- Видишь? Она возвращается, - произнес король.

- Кто она, ваше величество? Это… это какая-то птица. Черная птица. Вы ведь о ней говорите?

- О ней, Карл, о ней. Думаю, что барона Фабиана фон Торнштадта больше нет.

Карл побледнел. Но ничего не сказал.

- Пойдем, Карл. Где-то здесь должны быть наши друзья.

- Друзья?

- Архиепископ и канцлер, разумеется. И их верные слуги.

Король двинулся по узенькой тропке, сбегавшей к озеру, над которым уже кружила прилетевшая с севера птица. Казалось, она очень хотела сесть, но что-то ей мешало, и она все проносилась над озером и его берегами, и крик ее был хриплым и жалобным.

Вдали глухо загрохотало.

- Скоро гроза, - король усмехнулся.

- Скоро гроза, - повторил граф.

Закат горел ярко и отчаянно, словно пытаясь выплеснуть на небо все свое пламя до того, как его пожрет грозовая туча.

Король с восхищением смотрел на это зрелище.

- Не правда ли, прекрасно? – пробормотал он. – Вот он, конец моего царствования!

Граф фон Плетценбург промолчал.

Тропинка, спустившись с обрыва, пересекала небольшую поляну и скрывалась в рощице, за которой в просветах между деревьями видна была сероватая гладь озера.

Король остановился.

- Вот видишь, Карл, - спокойно сказал он. – Я говорил, что они будут ждать меня.

Граф остановился как вкопанный: из-за деревьев показались канцлер и архиепископ, а за ними – фигуры двух монахов, которых он хорошо помнил по Гармштайну. На их тупых, жирных физиономиях появились улыбки: они тоже узнали графа, и улыбки эти не сулили ему ничего хорошего.

Король оглянулся. Наверху, над обрывом стояло несколько головорезов.

- Кажется, путь назад отрезан, Карл, - небрежно заметил он.

- Людвиг, - граф схватил короля за руку, - Людвиг, зачем ты пришел сюда?

Архиепископ и канцлер приближались к королю.

Король смотрел на них со спокойной улыбкой.

- Они же хотят убить тебя, - услышал он за спиной шепот графа.

- Я знаю, Карл.

- Эти рыла, - прохрипел граф, глядя на приближающихся монахов, - эти рыла… О, как же я ненавижу их!

- Не надо их ненавидеть. Они бессильны. И несчастны.

- Несчастны? – воскликнул граф, но в этот момент его прервал архиепископ.

- Людвиг Вительсбах, - заговорил он, и крест на его шее ярко блеснул, поймав лучи заходящего солнца, - Людвиг Вительсбах, ты отказался подписать отречение. И теперь тебя не ничто не спасет, даже объявление тебя сумасшедшим. Ибо ты всегда был сумасшедшим. Как и тот святой, которого ты страшился и которого почитал.

Архиепископ кивнул своим монахам. Карл, стоявший рядом с королем выхватил шпагу и сделал шаг вперед.

Но тут король вытянул руку, как будто что-то увидев.

Все обернулись в ту сторону, куда указывал король, и увидели принца Отто, стоявшего на опушке рощицы всего в каких-то двадцати шагах. А над ним, на обрыве стоял человек, как будто фигурка, отколотая мятежниками от гробницы в соборе, внезапно ожила и пришла сюда, на берег горного озера.

Небо на западе полыхнуло ослепительным багровым сиянием, раздался оглушительный громовой разряд, за которым не слышно было отчаянного и страшного крика черной птицы.

***

Новость, которая пришла в столицу на следующий день, была подобна удару молнии: король Людвиг Вительсбах утонул, купаясь в озере возле своего любимого Лебединого замка. Одновременно с ним утонул и его фаворит граф фон Плетценбург.

В тот же день, по странному совпадению, умер архиепископ. Как было объявлено, от апоплексического удара, вызванного известием о смерти короля, которого его преосвященство глубоко почитал.

С того же самого дня некоторое время ничего не было слышно о достопочтенном канцлере. Впрочем, затем он объявился в Зальцбурге, но вскорости скончался, видимо, не пережив восторга от колоратурного пения своей обожаемой примы.

О канцлере, впрочем, никто не вспомнил, ибо все живо обсуждали гибель короля, его фаворита и смерть архиепископа, находя совпадение этих событий и их обстоятельства достаточно странными.

В столице, не таясь, говорили, что король в припадке безумия убил своего фаворита и архиепископа, после чего был либо убит, либо утопился сам. Странным, однако, было то, что никто не видел тела погибшего короля. Гроб, в котором оно должно было находиться, был наглухо закрыт. По официальной версии, тело было обезображено, как это обычно бывает с телами покойников. Но все же слухи ходили самые разные.

Некоторые, наиболее осведомленные люди, шепотом говорили о том, что сразу после смерти короля в монастыре Рамштайн были похоронены два монаха, которые обычно выполняли такие поручения архиепископа, о которых считалось опасным даже упоминать. И якобы эти монахи умерли там же, на озере возле Лебединого замка, причем не своей смертью. Однако достоверных сведений об этом не было.

Как бы там ни было, новым королем был провозглашен принц Отто, который больше не проявлял никаких признаков безумия. Год спустя, по окончании траура по умершему королю в столице возобновились оперные концерты.

ЭПИЛОГ

- Куда делась моя дирижерская палочка? – глаза маэстро Ветнера метали молнии, так что все, кто хорошо знал повадки великого музыканта, в этот момент старались держаться от него на безопасном расстоянии. – Куда подевалась моя дирижерская палочка, мне выходить на сцену через семь минут, где моя палочка, я вас спрашиваю!

Зал Венской оперы был уже полон публики в расшитых золотом, усыпанных драгоценностями имперских мундирах, камзолах и элегантных дамских одеяниях. За кулисами бегали служители, музыканты, актеры, одетые в костюмы героев древности. Но выражения их лиц, скрывающихся под героическим гримом, были вовсе не героическими, когда они слышали вопли, доносящиеся из комнаты маэстро.

- Проклятье! – рычал Ветнер, пока двое слуг перерывали в его комнате все вверх дном. – Моя палочка! Моя любимая дирижерская палочка! Найдите мне ее, мерзавцы, болваны, ворье, потому что без нее я не выйду в зал, я не стану дирижировать, так и знайте!

Прибежавший на шум директор театра, бледный и испуганный, в съехавшем на бок парике, протягивал разъяренному маэстро другую палочку, но она тут же разлетелась в щепы.

- Мне нужна моя палочка! – завопил Ветнер. - Ее подарил мне сам король Людвиг Вительсбах, мир праху его, он был единственный человек, который понимал мою музыку и умел восхищаться ею, не то что сборище этих тупиц, глупцов, болванов здесь, в этой вашей пропахшей подгоревшими штруделями Вене!

- Маэстро, маэстро, умоляю вас! В зале собралась вся Вена, вот-вот прибудет сам император, все ждут вашего выхода!

- Мне нет дела до вашего императора, пусть проваливается ко всем чертям!

Директор Оперы при этих словах маэстро жалобно взвизгнул и молитвенно сложил руки, но Ветнер продолжал бушевать.

- На мои оперы нельзя прибывать за пять минут до начала, а тем более опаздывать! Если ваш император так поступает, значит, он ни черта не смыслит в моей музыке, а значит, мне нет до него никакого дела! Я отказываюсь выходить на сцену! Я разрываю контракт! Я покидаю вашу сонную, зажравшуюся империю! Я уеду в Россию, и пусть там мою музыку слушают белые медведи и волки, уж они-то будут куда более благодарными слушателями, чем ваши раззолоченные ослы!

- Замолчите, замолчите, умоляю вас, вас все слышат! – даже сквозь толстый слой румян и пудры видно было, как побледнел несчастный директор Оперы.

- Верните мне мою палочку, болваны! – от громоподобного крика маэстро, казалось, содрогается все грандиозное здание оперного театра. – О, Людвиг Вительсбах, мой покровитель, почему ты умер!

- Это конец! Срыв спектакля! Оскорбление его императорского величества! Мое увольнение! – лепетал директор театра, и его толстые щеки тряслись от страха.

Но буря не утихала. Казалось, ее слышат не только за кулисами, но и в зрительном зале. Дело грозило принять самый скверный оборот.