотя бы унитазы в отведенных ему покоях, не были золотыми.
Лешке отвели целое крыло дворца Ахмада. У него было около двух десятков слуг, если не больше, и все они были весьма навязчивыми в отличие от прислуги, к которой Лешка привык в доме Ферренса. Прежде ему не приходило в голову отдавать слугам безапелляционные приказы, он неизменно облекал их в форму просьб или пожеланий, этого было достаточно. “Будьте добры…”, “Возможно ли…”, “Не могли бы вы…, “Мне бы хотелось…”, “Было бы прекрасно…” Но слуги в Эль-Касабе такую модальность не воспринимали. Если Лешка говорил: “Мне хотелось бы побыть одному”, то слуга запросто мог ответить, что для молодого господина приготовлена ванна и что его ожидают сразу три массажиста. Или что ему пришло время переодеться. Или обновить маникюр. На слуг действовали лишь безапелляционные приказы: “Ступай”, “Подай”, “Принеси”, «Унеси» и тому подобное. Эти приказы они выполняли с быстротой молнии, успевая при этом отвесить пяток поклонов и едва ли не пасть ниц. Лешка заметил, что Энди со слугами вообще не церемонится. Он либо отдавал им именно такие, безапелляционные приказы, либо вообще приказывал взмахом руки, щелчком пальцев или движением бровей. “Да нельзя с ними по-другому. У них тут, бля, этот, как его… менталитет, короче, не тот. Восток, типа”, – разъяснил он Лешке.
Лешка не отказывался от своих манер британского лорда, разве что сменил модальность общения со слугами на безапелляционную и держался еще более высокомерно. Не потому, что ему это нравилось, просто его быстро стала раздражать мелочная опека. Да, ему отвели великолепные покои, где к его услугам было все, что мог пожелать самый капризный и изнеженный баловень судьбы. В его распоряжении была целая треть садов Эль-Касабы с мраморными бассейнами, искусственными ручьями, фонтанами . Но жил он в полной изоляции. До него довели просьбу принца пока не покидать дворец. У него был отдельный штат слуг, не связанный с другими наложниками. Кстати, с наложниками он тоже не общался, и они вообще не знали о его прибытии. Энди объяснил, что приезд Лешки во дворец держался в тайне. Это было разумно, и Лешка не мог с этим не согласиться. Он не хотел, чтобы Ферренс напал на его след. Конечно, он понимал, что рано или поздно это случится, но чем позже, тем лучше. Кстати, именно Лешка был автором идеи завести во дворце Ахмада “информатора” Сети Ферренса. Эту идею он изложил еще пару месяцев назад в секретном телефонном разговоре с Энди, тот передал ее Ахмаду, и принц тут же за нее ухватился. “Информатором” был назначен всё тот же Саид, возглавлявший охрану Энди (а теперь в его зону ответственности входила и безопасность Лешки). Саид регулярно сливал агентам Сети дезу, для правдоподобности приправленную реальными фактами, чтобы убедить Ферренса: Артура Алверта и Андрея Алтухина нет в Ормузе. И пока что эта мистификация срабатывала.
Пока что Лешка просто расслаблялся после дикого напряжения последних месяцев, когда он жил на грани безумия в темных лабиринтах, где стены были пропитаны кровью и где прятались чудовища… Он очень хотел нормальной жизни – обычной, неприметной, какой живут миллиарды людей на этой планете. Но понимал, что эта жизнь остается недосягаемой. Все, что происходит сейчас, лишь передышка в золотой клетке, а будущее скрывается во тьме неизвестности, где его подстерегают новые чудовища.
