Я поднялся на нужный этаж, повторил путь отца, увиденный на мониторе в комнате охраны, остановился у двери его номера…
Звуки шагов Невилла по ковру затихали, заглушались моим скорым дыханием, ведь я бежал, расплатившись с таксистом. Никогда прежде отец не пользовался нашим секретным путем связи: в экстренном случае он должен был оставить кодовую запись на доске объявлений определенного сайта, бессмысленный набор слов, служащий сообщением для меня одного. Ежедневно по нескольку раз я проверял объявления и с облегчением не находил то, что искал, — до сего дня… Что, мать вашу, могло произойти?!..
Я постучался в дверь дважды, еще пять раз и один следом — наш секретный стук, означающий: «Открывать безопасно, я пришел один, все хорошо». Вытаращившись на древесину, я прислушивался к звукам за дверью и, к своему ужасу, не слышал ничего… Паника завладела мной в одночасье!..
— Отец! — Я тарабанил в дверь уже двумя кулаками, наплевав на всякую осторожность. Безрезультатно, мне никто не открыл…
Отойдя, я ногой как следует вдарил по двери! — послышался хруст в районе замка, и далее выбить ее плечом было проще простого. Я ввалился в номер по инерции, чуть не упал, распрощавшись с равновесием. Взгляд скользнул на ковер — на пластиковый пузырек с высыпавшимися из него мятными драже, на бледную морщинистую руку, застывшую в нескольких дюймах, на осколки разбитых очков, лишившихся одной дужки… на хрупкую худую спину, мятую белую рубашку…
Я чувствовал, как у меня немеет душа… Опустившись на колени, я перевернул отца, приподнял его голову. Из-за мертвенной бледности кожа напоминала бумагу, по капиллярам губ разливались чернила. В самом центре моего сознания металлическая рыцарская перчатка сжимала чувства в кулак, но — жидкие, горячие — они просачивались меж пальцев, капали на пол, прожигали его; щеки ныли от соли, катящейся к подбородку. Я припал к ледяному лбу в прощальном поцелуе, виноватый целиком и полностью в том, что меня не было рядом… Умирая, он звал меня, оставил для меня весточку, а я заметил ее слишком поздно…
— Я не понимаю… — проговорил я, глядя на пустой ковер. Мышцы лица спали, слезы — текли и текли, разъедая кожу.
— Джек… — Невилл дотронулся до моего плеча, однако я еще не полностью вернулся в настоящее время, чтобы это заметить.
— Я не понимаю! Не понимаю! Не понимаю я этого!.. Мы только что виделись!.. Невилл, я же вспомнил, как мы с ним сидели внизу…
Я обернулся в поисках поддержки — и в глазах напарника отразился совершенно незнакомый ему человек. В изумлении Невилл смотрел на меня, почти сломленного, уязвимого, близкого, в отличие от привычного Джека. Невилл увидел меня… Но какая теперь разница: какой смысл шифроваться и дальше, когда отца больше нет — защищать отныне некого?..
— Я… нашел его здесь, на полу… — указал я пальцем на ковер, зашуршавший под ногами как жесткая кладбищенская трава. — Но что было дальше… не помню…
Под тумбочкой, рядом с местом смерти отца, металлический блеск привлек мое внимание, и, нехотя опустившись на колени опять в ненавистном мне номере, я достал из-под мебели отломанную дужку очков. Прибирая здесь, ее не заметили; единственное существенное для меня подтверждение того, что нагрянувшие воспоминания — не плод изощренной фантазии, увы… Как недавно визитку, я сунул последнюю вещь отца в карман и поднялся. Сделать второе было тяжело как никогда прежде: гиря, окаменевшее сердце, мешала бороться с гравитацией.
— Нам нельзя возвращаться в убежище…
— Что? Почему?! — возмутился Невилл. Я повернулся к нему резко, и плечи Невилла от неожиданности вздрогнули под моими ладонями, накрывшими их.
— Ты что, еще не понял? Это они убили отца, добрались до него, проследив-таки за мной!..
— У него сдало сердце…
— Это ложь! Он не был «сердечником»! А сердечную недостаточность с легкостью вызывают некоторые яды!..
— Да это же бред какой-то, — вымолвил Невилл, качая головой и глядя на пол. — Ты… Ты просто надо мной издеваешься, нашел способ насолить, свести с ума!.. Джек, я последние сутки только и делаю, что тону в твоих конспирологических теориях, граничащих с бредом! Минут десять назад ты заявил, что моя семья мертва, а теперь говоришь, что и возвращаться нам некуда?..
— Своих родных ты не помнишь тоже из-за меня, так, что ли?!
— Я не знаю! Но… Черт, что же делать?..
Он опустился на корточки рывком, будто собирался врезаться в пол, и это бессилие уберегло его, вот только подставило меня. Боль прорезала левое плечо, и я обронил стон. Не до конца осознавая случившееся, перевел взор на руку: сквозь одежду в мышцу впился длинным носом тонкий металлический дротик. Пробуждающаяся по крупицам память окатила эхом точно такой же боли, но в правой лопатке. Так вот как все случилось в тот раз…
Окончательно растерявшийся Невилл смотрел на меня снизу вверх, а я не отводил глаз от угла коридора. Нас в номере двое, стрелок сделает еще один выстрел, надо только… держать себя в руках… По сосудам разливалась ватность, пока позволяющая преодолевать ее усилием воли. Из-за угла показалась фигура — мгновенно я выхватил из-за пояса пистолет, грянул выстрел! — и тело тяжело рухнуло навзничь на коридорный ковер. Невилл вскочил как ужаленный.
— Нам нельзя брать на поверхность оружие! Нельзя привлекать внимание полиции к организации!..
— Да очнись ты! На нас напали наши же коллеги!
— Тем более нельзя в них стрелять!
— Чтобы защитить тебя — можно! — выкрикнул я, не подумав, и Невилл прикусил язык.
На секунду переложив пистолет в левую руку, я выдернул дротик и отшвырнул его в сторону. Соврал ли я в последнем? Ведь Невиллу, элементарно, сотрут память о последних днях. Я потеряю ту его версию, что знает меня, помнит проведенные вместе часы. Если же схватят меня… попытаются вновь стереть память, а когда не получится («когда», а не «если») — убьют: моя полезность не превышает урон, который я могу нанести этой своре…
— Вряд ли он был там один… — кивнул я в сторону трупа. — Поэтому тебе надо взять пистолет…
— Я не буду убивать коллег!..
— НЕВИЛЛ, Я ЗАСЫПАЮ! — рявкнул я, заставив его мигом заткнуться. В глазах начинало двоиться, веки весили тонну, и под них словно набивался песок. Каждое моргание могло стать последним. Я оперся на его плечо не ради установления близкого контакта, а потому что меня повело. — Ты должен взять пистолет… отстрелявшись, вывести нас двоих из отеля, найти хоть какое-то укромное место…
— Джек, — слезно мотал он головой, — я — не ты!.. Я ни разу не был «в поле», никогда никого не убивал!.. Я не смогу жить после этого — вот почему стал «поддержкой»…
Глупо отрицать: мне не хотелось умирать — и Невиллу тоже. Но глядя на его залитое болью лицо, я понял, что не смогу заставить себя сломить его, подчинить и вынудить пойти против самого себя, так же как и он не сумеет перешагнуть через столь фундаментальный принцип…
Краем глаза в коридоре я приметил движение, тотчас выстрелил чуть ли не вслепую по вине сонных слез; слишком поздно допустил, что это мог быть и кто-то из постояльцев, однако муки совести оставим на потом. Пуля продырявила стену, на ковер брызнула каменная крошка! Криков не последовало: спасшийся из-за моего промаха человек слишком спокойно для штатского притаился за углом. Я толкнул Невилла за стену номера, чтобы в него не попали. В иной ситуации можно было бы поджидать гостей здесь, пустить пулю в лоб, едва противник переступит порог комнаты, но я держался за нить бодрствования из последних сил и чувствовал, как она обрывается под моими пальцами… Посему я бесшумно покинул номер, держа ствол перед собой, резво повернул за угол — и вдавил пальцем спусковой крючок трижды! Металл продырявил легкие мужчины, он сполз по стене, выронил пистолет, заряженный транквилизатором, из которого мгновение назад пустил-таки дротик мне меж ребер.
Это конец… Бессильно я осел на ковер. Пальцы отказывались подчиняться и удерживать пистолет. Если двойная доза транквилизатора меня не убьет, дело закончат люди, на которых я потратил лучшие годы своей жизни…
