Другой я нервно затопал ногой.

— Хватит копошиться! — Он подошел ко мне и отвесил гневный пинок. — Решил опять прогулять собрание? Так вот мотай на ус: я тебе этого не позволю! Ведя себя как идиот, которым ты и являешься, понижаешь не только себя в глазах окружающих, что меня ни капельки не волнует, но и мою репутацию омрачаешь, и вот этого я уж точно допускать не имею права.

Впервые меня за такое короткое время и сбили с ног, и ударили, и обругали. Впечатлений хватит до конца жизни.

Очень злой я, который, кстати, оказался ниже меня теперешнего ростом, потащил меня за собой, продолжая осыпать разномастными проклятиями. За полноту его (моего) словарного запаса меня взяла гордость.

Доволочив до тонированных двойных дверей, меня практически зашвырнули в кабинет для совещаний. Двери я открыл лбом.

— Вот он, шеф, — отрапортовал другой я. — Доставлен, как Вы и просили.

Я перестал усиленно тереть лоб и посмотрел на еще одного незнакомца. Человек возвышался надо мной как скала. Не только высокий, но и широкий, он устрашал меня одним своим видом. Пушистые седые бакенбарды и оскал, обнажающий жемчужные зубы, — вот самые яркие черты его внешности.

— Садись и слушай, — приказал он.

Я безмолвно рухнул на подставленный под меня стул на колесиках. Другой я откатил меня за стол и сел рядом. Старик в самом расцвете сил грозно сверлил меня соколиными желтыми глазами, под взглядом которых что-то начало грызть меня изнутри.

— Ну что? — рыкнул он мне.

— Что, я?

— Ты, ты! А кто же еще?!

Я сидел как громом пораженный, не понимая, за что меня ругают вот уже который раз. Мое прежнее тело смотрело на меня с все той же нелюдимостью.

— Объясните мне, наконец, что происходит! — вспылил я. Любому терпению когда-нибудь приходит конец.

— А причин недостаточно, по-твоему?! Твоя дисциплина ужасна! Ты не знаешь, что такое «работать в команде»! Ты не умеешь вовремя останавливаться, всегда, как носорог, прешь напролом! От тебя ущерба больше, чем пользы! Ты отвратительный работник!..

Я прищурился и вжался в кресло, настолько страшна была эта речь.

— …Но! — Начальник взял себя в руки и успокоился. — Ты выполняешь свою работу. Всегда. А этим могут похвастаться немногие. Я приставил к тебе Невилла, — он указал на моего соседа, — для того, чтобы он за тобой следил, подстегивал в трудной ситуации, но, в основном, чтобы он туже натягивал поводок, когда ты выходишь за границы дозволенного, что ты, сорванец, делаешь слишком часто! — Он откашлялся, дабы вернуться в спокойное состояние. — А ты как на это отреагировал?

— А как я на это отреагировал?

Меня больно пихнули под ребра.

— Не ломай комедию! — вышел из себя Невилл, которого я ни секунды не видел дружелюбно настроенным.

— Ты стал еще больше выходить из-под контроля! Ты сбегаешь! Ты не оповещаешь никого, когда и куда идешь! Ты просто срываешься посреди ночи, и никакие камеры не могут тебя засечь! Ты… ты… — У старика кончились слова и слюна, и он замолчал, опустив никак не старое тело на скрипнувший стул напротив нас. — Ты — невозможен. Сколько нервов моих и сколько сил было потрачено на то, чтобы тебя, полудурка, сдерживать…

— Стойте, шеф, — перебил его тираду Невилл, озабоченно заглядывая мне в глаза. — Посмотрите: он же не в себе.

— Что значит «не в себе»?..

Меня отвернули от стола. Покопавшись в кармане, Невилл нашел маленький фонарик и посветил им мне в зрачки.

— Реакция замедлена, как после сильнодействующих лекарств. Ты что, наширялся?! — с отвращением спросил он.

— Нет, — помотал я головой.

— С ним точно что-то не в порядке. Как тебя зовут, отвечай!

— Я… я не знаю, как меня теперь зовут…я… — Внезапно меня захлестнул страх: а как меня звали до того, как я оказался здесь? Как я оказался здесь? Почему я оказался здесь? Что я делал у психиатра и как туда попал? Что было до него, что было после? Я не помнил абсолютно ничего, кроме встречи с психиатром и душа, — никаких воспоминаний из моей прежней жизни. — Я ничего не помню… — сдавленно выговорил я, хватая Невилла за рукав. Он шарахнулся назад, но вырваться не сумел. — Ничегошеньки! Как я жил до того мозгоправа?! Как…

— Шеф, у него горячка! — панически выкрикнул Невилл, заломав мне пальцы, чтобы я, наконец, его отпустил. Я вскрикнул от боли, и приступ панической атаки прошел.

Седовласый верзила нагнулся и заглянул мне в глаза.

— Нет, это не горячка. Амнезия, что ли… Вызывай-ка врача.

Невилл кивнул, тотчас скрылся за его спиной.

— Стой, куда же я пошел… — меланхолично вздрогнул я в кресле.

— Ты осознаешь, что назвал другого человека «я»? — схватил меня за плечи шеф.

— Конечно, осознаю, я же не сумасшедший! Это правда я! Я! Мое тело! Так я выглядел, таким я был — только что, немного времени прошло… Это был я, а тут — раз! — и я уже другой в душе стою… Меня здесь не было, я… я…

— Тише-тише…

Он протянул мне стакан воды, и я выпил все залпом. Руки дрожали, край стакана ударялся о зубы. Меня трясло.

— Я привел врача! — вернулся Невилл.

Ко мне заспешила женщина в белом халате. Она посмотрела в глаза, тоже посветив в них фонариком, потрогала мне лоб, подержала пальцы на запястье, засекая время и высчитывая пульс.

— У него легкий шок. Посидит немного и придет в себя, — закончив, изрекла она.

— Он начал нести какой-то бред, сказал, что ничего не помнит… — всплеснул руками Невилл.

— Это еще что! Когда ты ушел, вот тогда-то начался настоящий бред! Он кричал, что ты — это он, его тело.

Невилл с опаской взглянул на меня. Если раньше он человека перед собой презирал и совсем не тайно ненавидел, то сейчас так же открыто боялся.

— Что с ним?

Врач пожала плечами.

— Я ведь не психиатр и не невролог: я могу определить лишь физический недуг, болезнь, сказывающуюся на теле, с материальными симптомами, а тут — ложные воспоминания, бред — это область несколько другая, связанная крепче не с медициной, а с психиатрией. От загруженного графика он вполне мог чуть-чуть тронуться умом, такое случается…

Я вскочил с кресла, и все отошли от меня к столу. Золотое правило: уходи до того, как тебя захотят посадить в дурку…

— Я в своем уме! Я все придумал, чтобы вас всех разыграть! Ха-ха-ха, — нервно подергивающимися губами рассмеялся я. — А вы так сразу и купились…

Я ждал, поверят мне или еще быстрее вызовут санитаров.

— Если бы я не верила в то, что насилие ничем не поможет в воспитании, вдарила бы ему промеж ног хорошенько, — поделилась желанием единственная здесь женщина. — Да и поздновато его, такого, воспитывать — все, упущен тот момент, когда из него еще можно было сделать человека. Теперь так и останется обезьяной.

Она ушла, гулко стуча каблуками, и сверлить меня остались только две пары глаз.

— Ты вконец сдурел? — выразительно спросил меня «шеф». — Думаешь, это смешно: устроить балаган, перепугать всех. В этом нет ничего смешного или задорного! Как бы сильно тебе не нравилось то, что я делаю, то, как ограничиваю твое сумасбродство, тебе придется мириться с этим! А еще раз подобное сотворишь, и тебе будет назначено дисциплинарное наказание, ты меня понял?

— Ага, — с замиранием сердца кивнул я. Если этот человек на всех оказывает такой же эффект, как на меня, то бедные его дети и близкие друзья, коли такие имеются — все, наверняка, седые…

Он повернул голову к Невиллу:

— Я надеюсь, ты выбьешь из него эту дурь.

— О, не сомневайтесь!

Еще пять секунд, и в совещательном зале мы с Невиллом остались одни.

Я опустился в кресло: так меня точно не смогут пнуть. Под столь суровым взглядом хотелось под стол залезть, но я должен был продолжать играть роль душевно здорового и уравновешенного человека, пока не обнаружилось обратное. А я ведь точно псих: с нормальными людьми подобное ни за что не произойдет! Закрыть глаза и очнуться в совершенно другом месте и в другом человеке — какой здоровый индивид оказался бы в таком положении? Еще и эти полоумные сны… Что со мной на самом деле происходит? Я практически чувствую, как с каждым мгновением отмирают нейроны моего мозга, как отключаются центры, и я выпадаю из реальности, начинаю видеть реалистичные галлюцинации — предсмертные?..