— Дэм!
Я понесся к ребенку; его рюкзак прыгал у меня на плече, позвякивал язычками молний. Я помешал бы Вельту поднять то, что его напугало, с земли лишь в одном случае — если б умел телепортироваться. Успевший залиться слезами, Вельт повернулся ко мне и поднял на сложенных лодочкой ладошках пушистого птенца. Большие черные глаза остекленели; темный — желтый по бокам — клюв был схлопнут; ветер колыхал легкие жемчужные, стальные и угольные перья; над брюшком согнулась восковая лапка, вместо второй бледнела культя; в грудке зияла дыра, через которую видны были органы…
— Господи, Вельт, брось ее! — Я попытался выбить труп из рук крестника — и этим не горжусь, мной руководила паника. Но Вельт извернулся. — Она может быть больна!..
— Тогда мы точно должны ей помочь! — жалобно проплакал он. — Дэм, спаси ее!.. Пожалуйста, Дэм!.. Ты же можешь, я знаю!..
— Г…оспади… — повторно слетела брезгливость с моих губ. Медленно я опустился на корточки, чтобы стать ближе к мальчику, но и его протянутые руки тоже приблизились. — Вельт, она… Этой птичке уже не помочь… Милый мой, у нее сердечка нет, видишь? — попытался я смягчить. — Ворона выклевала его, и… уже ничего нельзя сделать… Мне жаль… Птичка умерла…
Продолжая рвано всхлипывать, Вельт, наконец-таки, опустил руки, поднес их к груди. Вряд ли сквозь соленое море, скапливающееся на ресницах, он мог увидеть хоть что-то, однако очень старался разглядеть малейшие признаки жизни — не желал терять надежду помочь… Но птица не дышала, лишь ветер одиноко волновал перья вокруг рваной раны.
— А что это за птичка?.. — простонал Вельт, и я, переборов желание попробовать еще раз вырвать из детских пальцев труп, ободряюще погладил крестника по плечам и предплечьям.
— Я не знаю, приятель… Наверное, воробей…
— Не похож… цветом…
— Потому что это птенец, — брякнул я, не подумав.
Вельт разрыдался пуще прежнего, зажмурился, так как глаза защипали от новой порции слез. Его руки тряслись, как и все хрупкое тело, потому птица покачивалась, готовясь вновь оказаться на земле. Переступив через себя, я аккуратно забрал у мальчика окоченевшего птенца, но не положил на траву, ведь это лишний раз расстроило бы Вельта.
— К сожалению, мы далеко не всегда можем помочь. Важнее всего то, что ты не прошел мимо, Вельт. Ты попытался что-то предпринять, и именно это отличает хорошего человека от плохого: добрые никогда не бросят кого-то в беде и постараются сделать все, чтобы не дать никому погибнуть. — Растроганный и отчасти утешенный моими слова, Вельт потянулся к лицу — я едва успел остановить его! — Нет-нет-нет, что ты, не трогай глаза! Птица все еще может быть больной: сперва хорошо вымой руки.
— Мы можем похоронить птенчика?..— проникновенно спросил Вельт после того, как стер слезы чистым запястьем. — Нельзя просто бросить его здесь…
Я смотрел в его покрасневшие глаза, с налетом легкого ужаса осознавая, как долго мне придется держать в руке выпотрошенную птицу…
— Как скажешь, дружок. Вымой руки. Найди коробку. Лопатку — ту, которую мама использует в саду, и возвращайся…
***
…Вельта не было, по моим скромным меркам, целую вечность, а когда он пришел, попросил не класть птицу в картонный гроб, пока не выкопает могилку. С легчайшим трупиком на ладони, к которому я успел проникнуться искренним — до влаги на ресницах — сочувствием, я ждал, а маленький Вельт выкапывал между астр ямку поглубже. Он заставил меня передать ему птицу в руки, потому как хотел лично положить ее в коробку, дно коей скрыл ватой; сам плотно придавил крышку и поместил гробик в могилу, кропотливо сгреб землю обеими руками.
Та коробка до сих пор под цветами, хотя, вероятно, размокла от бесчисленного множества дождей, а птица, понятное дело, сгнила, но крохотные косточки еще могут быть там, у моих ног сейчас. Материальное доказательство доброты Вельта…
Мы так и не узнали, что именно произошло в тот день: сам ли птенец выпал из гнезда или ворона скинула его, чтобы умерщвлить на земле, — однако с тех пор взрослая птица больше не пела. Остальные птенцы исчезли в то же время, а гнездо вскоре было разрушено. Только дерево осталось — помнящее ту мелодичную песнь. И маленького Вельта, проливающего слезы по убитому птенцу; разбивающего колени и царапающего локти в попытках взобраться по стволу; гуляющего здесь, неподалеку, по ночам от щемящего сердце одиночества; страдающего по моей вине — вчера…
Я поднял глаза на черноту за окном спальни Вельта. Час поздний, не мудрено, что он уже спит… Я должен был развернуться и пойти к себе домой, где ждала ледяная половина кровати. Я не сомневался, что буду жалеть о задуманном и поутру — себя ненавидеть.
И все-таки переступил через совсем другие астры, ухватился за ветку и, подтянувшись, запросто вскарабкался на дерево.
Комментарий к Глава 35
Флешбек посвящается желторотику, которого сегодня утром, к сожалению, не удалось спасти…
========== Глава 36 ==========
Комментарий к Глава 36
На 40 главе планирую завершить данное макси.
Удерживаясь на дереве на высоте второго этажа, я чувствовал себя вором — негодяем и подлецом, вернувшимся в уже обкраденный дом, чтобы лишить хозяев того последнего, что у них осталось: надежды и безопасности. И все же поступить иначе не мог, гонимый вперед чуть ли не полноценной ломкой. Сердце барабанило в груди как сумасшедшее! Меня без особого труда из боковых окон могла увидеть Синди, из кухни соседского дома — Шерон и Пол. Как минимум у них возникли бы вопросы, как максимум — ответы, заодно делающие тень преступления, павшую на меня, весьма очевидной. Но как последний идиот, я и не думал спускаться. Под ногой угрожающе прогнулась толстая ветка, выдерживающая вес миниатюрного Вельта. Окно было не заперто, и вместо того, чтоб пройтись по ветке, дразня привередливую удачу, я оттолкнулся от ствола, уцепился за крепкую раму и беззвучно влез в комнату.
К моему удивлению, многое здесь было иначе — и вовсе не из-за глубокой ночи, опустившейся на безмолвный район. Дальний конец спальни пустовал: все подаренные мной игрушки испарились; лишь из шкафа украдкой выглядывал огромный плюшевый медведь, навалившийся на дверцу от усталости и чутка приоткрывший ее. Книги на полках заметно поредели — оказались выдворены те, которые дарил именно я на протяжении всей жизни Вельта. В этой комнате я не чувствовал больше ни песчинки его привязанности ко мне, как сегодня утром не увидел в его идеальном взрослом образе ни единой ниточки, тянущейся к моему сердцу. Огорошенный данной мыслью, я тяжело примостился на подоконнике, сцепив пальцы в болезненно напряженный замок. Вельт смирился с тем, что я не смогу быть его, как прежде… Несмотря на любовные страдания, он разжал ладони — выпустил мои руки, поступил очень по-взрослому…
«…нет никакой разницы, повзрослел я или все еще нуждаюсь в тебе…» Кажется, так он сказал…
…А как себя повел я?.. Дома — в считанных шагах — в постели меня ждет невеста, до свадьбы с которой осталось всего ничего! — а я влез в окно спальни своего крестника: стыд и позор!.. Вельт избаловал меня любовью и вниманием. Последние шестнадцать лет я был озарен его лучистым взглядом, пропитан родным счастливым смехом, и теперь, запутавшись в собственных мыслях из-за грядущей женитьбы, переволновавшись по вине приближающегося торжества, как и Синди, но наломав куда больше дров, чем она, я сам загнал себя в ловушку. Себя — и Вельта, перепутавшего подростковую влюбленность с серьезным зрелым чувством, кое пока еще не испытывал и потому не ведает, как отличить одно от другого. Но он — жертва обстоятельств! — причиной которых стал я. Только-только клубок интриг начал разматываться, Вельт предпринял попытку начать новую жизнь, а тут я — вваливаюсь в его спальню ночью в трусах и футболке, желая неведомо чего. Поговорить? О чем? Сделать?.. Что?.. Веду себя как эгоистичный ребенок, испорченный чужой любовью…
Лунный свет из-за моего плеча дотягивался бледными голубоватыми лучами до кровати. Вельт спал на спине, правая рука покоилась на животе поверх тонкого одеяла, левая лежала на постели — кончики пальцев купались в свете, и я еле сдерживался, чтобы не дотронуться до них, наверняка прохладных. Щека прижималась к подушке, умиротворенное лицо — прекрасное каждой своей чертой — было обращено к осиротевшим книжным полкам. На ресницах чудилась влага, но откуда ей взяться — Вельт спит давно; это мне хотелось найти подтверждение того, что он все еще связан со мной хотя бы разделенной на двоих тоской.
