Элен проклинала своего бывшего мужа Владимира Вальковского. Он сделал все, чтобы она никогда больше не увидела Антона. Но в глубине души Елена испытывала тяжелое чувство вины. Да, она, мать, бросила сына. Она строила собственную жизнь, в которой ее первенцу не было места, что бы она там ни говорила. Да, она хотела забрать сына, но всегда были причины, которые мешали ей это сделать. Причем очень веские, непреодолимые. Ведь она строила карьеру и пробивала себе путь в обществе, где до сих пор была сильна ханжеская мораль, где она жила под прицелом сотен и тысяч завистливых глаз, без устали рыщущих в поисках хотя бы крохотного пятнышка на репутации Элен Бреннан, замужней женщины, матери двоих детей. И то, что она оставила своего сына, причем тогда, когда сама его жизнь была под угрозой, поставило бы крест на ее репутации, которую она создала адским трудом.
Впрочем, Элен опасалась не только за свою репутацию. Она боялась и за Антона, совсем не исключая, что семейство Бреннанов, во главе которого стоял безжалостный Джо, может предпринять что-то против ее сына, само существование которого бросало тень на репутацию семейства. К тому же Элен со временем стала обладательницей немалого куска семейного пирога Бреннанов, кстати, значительно увеличенного при ее непосредственном участии. И ее сын от первого брака мог в будущем претендовать на часть наследства. Том никогда об этом не заговаривал, ему вообще не было дела до того, что у его супруги был ребенок от первого брака. Да он и на собственных сыновей не обращал внимания, будучи занят исключительно своей драгоценной персоной. А вот старый Бреннан, его отец, несколько раз заговаривал об Антоне именно в контексте будущего наследования состояния Бреннанов. И Элен по своим каналам получала информацию о том, что старик давал юристам задание изучить вопрос: как можно предотвратить или хотя бы ограничить получение Антоном Вальковским в будущем части состояния Бреннанов. Элен опасалась, что старик Бреннан придет к самому простому и страшному решению: избавиться от Антона. Она хорошо знала своего тестя, именно он ввел ее в нелегальный бизнес кровавых алмазов, и ей хорошо было известно, на что он способен. Он, не колеблясь, отдал бы приказ убить мальчика, живущего в далекой России. Например, подстроить автокатастрофу, а ведь Антон погиб именно в автокатастрофе. Но дело было в том, что это случилось спустя полгода или даже год после смерти старика.
Проклятая автокатастрофа! Проклятый Вовка! Как он допустил, чтобы Антон сел за руль пьяным, да еще обкуренным! Да еще за руль “феррари” с его безумной мощностью! Да, конечно, Вовка потом заплатил за это. Он заслужил. Но сына не вернуть.
А теперь этот Кронберг… Он вызывал у Элен невольный страх, хотя ее мало что могло испугать. Ее саму все боялись, и она к этому привыкла. Но Кронберг, этот 25-летний сопляк, повел на нее откровенную атаку. Это было нелепо, глупо, все равно что с перочинным ножиком в руке идти в атаку на танк. И тем поразительнее было то, что атака неожиданно быстро стала приносить результаты. Положение Элен пошатнулось. Да, за Кронбергом, несомненно, кто-то стоял. Кто-то снабжал его материалами для шантажа. Это было неудивительно, Элен за годы ведения бизнеса, в том числе нелегального, связанного с кровавыми алмазами и поставками оружия, нажила много врагов. Но ее беспокоило и другое: она не могла понять, почему Кронберг ненавидит ее лично? Он ведь ее ненавидел и даже не считал нужным это скрывать. И причина была не в том, что Элен мешала ему полностью завладеть ее слабовольным мужем-дураком. Точнее, не только в этом. Было еще что-то. Но что?
Элен по-прежнему подозревала, что Кронберг имел отношение к Владимиру Вальковскому. Возможно, был его родственником или даже сыном от какой-нибудь любовницы. Потому что во втором браке у Владимира детей не было. По заданию Элен, российские сыскные агентства прошерстили всех родственников Вальковского, даже самых дальних, но никого, похожего на Кронберга, не нашли. Не было и данных о том, что Кронберг был сыном какой-нибудь любовницы ее бывшего мужа. Но эту версию нельзя было сбрасывать со счетов.
А, может быть, Кронберг был лично чем-то обязан Вальковскому? И теперь возомнил себя этаким графом Монте-Кристо, который хочет отомстить за гибель своего благодетеля? Елена, вообще-то, не отдавала приказа убить бывшего мужа. Другое дело, что она могла предотвратить его убийство… Но она слишком его ненавидела.
Проклятье, это всё Вовка! Воспитывал сына и довоспитывался: Антон вырос педиком. По нынешним временам это, конечно, не позор, а в Штатах так вообще нормально. Но все равно, для Элен мысль о том, что ее Антон спал с мужчинами, была отвратительна. И Кронберг… он не просто знал Антона, он лапал ее сына! Занимался с ним тем, о чем ей было омерзительно даже подумать! И… вот эта мысль была самой страшной для Элен: неужели именно Антон заразил Кронберга ненавистью к ней? Да, она была в курсе, что отец упорно прививал сыну неприязнь к матери, не уставая повторять, что она бросила его на произвол судьбы. Элен сознавала, что это, увы, правда, и мысленно не раз просила у сына прощения. Но мысль о том, что мальчик в конце концов возненавидел ее, была для Элен непереносима. А Кронберг был как будто живым воплощением этой ненависти. И только эта ненависть и осталась от погибшего Антона.
За все время полета из Атланты в Москву Элен не раз испытывала искушение подойти к Кронбергу и решительно все выяснить. Будь на месте Кронберга кто-то другой, она бы так и поступила. Но с Кронбергом это не работало: он был непробиваем. Даже пытка, пусть и легкая, не помогла. И Элен, стиснув зубы, терпела сверлящий взгляд серо-голубых глаз.
И в самолете, и по прибытии в Москву она старалась игнорировать Кронберга, делая вид, что его просто нет. Но игнорировать проклятого проходимца оказалось невозможно. Он то и дело нагло вмешивался в тяжелые переговоры, которые Элен вела в Москве. Разумеется, он присутствовал не на всех встречах, но использовал любую возможность, чтобы ставить Элен палки в колеса, унизить ее в глазах российских партнеров.
Позиции российских чиновников и фактически подконтрольных им IT-компаний в последнее время резко ужесточились. Иностранное присутствие в российских IT-компаниях на словах поощрялось, а на деле иностранцев выдавливали. Элен вообще считала, что Brennan следует свернуть свою работу на российском рынке. По ее мнению, возникавшие из-за нараставших сложностей в отношениях России и США проблемы не стоили той прибыли, которую Brennan получала в России. Но эта позиция Элен не разделялась большинством в совете директоров корпорации. А хуже всего было то, что Том Бреннан, несомненно под влиянием все того же Кронберга, тоже стал выступать за то, чтобы договориться с русскими и не покидать российский рынок.
И теперь, в ходе переговоров, когда Элен пыталась давить на российских чиновников, подчеркивая, что Brennan легко может уйти из России, сидевший на самом краю стола Кронберг со сладкой улыбкой, полной яда, нагло подавал голос и заявлял, что уполномочен донести до уважаемых участников переговоров позицию президента корпорации мистера Бреннана, согласно которой корпорация крайне заинтересована в продолжении сотрудничества с российской стороной и готова обсудить возможные варианты… И так далее в том же духе.
Вся тщательно выстроенная Элен линия переговоров из-за этих заявлений Кронберга летела к чертям. Более того, она оказывалась в странном, двусмысленном положении: если ее позиция не отражает позицию президента корпорации, то кого, собственно, она на этих переговорах представляет? Элен еле сдерживалась, чтобы прилюдно не вцепиться Кронбергу в холеную, наглую физиономию. Лишь нечеловеческими усилиями ей удавалось сохранять хладнокровие.
Впрочем, Элен не была бы собой, если бы не попыталась извлечь выгоду даже из самой невыгодной ситуации. Раз уж Кронберг прибыл в Москву, то следовало воспользоваться случаем и постараться отследить его российские контакты. Они могли дать какую-то ниточку в мутное прошлое Матиаса Кронберга, который прежде звался Андреем Кронбергом, а еще раньше носил фамилию Симаков. Элен, конечно, не обольщалась, она давно убедилась, что Кронберг дьявольски хитер и умеет прятать концы в воду. Но именно поэтому нельзя было упускать ни одной возможности разузнать о нем хоть что-то.
