– Теперь понимаешь, почему я не разрешил вам идти купаться? Случись что, ты бы был крайний.

– Это я понял, – вздохнул я.

– Имей в виду на будущее: если хочешь, чтобы бабуля о чем-то узнала, расскажи Серёже.

– Да мне это нафиг не надо, чтобы бабуля… – тут только до меня дошел смысл батиного иносказания. – А-а-а, понял! Но он ведь маленький ещё! – трепыхнулся я оправдать Серёгу.

– Маленький, да удаленький! Будет надо, заложит и глазом не моргнёт.

После ужина решил сходить на деревню, проведать Сашку Чапая. Серёга, естественно, увязался за мной. Шли по тропинке вдоль палисадников. У дома Мироновых стояла, понурившись, гнедая кобыла с белой полосой через всю морду и безучастно хрумала солому из стоящей рядом телеги.

– Это Зорька, – представил мне лошадь Серёга.

Подходим. Зорька мирно терпит, как мы её поглаживаем по шее и морде. Лиловые глаза чуть прикрыты рыжими ресницами, во рту мундштук, который она перекатывает между челюстей с хрупающим звуком. Беру из телеги пучок соломы, который Зорька, шевеля мягкими губами и обнажив белые крупные зубы, вбирает в себя. Серёга протягивает ещё пучок, но кобыла встряхивает гривой и опускает голову, говоря тем самым, чтобы малец не спешил, надо ещё эту порцию прожевать.

На лужайке между домом и небольшим прудом две девчонки играют в бадминтон. Можно сказать, играли, потому что их бестолковое бегание за воланчиком игрой трудно было назвать. Одну, что повыше и побойчее, звали Мариной, вторую, что пониже и помиловиднее – Галей. Девочки довольно откровенно пялились на меня, пытаясь, как видно, признать, но бесполезно.

– А ты кто будешь-то? – спрашивает Марина довольно бесцеремонно.

– Я-то? Игорь.

– Это бабы Насти старший внук, – певуче представил Сергей.

– А-а-а, Игорёк! А я тебя и не узнала.

Девочке лет четырнадцать-пятнадцать. Русоволосая, сероглазая, то ли загоревшая, то ли чумазая, сразу и не понять. Не знаю, почему она должна была меня признать. По прошлому своему приезду я её совершенно не помню, хотя частенько бегал к Серёге Мальцону, проживавшему по соседству через дом. Серёга – мой троюродный брат и фамилия его, как и у меня, Гагин. Почему его прозывали Мальцоном, ни малейшего понятия. Мало ли за что кликухи присваивают. Его отец, дядя Вася, двоюродный брат моего отца, таким образом, мы довольно близкие родственники. К сожалению, Василий Константинович Гагин, не так давно умер, а Сергей куда-то уехал с матерью, поэтому встретиться нам в этом году пока ещё не получилось. Заходить по этой причине в некогда гостеприимный дом показалось неудобным, поэтому и прошли мимо.

Галя, по всей видимости, пусть не на много, но младше Маринки. Она застенчиво поглядывает из-под длинных ресничек, не принимая участия в беседе. Утонченное личико и капризно-пухленькие губки делают её удивительно привлекательной, волосы русые, стянутые на затылке жгутом в лисий хвостик, на висках пикантные завитушки. Девочка мне определённо понравилась.

– Куда лыжи навострил? – тем временем с усмешкой спрашивает Маринка.

– К Сашке решил зайти.

– Привет Чапаю!

– Непременно!

Мы с Сергеем огибаем утиный пруд, и движемся дальше. Оглянувшись, вижу, что сестры продолжили прерванную игру.

– А Галя местная? – спрашиваю у Серёги.

– Не, она к Мироновым из Рязани приехала, – громко отвечает брательник, да так, что девчонки обернулись в нашу сторону, как видно услышав последнюю фразу.

– И зачем орать!? – процедил я, чувствуя накатывающуюся неловкость.

– А я и не ору! – смеётся Сергей. – Это я так разговариваю.

«Вот, придурок»! – отпечаталось в сознании. – «Погнать бы его домой! По нормальному и поговорить не даст». А поговорить с Сашкой было о чём. Столько лет не виделись.

Подходим к красному кирпичному дому. Дверь беседки открыта, стукнув по косяку для приличия, прохожу в сени. Знакомые запахи самосада, не выветриваемые и неуничтожимые, как у дяди Володи. Родные братья высаживают один и тот же сорт махорки, в равной мере сушат её в сенях, поэтому не удивительно, что сенные запахи совершенно одинаковые.

Из горницы шустро выскакивает жутко похожий на бабушку лицом дядя Саша. Вернее, мой двоюродный дед, Александр Сергеевич, прозванный в молодости, по каким-то неведомым причинам, Чапаем. Прозвище так за ним закрепилось, что даже сына его младшего зовут не иначе, как Сашка Чапай.

– Это кто ж к нам в гости пожаловал? – широко улыбаясь, спрашивает дед. – Никак, Игорёк?

– Он самый, – снова начинаю тушеваться.

– Вырос-то как, и не признать сразу! Твои родители вчера заходили, поэтому сразу понял, что это ты. Вот и Серёжка с тобой, – подмигнул он Серёге. – Ну, что стоим? Проходим, проходим.

– Спасибо, дядя Саш.

– Да брось ты! – смеётся дед. – У нас по-простецки.

Прошли на кухню. Слева печка, справа, у окошка, столик, прямо, за обклеенной обоями фанерной стеной, горница. В дверной проём видны мелькающие на экране телевизора фигурки, голос диктора вещает о последних новостях.

– Сашка, Игорёк пришел! Хватит ерунду всякую смотреть! – взывает Александр Сергеевич.

Тут же телевизор заслоняет долговязая фигура и появляется высокий худощавый парень. Нос с горбинкой, смеющиеся серые глаза, светлые, конкретно выгоревшие, волосы. Это и есть мой двоюродный дядя, Александр Александрович. Ему шестнадцать будет только в январе, получается, что племянник, то есть я, старше дяди больше чем на полгода. Ничего удивительного, если учесть, что его двоюродный брат и мой дядя Серёга Николашин, младше меня на двенадцать лет.

Вышли на улицу, устроившись на лавочке под размашистой ветлой, которая больше полстолетия растет напротив Сашкиного дома. Пошли расспросы за жизнь: про «как дела на личном фронте», «куда собираешься податься после школы» и так далее. Полились свежие и не очень анекдоты. Вокруг нас постепенно собиралась местная молодежь. В подкравшейся темноте помигивали огоньки папирос, раздавались матюки, смех. Кто-то попросил рассказать про Брянск, и я начал плести истории про брянских бандюганов. Байки эти почерпнул от Сашки Караваева, который буквально пару недель назад, сидя на скамейке у моего подъезда, вдохновенно втюхивал их ахающим и охающим девчонкам. Сегодня его страшилки очень даже пригодились. Тут ещё, в придачу, вдохновившись необычностью ситуации, приплёл что-то от себя. Из темноты слышались голоса каких-то девчонок, что означало присутствие женского пола. А это ещё больше раззадоривало моё не бедное воображение.

Следующий день выдался жарким. После выполнения общественно-полезного труда, присел на ступеньках веранды, где, изнывая, страдал Серёжа. Брательник без устали ныл, требуя, чтобы мы поехали куда-нибудь купаться и непременно взяли его с собой. Батя наотрез отказался, сославшись на дела, а дел в деревне всегда невпроворот: двор подправить, дров нарубить, новую яму под погреб наметить, воды в бочку для поливки натаскать. Всё утро я лично этим и занимался. Берёшь два ведра и до колонки, метров сто. Напор не сильный, поэтому ведра наполняются относительно долго. За это время успеешь ворон и уток посчитать, да на щиплющих травку гусей поглазеть. Потом назад, с двумя полными ёмкостями по десять литров каждая, а так как ходил босиком, силу воли вырабатывая, получалось не быстро. Опрокидываешь содержимое вёдер в бочку и назад. Ступни нежные, так как босиком ходить не приходилось. Вот и идешь осторожно, чтобы на камешек не наступить, а если наступил, не шлепнуться от пронзительной боли.

Серёга спокойно посидеть не давал, через каждые две-три минуты включая занудное: «Ну, поедем купаться! Ну, поедем купаться». Одного его бабушка не отпускала, да и некуда. Всего лишь четыре года назад в Шишкино было несколько приличных рукотворных прудов, в которых можно было нормально освежиться. Не считаю те, что созданы на радость водоплавающим питомцам, типа уток и гусей. Школьный пруд, в котором я когда-то собственными штанишками карасей ловил, заилился; другой, безымянный, располагавшийся недалеко от конюшни, обмелел катастрофически, лягушкам по колено. Бывший шикарный пруд на дне оврага, куда мы постоянно раньше бегали мыться, теперь только в воспоминаниях. Остался Зубовский пруд, но туда надо было идти через два леса и одно поле. Далековато без привычки.