Музыку для детского спектакля он написал не то чтобы легко, но, к своему удивлению, без особых усилий. Хотя прежде ему не доводилось заниматься ничем подобным. Что касается саундтрека для телесериала и симфонической поэмы, то и в том и в другом случае он использовал свое странное сочинение. Брал оттуда фрагменты и адаптировал их к требуемой форме, сохраняя основу. Ему не хотелось, чтобы музыка, в которую он вложил столько сил, любви и боли, так и осталась бы мертвыми, никогда не звучавшими нотами. И эта работа не давала ему рухнуть в бездну тоски и одиночества.

Наконец, из больницы вышел Матиас. Его привезли в тот самый дом на западе Москвы, где остановились Елена и Андреас. Только Елены там уже не было. Она уехала буквально накануне выхода сына из больницы, но не сочла нужным сообщить Андреасу, куда именно направляется.

- Мой сын сам поймет, где я. Там, где он хотел бы меня увидеть, - заявила она. - А вы, Фелнер, прощайте. Не думаю, что мы с вами увидимся. По крайней мере, в обозримом будущем. Но не думаю, что вы будете слишком страдать из-за моего отсутствия.

- Как и вы от моего.

- Ну, почему же, вы мне очень даже симпатичны, - хмыкнула Елена. - Мои дети выросли либо мерзавцами, либо придурками. Хотя младший, Стив, все-таки подает кое-какие надежды. Но жаль, что у меня нет сына вроде вас.

- Не уверен, что выжил бы с такой матерью, - пробормотал Андреас.

- Пожалуй, вы правы. Считайте, что вам крупно повезло.

На этом они расстались. Андреас так и не смог точно сформулировать для себя собственного отношения к матери Антона. Эта женщина вызывала в нем ужас, ненависть, порой отвращение, но в то же время невольное восхищение своим умением принимать любые обстоятельства, не впадая при этом в отчаяние. Как ни странно, пример Елены помогал Андреасу в те минуты, когда на него наваливалась тяжелая депрессия при мысли о том, что его карьера пианиста оборвалась. Хотя это и случилось по прямой вине Елены.

А встреча с Матиасом была странной. Его привезли из больницы под вечер. Он выглядел бледным и осунувшимся, но уже ходил. Взгляд был задумчивым отстраненным. Когда Андреас вышел в небольшой холл на первом этаже встретить его, Матиас посмотрел на него с каким-то недоумением. Как будто спрашивал: что он здесь делает, хотя прекрасно знал, что Андреас ждал его.

Они не сказали друг другу ни слова. Просто молча пожали друг другу руки, и Андреас повел Матиаса наверх, в небольшую гостиную. Он хотел было поддержать Матиаса, полагая, что после ранения тот слишком слаб и ему трудно подниматься по лестнице, но Матиас мягко и в то же время решительно отстранил его. Матиас впервые был в этом доме, обставленном с кричащей роскошью, которую в 90-х годах так любили “новые русские”. По его бледным губам пробежала презрительная усмешка.

- Словно в детство попал, - пробормотал он.

- Хочешь поесть? - спросил Андреас.

- Нет, спасибо. Нет аппетита.

Они уселись на огромный диван, обтянутый белой кожей, не глядя друг на друга. Чем-то они напоминали провинившихся детей, сидящих рядом и ожидающих прихода взрослых, которые должны устроить им взбучку.

- Не переживай, я уеду завтра утром, - проговорил Андреас. - У меня билет на утренний рейс в Вену.

Матиас молчал.

- Надо переговорить с Кренцем. С заказчиками. Ты же знаешь, я получил заказы на музыку. Надо жить дальше, - Андреас говорил эти слова равнодушно, как автомат.

- Да, жить без иллюзий, - в голосе Матиаса звучал сарказм.

- Кажется, ты сам говорил мне это.

- Ты тоже.

- И ты хочешь, чтобы я уехал, - произнес Андреас утвердительно, а не вопросительно.

- Нет, - тихо ответил Матиас. - Совсем нет. Ты - самая сильная иллюзия, Андреас. Иллюзия, с которой я не хочу расставаться. Ты - иллюзия, в которой я хочу жить. И умереть. Но это несбыточная мечта.

- Почему несбыточная? Мы могли бы…

- Нет. Не могли бы. Ты любишь Антона Вальковского и с трудом терпишь Матиаса Кронберга. Но ни того, ни другого больше нет. Нет. Вместо них пока что пустота. Пустота и мрак.

- Не говори так, - покачал головой Андреас. - Нет никакой пустоты и мрака. Есть ты.

- А кто я? - с горькой улыбкой вопросил Матиас. - Кто? Я исполнил свою мечту и оказался на пороге пустоты. Знаешь, я никогда не был верующим. А если Бог есть, то мне место в аду. Но Библию я читал. Меня всегда интересовали слова о том, что “должно совлечься ветхому человеку и родиться новому”. Так вот, и Антон Вальковский, и Матиас Кронберг были двумя обличьями одного и того же ветхого человека. Родится ли вместо них новый? И если родится, то каким будет? Я не знаю. Не знаю, Андреас. Пока что я вижу пустоту. И мрак. Я много думал, пока лежал в больнице. Я не могу дать тебе свою любовь. Потому что пуст. Нищ и наг. И я не могу принять твою любовь, потому что не могу ее вместить.

- Ты говоришь сплошными новозаветными цитатами, - улыбнулся Андреас.

- Возможно. Я читал… Засело где-то в подкорке. Но я просто хочу, чтобы ты меня понял.

- Я тебя понимаю. Я уеду, - отстраненно произнес Андреас, не глядя на Матиаса.

Тот взглянул на него с тоской, как будто ожидал услышать что-то другое.

- Странно, - проговорил Матиас. - Мы оба то гнались за призраками, то пытались прогнать их. И к чему мы оба пришли? К пустоте. Неужели кроме призраков нет ничего?

Андреас молчал.

- Знаешь, я страшно не хочу тебя терять, - сказал Матиас. - Страшно не хочу. Но… мы сейчас не можем быть вместе. Потому что нельзя вот так просто сказать: всё, забыли обо всем что было, теперь живем вместе долго и счастливо и умираем в один день. У нас есть прошлое и есть пустота. Она нас поглотит, нам нечего ей противопоставить. Мы уничтожим друг друга в этой пустоте. Ты понимаешь?

Андреас по-прежнему молчал.

- Я спрашивал себя: если мы будем вдали друг от друга, то не значит ли, что мы продолжим любить всего лишь призраков, собственные фантазии? И самый страшный ответ: да, скорее всего так и будет. Но у нас нет ничего другого. Мы оба боимся друг друга. Боимся тех, кто мы есть на самом деле. Мы оба призраки. Призраки собственного прошлого. Без настоящего. И, возможно, без будущего.

Андреас повернулся к Матиасу и осторожно прикрыл ему рот ладонью. Они смотрели друг другу в глаза, словно пытаясь в них что-то прочитать. И ничего не находя. Кроме пустоты.

- Прости, - пробормотал было Матиас, но Андреас впился ему в губы.

Матиас ответил на поцелуй с жадностью и каким-то отчаянием. Он придвинулся к Андреасу и обнял его. Обнял с силой, которую невозможно было заподозрить в человеке, потерявшем много крови и только-только вставшем с больничной койки. Нет, Андреас понимал, что Матиас физически слаб, и он не планировал ничего такого. Просто его вдруг неудержимо потянуло поцеловать человека, которого любил, которого считал навсегда утраченным и которого действительно должен был утратить, скорее всего, навсегда. Поцеловать человека, который, и впрямь, был всего лишь его иллюзией, фантазией, призраком, но все же состоял из плоти и крови, и этот зов жаркой плоти и горячей крови был сейчас неудержимым, сопротивляться ему было невозможно, да Андреас и не хотел этого делать. Он чувствовал, что сидевший рядом с ним человек - такой знакомый, и такой неизвестный, многоликий - тоже тянется к нему, сгорает от желания, буквально плавится… Грудь Матиаса наполнилась стоном, Андреас почувствовал, как содрогается тело, истосковавшееся по ласке. И все же усилием воли заставил себя отстраниться.

- Нет… нет. Тебе нельзя, - прошептал он.

- Можно, - услышал он шепот в ответ, а в серо-голубых глазах заплясали огоньки такой знакомой ему страсти Матиаса Кронберга. - Мне можно. Даже нужно.

- Ты слишком слаб…

- Я устал быть сильным, - шепот Матиаса стал жарким. - Хочу быть слабым. Очень слабым. Будь сильнее меня, Андреас. Пожалуйста… Ты же можешь.

Андреас невольно улыбнулся. Он часто думал о том, что выглядит гораздо более хрупким, чем атлетический Матиас Кронберг. И, наверняка, все, кто знал об их отношениях, были уверены, что именно Кронберг в постели является активом, а Фелнер пассивом. Хотя все было с точностью до наоборот. Андреаса заводило сознание того, что он овладевает парнем, который сильнее и крупнее его. Его упругим, загорелым, ухоженным телом. Андреаса сводила с ума мысль о том, что все это принадлежит ему, что он становится полновластным хозяином сильного красавца. И еще - осознание того, что ему подчиняется человек, который гораздо сильнее его не только физически, но и психологически. Матиас Кронберг, легко манипулировавший людьми, заставлявший их подчиняться своей воле, добровольно отдавался деликатному, утонченному, вечно рефлексировавшему Андреасу Фелнеру. В этом смысле они как будто дополняли друг друга. И в этом, возможно, была одна из тайн их взаимного притяжения. Но это притяжение было полно темной, низменной страсти, оно было разрушительным для обоих. Эта темная страсть рано или поздно должна была догореть, оставить их в гнетущей пустоте - остывших, равнодушных друг к другу и ко всему. Возможно, сейчас была последняя вспышка этой страсти. Возможно… Ни один из них не знал, да и не мог знать этого. Их тела сплелись в отчаянном танце на краю пустоты, которая готова была поглотить их обоих. Глаза Матиаса, обычно такие холодные, почти ледяные, сейчас пылали. Он чуть отстранился от Андреаса и торопливо принялся скидывать с себя одежду - с характерным для него бесстыдством и наглостью. Андреас смотрел на него с восторгом, его левая рука теребила пуговицы рубашки, но Матиас, проведя языком по розовым губам, покачал головой и сам принялся раздевать Андреаса - действуя осторожно и бережно, чтобы не задеть больную кисть. Эта забота, показавшаяся такой трогательной, еще больше вскружила голову Андреасу. Он потянулся к Матиасу, но тот осторожно и нежно взял его за раненную руку, как бы поддерживая ее. Матиас улегся на спину, демонстрируя Андреасу свое тело. На груди, животе и на плече у него были повязки. Внизу живота чуть белел старый шрам.