Он обернулся с размытой полуулыбкой на губах, понять которую я, к сожалению, не смог…
— С днем рождения тебя. Прости, что поздравляю почти в конце дня…
— Ты поздравляешь — это ценнее всего.
— …и подарка у меня сейчас нет. Но завтра я подарю тебе все, что ты скажешь — просто укажи на то, чего тебе хочется!
Его сбитый с толку взгляд проследовал пунктиром к моим губам, второй пуговице рубашки с короткими рукавами и через большущий прыжок — прямо на траву, колышущееся под нашими ногами море.
— Я подумаю, о чем попросить.
— Ты без сумки для сладостей, — запоздало подметил я.
— Да. В этом году я не хочу «охотиться на сладости». Хочу пойти кое-куда… Но только это не подарок! — встрепенулся он. — Это изменение планов, а ты все равно будешь мне должен то, чего я захочу…
— Конечно. Так куда пойдем, расскажешь?
— Нет… — потупив взгляд, ответил он. — Я поведу. В этот год впервые. Хорошо?..
Он смотрел в мои глаза: такой нерешительный, но все же зарекшийся придерживаться выбранного курса; просящий о поддержке, но уже практически не нуждающийся в ней…
— Веди.
За минувшее десятилетие с хвостиком мало что изменилось. Улицы нашего района точно накрывал вневременной купол, продливший до бесконечности еще тот далекий Хеллоуин двенадцать лет назад. Под тем же небом резвились совсем другие персонажи, но ютящиеся под гримом и масками дети с неизменным восхищением принимали каждую конфету. По, должно быть, давно изжившей себя привычке я ухватился за руку идущего слева Вельта. Его влажная от волнения ладонь пульсирующе сжимала мои пальцы, как будто Вельт страшился потеряться среди носящихся под ногами детишек. Куда быстрее, чем обычно, мы покинули родной район, прошли насквозь соседний. В круглосуточном я сделал положенную покупку; Вельт ждал меня в свете фонаря, присев на стойку для велосипедов. Его спина была худа: казалось, первое, что я почувствую, прикоснувшись к грубой мешковине, будут кости ребенка, а не кожа и слабые мышцы.
«Прикоснувшись…» В памяти всплыл дурацкий сон, и всколыхнувшаяся вина погнала меня на улицу, едва купюра, зашуршав, легла у кассы.
Без лишних слов я протянул Вельту одну из пары купленных шоколадок, и он ностальгически улыбнулся обертке.
— Какой же Хеллоуин без них, — не удержался я: обоюдное молчание давило на барабанные перепонки, поднимало бурю внутри, потому что так я куда яснее начинал чувствовать состояние Вельта…
— Нуга и шоколад — знаешь, с той поры они стали для меня вкусом дня рождения. И… вкусом Хеллоуина… — после непродолжительной паузы добавил он. Мне почудилось, что он сперва хотел сказать что-то другое?..
Мы продолжали путь и жевали в тишине, нарушаемой стрекотом сверчков. Дома закончились давно, и вместо них нас провожали растущие вдоль дороги высокие кусты. Небо напиталось чернилами, напоило ими всю зелень в округе. Я видел Вельта, отчетлив был блеск его глаз, постоянно уходящих зрачками в сторону, как можно дальше от меня; мой юный спутник был единственным, что я вообще различал достаточно четко. Купол из сумерек, шелестящий на ветру, создавал вкупе с грунтовой дорожкой настоящий туннель. Приличное время назад я догадался, куда же Вельт ведет меня, и хоть его идея мне в корне не нравилась, я не мог его остановить: не тот сегодня день. Дважды «не тот».
Аккомпанирующая нашим шагам шумная дорога вильнула вправо, заросли расступились, открывая моему взору вид на пригород с внушающей страх высоты. Горели клетки-дома, узкое пространство меж которых занимали разноцветные беспокойные соки; это празднество жизни и смерти, как бы парадоксально это ни было, не угаснет до последней тыквенной головы, прожевавшей зловещее пламя и выплюнувшей остатки оплывшей свечи. Но будет ли в кромешной темноте низина под нами все так же красива?..
— Посидишь со мной? — тихо спросил Вельт. Его слова были формальной вежливостью, ведь руки его тянули меня к самому краю обрыва.
— Это небезопасно. «Небезопасно» — еще очень мягко сказано!
Но с подобающим подростку непослушанием Вельт опустился на траву, подогнув под себя ноги. Я сел слева от него лишь затем, чтобы не дать ему упасть. Я никогда не боялся лазить по крышам, даже в детстве не страдал от страха высоты, но этот проклятый обрыв впрыскивал слишком много адреналина в кровь, надрывал мое слабое сердце. Я старался не смотреть ни вниз, ни прямо, а потому не спускал глаз с Вельта, выдергивающего травинки одну за другой и отдающего их ветру на растерзание. В моем воображении беспомощные травы уносились в полет со звонким душераздирающим криком, какой точно издал бы я, оступившись на самом краю…
— Я не планировал останавливаться здесь, — признался он, и жалостливый порыв погладил его по макушке. — Хотел выйти к самому верху обрыва…
— Сейчас там не шибко спокойно, — слабо ухмыльнулся я. — Возможно, ты не знаешь, но вершина — «Место для поцелуев». И если бы там парочки просто целовались, не было бы никаких проблем! — но там гораздо более неловко!
Его задумчивое лицо было обращено и не к городу внизу, и не к звездному полотну над нами. Вельт смотрел на горизонт, но и не на него вовсе. Хотел бы я знать наверняка, куда его уносят раздумья, словно ветер те жалкие травинки…
— Я понимаю, почему тебя тянет к вершине, — сказал я, и глаза Вельта нежданно расширил испуг. — Твой сегодняшний образ и… «Место для поцелуев»… Ты все еще мучаешься от неразделенной любви, тебя притягивает любая возможность погрузиться в фантазию о достигнутой цели, любой способ сделать ее как можно реальнее в твоей голове. Все люди через это проходят, поверь. Влюбленности дают силы творить, они наполняют человеческие сердца чувствами светлыми, возвышенными, но и темными, способными загубить самое родное. И — что важнее всего — они мимолетны. Может быть, сейчас ты совершенно точно уверен, что будешь испытывать это всегда! — однако через короткий промежуток времени ты уже не сумеешь ощутить нечто столь пылкое по отношению к тому, кто сегодня заставляет твое сердце биться чаще. Любовь постепенно проходит — так уж устроены люди…
Он слушал меня с налетом грусти на лице, как вдруг к последним словам все вмиг изменилось.
— То есть… проходит у всех?..
— Ну, ты волен со мной не согласиться, но лично я думаю так. Если окажется, что моя теория неверна, будет только лучше, верно?
— Хуже! — выпалил он и всем телом дернулся вперед. Мои руки сами собой схватили его узкие плечи, чтобы не дать ни на дюйм приблизиться к краю обрыва. — Если все проходит, то это же замечательно! — плаксиво рассмеялся Вельт, холодя нежными пальцами мои грубые щеки. Его детская радость остывала, непосредственность стремительно сменялась удушливой горечью. — У… У тебя с Синди… тоже пройдет?..
— Я не думал об этом, но… когда-нибудь — возможно… Останется семейная привязанность, которая все же не совсем та самая любовь…
Подрагивающие льдинки на моих щеках прижались к коже плотнее. Я по-прежнему стискивал плечи Вельта и не мог оттолкнуть его, находясь в считанных шагах от обрыва. Он придвинулся почти вплотную, сверлил насквозь просящим взглядом взрослых внимательных глаз. Ночную свежесть все настойчивее разбавлял аромат молочного шоколада; через доли секунды его дурманящая сладость заволокла мои губы вместе с горечью грима Вельта.
Вот вкус его болезненной надежды: горький молочный шоколад…
========== Глава 14 ==========
Вельт целовал меня робко и нежно лишь первые секунды, пока способен был думать о последствиях своего поступка и страшиться их; после он себя уже не сдерживал. Напористо он облизывал мои губы, желая добраться до языка, но я не разжимал челюстей. Я не собирался поддаваться его рожденной в любовном отчаянии ошибке. Я откинулся спиной на траву только затем, чтобы прижимающийся ко мне Вельт оказался как можно дальше от обрыва. Обхватил его рукой вокруг пояса ровно с той же целью — удержать и защитить, пусть со стороны теперь, вероятно, все и выглядело так, будто я отвечал на его поцелуй. Я хотел его одернуть, но не мог: стоит мне разомкнуть губы, и одурманенный взрослыми фантазиями Вельт сунет язык мне в рот. Нет, я не очерню этого ребенка даже из жалости… Потому я ждал, как бы жестоко это ни было. Ждал, когда же иссякнет его надежда на взаимность.
