Впервые за многие годы — с тех пор, как расцвела моя сексуальная жизнь, — я не делал ничего. Я искренне боялся… Никогда не спавший с женщинами, я руководствовался потускневшим киноклише: наивно полагал, что пассивность и робкое принятие ласк сблизит меня с образом девушки. Я не был уверен даже в таком слабом ходе — и потому сердце сжалось, будто зверь от удара током, когда Джош внезапно отстранился с закрытыми глазами (словно искал нечто важное в себе) и произнес, нахмуренный:

— Презервативы… У меня их нет…

Я хотел ответить словами, но спохватился, едва открыл рот, и, подавив мужской голос, лишь указал на пол, где в кармане моих брюк, в кошельке, лежало необходимое. Не шибко изящно я свесился с дивана, что передавил мне живот ребром жесткой подушки, дотянулся до штанов, спящих змеей у ножки стола, зашуршал тканью. На секунду в комнате вновь воцарилась пульсирующая у барабанных перепонок тишина — в миг, когда пальцы Джоша мягко сжали мои бедра. Я достал кошелек, запрещая себе, сходящему с ума от возбуждения, тереться членом о диван; руки Джоша плавно двинулись вверх по мягким ягодицам, лишь наполовину скрытым приспущенным бельем. Пульс стучал ритмичными волнами крови в опущенную к полу голову, каждое прикосновение расцветало яркостью, чувства обострились до предела, и когда бразилиано медленно спустились до колен, я приглушенно застонал в тыльную сторону запястья. Кошелек упал на ковер, лишившийся одного презерватива и пакетика смазки. Между ударами взбудораженного сердца я затаил дыхание. Пожалуйста… что бы ни задумал… сделай это, молю… Ладони раздвинули ягодицы, прохлада прошлась от промежности к анусу, а затем — жар дыхания и (О Боже, да-а…) языка. Тело окатило легкой дрожью нетерпения; неосознанно я приподнял бедра, насколько позволяла поза, — беззвучно задыхаясь от удовольствия. Точно бы играя с моей выдержкой, испытывая силу воли на прочность, Джош стимулировал сфинктер языком то отрывисто и невесомо, то напористо и жадно, вторгаясь внутрь в самый непредсказуемый момент, тем самым отвоевывая у меня стон за стоном. Он не спешил, желая подготовить меня и расслабить, — я даже не уверен, что именно это было у него на уме в момент, когда залитый за воротник коктейль добрался-таки куда нужно. В его нежности я не видел корысти, ни капли заботы о своем предстоящем удовлетворении, и потому, совершенно не привыкший к подобной заботе, терялся, превращался в неопытного мальчишку, каким когда-то был. Прошлое, сердитое, покрытое шипами, протягивало хищные лозы ко мне, и я, отбившись от него ненадолго, вскарабкался обратно на диван, скинул бразилиано на пол и протянул Джошу презерватив да лубрикант.

Тень любимого мужчины, будто долгожданная грозовая туча в нестерпимый зной, накрыла меня. Сведенные вместе ноги я закинул на спинку дивана — так, чтобы за плотно прижатыми друг к другу бедрами от взгляда Джоша спрятались яйца и член. Я знал, Джош уже не остановится, но проблема в том и заключалась, что даже если на него нахлынет омерзение ко мне, из жалости он, идеальный во всем, не подаст виду. А это хуже жестокой честности в лицо. Но пока в его помутневших глазах я лицезрел яростную вовлеченность, омывающую берега медовой бережности: собравшие из пакетика весь лубрикант, его пальцы без спешки смазывали и растягивали мою задницу, вскользь массировали простату, покидали ректум и вновь заполняли его — изощренно терзали меня, давно жаждущего члена… Голод и алкоголь сплелись в бешеном танце! Из памяти начала вытекать реальность, как вино из треснутого бокала — по чуть-чуть, но вкупе — все больше и больше. Я потерялся в водочной мути, когда Джош надевал презерватив; собрал мысли воедино, уже вовсю насаживаемый на его член, стонущий в плечо Джоша, срывающий голос, оставляющий на коже засос за засосом от тупого бессилия. Ноги были скрещены за его поясницей, подушечки пальцев скользили по рельефной каменной спине, словно солнцем прогретой! — как и учащенное дыхание Джоша, волнующее мою шевелюру…

…Близость с ним была похожа на удивительный сон, граница между которым и пробуждением настолько размылась, что потом, сидя в одиночестве на диване с кухонным полотенцем в руке, испачканным моей спермой, я никак не мог вспомнить, как произошел переход от чистой сказки к довольно печальному быту. Полностью обнаженный, как и я, Джош отошел от мусорного ведра и замер, прислонившись крепкими ягодицами к кухонной тумбе. Его лицо было обращено ко мне, но глаза шарили по полу среди разбросанной одежды. Губы чуть заметно шевелились, как если бы Джош был человекоподобным компьютером и таким образом обозначал подгрузку новых данных.

— Я… — начал он. Я обернулся к нему всем телом. Взором случайно прогулялся по крупному, поблескивающему от влаги члену, по концу темно-розовой головки, выглядывающей из-под складок крайней плоти. Благо Джош не заметил, насколько долгий путь проделал мой взгляд. Хотя после того, что случилось, подобное — важно?.. — Тебе нужно в душ, — разочарованно вымолвил он…

Но посмотрел, наконец, на меня совершенно иначе. Его лицо смягчала лучистость — улыбка внутренняя, отнюдь не на губах. Неужто из нас двоих разочаровал Джоша именно он?..

— Я слышал, что… — заговорил я, и Джош вопросительно поднял брови. — …если пиво сварено правильно, то можно положить на пену монетку и та не будет тонуть минуту, а то и больше… Это правда? — спросил я, чувствую себя абсолютным дураком.

По губам Джоша пробежала улыбка.

— Хочешь проверить? Я знаю отличное место…

***

Я был счастлив недолго, но пока защищенное ребрами солнце сияло, грело и не давало крови обратиться в чернила, мы балансировали в этом бессловесном маскараде: вечерами, как и прежде, являлись близкими друзьями, общались втроем — вместе с Киреном — через барную стойку в окружении отдыхающих посетителей бара, однако как только закатное небо погружалось в мрачные морские глубины, а дверь квартиры Джоша тихо захлопывалась, без каких-либо обсуждений я стягивал с себя одежду — и все повторялось вновь. Игра в молчанку, исключениями в коей были стоны и хрипловатые выдохи… Джош все чаще держал язык за зубами после секса, но не отдалялся, замкнувшись в себе, а пропадал в мыслях, оставляя тело рядом на диване — как бы доверяя его сохранность сонному, разморенному мне.

Я был доволен таким раскладом, на большее и не надеялся. Но и худшего не предполагал, а именно оно и случилось…

Коридор, двери соседних квартир, улица за окном — все трещало, как лопающийся под ногами лед, потому что из открытого дверного проема на меня холодно, с неприкрытой антипатией глядела та, чье место я надеялся занять хотя бы в постели Джоша… Скрестив мраморные руки, Люси приподняла ими грудь, расширила получившееся декольте плохо запахнутого короткого шелкового халата. Задравшая острый подбородок, она стояла с той стороны порога, с какой я желал оказаться; в полной мере наслаждалась моим отчаянием, подобно яду захватывающим орган за органом и заставляющим их сбоить: сердце спотыкалось через удар, кишки ныли, словно меня с пустой головой втолкнули в аудиторию, где проводится экзамен, способный определить всю мою жизнь — и пустить ее по пизде…

— А… — обронил я ненароком, и пришлось заговорить, раз уж издал это звук. — А Джош… дома?..

— Да, — довольно осклабилась Люси и прижалась оголенным бедром к косяку. — Он сейчас спит. Его обычно не добудишься, особенно когда он отдыхает, — совсем уж отвратно сказала она. Ее губы сомкнулись, и за ними кончик языка принялся обводить острые кошачьи клыки.

— Эм… О-отдыхает… значит… — тупо пробормотал я, попятившись от двери, как нечисть от церковных врат.

— Передать ему что-нибудь? — насмешливо выкрикнула Люси вдогон, но я не ответил, не обернулся — вылетел на лестницу пулей! — и чуть не упал, не видя ничего по вине залившей глаза соли.

Непослушные руки намертво вцепились в перила, я деревянно осел на ступени и рвано всхлипнул в рукав. Все так, как и должно быть… Я ведь сам виноват! Это Карма!.. Раз сделал вид, что соблазнил Джоша в первую очередь для его блага, получай заслуженную расплату!.. А Джош заслужил счастье — с той, кого любит…