— Так можно случайно оправдать терроризм…
— Я оправдываю только себя, — отверг Роберт мое неказистую попытку столкнуть его в болото серой морали и таким образом отвлечь. Подсев ближе, он двумя пальцами выделил на бедре участок продезинфицированной кожи. — Инъекции лучше всего делать в среднюю часть бедра: мышца здесь толще, меньше шанс ткнуть иглой в кость. Твоя задача: не попасть в сосуд или нерв.
— И-и как я пойму, где что?.. — Руки начинали заметно дрожать; казалось, кровь пульсирует в венах сама, без участия сердца, и ее бурление отдается тремором во все конечности, а губы заставляет неметь.
— Никак. Удачи.
— Вы садист…
— Мазохист тогда уж, раз позволяю тебе себя мучить, но ты не отвлекайся. Приставь пистолет так, как должен входить в ногу шприц при обычных внутримышечных уколах: строго перпендикулярно коже. Руками не дергай, ни при «выстреле», ни после.
— То есть Вы признаете, что все же это — выстрел?
— «Выстрел», — повторил Роберт, на этот раз добавив воздушные кавычки. — Как нажмешь на спусковой крючок, замри, не суетись; я скажу, что делать дальше.
— Вы очень-ОЧЕНЬ плохой человек… — вымолвил я, практически не слышащий собственные мысли за сердечной пулеметной очередью.
Роберт сидел абсолютно спокойно, откинувшись на спинку дивана; он наслаждался моим легким ужасом, который был заметен невооруженным взглядом. Меня же с каждым выдохом трясло все сильнее… Колотило так, что приставленный к чужому бедру пистолет качался из стороны в сторону. Роберт придержал его с боков, видать, осознав, что варево из неуверенности, волнения и полнейшего отсутствия опыта может конкретно ошпарить его. Я глубоко вдыхал, всякий раз собираясь нажать на чертов спусковой крючок, вот только сигнал от мозга словно бы не доходил до указательного пальца: ощутимый кусок льда, застрявший где-то посередке пути импульса, превращал приказанное сжатие пальца в легкое подергивание. Опять. Опять! Еще и еще!.. Секунды перетекали десятками, все мое задеревеневшее тело ныло. Да что ж такое! Я ведь даже не боюсь крови! И игла воткнется не в меня! Но — вдруг в кость?! — вдруг в вену или артерию?! — вдруг в нерв?! — что бы это ни значило в результате! Все перечисленное звучало ужасно!.. Чтобы суметь хоть как-то справиться с дичайшим мандражом, подобный которому я ранее в жизни не испытывал, я зажмурился, точно ребенок, и, наконец, сумел вдавить как следует спусковой крючок!
Раздался громкий щелчок. Руки Роберта, поддерживающие пистолет, сдавили его и мои пальцы настолько крепко, что вырваться бы не удалось! Тишину, последовавшую за щелчком сработавшего механизма, прорезал крик, содрогнувший мою душу!..
— ЧТО?! ЧТО МНЕ СДЕЛАТЬ?! — подняв веки, заорал побледневший от ужаса я.
Умолкнувший в тот же миг Роберт безэмоционально поджал губы.
— Извини, не удержался.
— ДА КТО Ж ТАК ШУТИТ-ТО?! — едва не плача, воскликнул я и отдернул руки от проклятого пистолета, что на две третьих ввел здоровенную иглу Роберту в бедро.
— Так шутят заскучавшие врачи, — раздражающе расслабленно ответил он. — Ты решался на это неприлично долго…
— Ну Вы и гад… — сокрушенно выдохнул я в прижатые к лицу ладони.
— …но это было мило.
— Вы так и будете сидеть с иглой в ноге?..
— Нет, если ты поможешь.
— Опять это «если»… — Мой тяжкий вздох стал громоотводом, и, немного пришедший в себя, я снова склонился над придерживаемым Робертом пистолетом. — Что мне делать?..
— Осторожно потяни поршень на себя.
Я выполнил указание не без труда, и в шприц протиснулся крупный прозрачный пузырь.
— Воздух?..
— Нет, ему там неоткуда взяться. Это — ничто, по сути. Значит, ты попал в мышцу. Если бы в шприц набралась кровь, это означало бы попадание в сосуд, как и необходимость повторить все после замены иглы.
— Хорошо, что не придется…
— Медленно вдавливай поршень.
— Но там пузырь…
— Это не воздух. Да и что было взято из мышцы, ей же не повредит в любом случае. Давай.
Кивнув, я положил подушечку большого пальца на поршень, остальными вцепившись в пистолет. Силы оказалось с излишком — малиновый раствор за мгновение уменьшился в шприце на четверть, и Роберт застонал в потолок.
— Опять издеваетесь?
— Нет. Я же сказал: медленно. Очень медленно. Это довольно болезненно; бывает по-разному, зависит от того, что в шприце.
— И к чему этот насильственный урок? — процедил я, сосредоточенно вводя витамин до конца. — Попаду в ситуацию, где потребуется сделать укол, — такого пистолета под рукой не будет.
— Да, но все остальное неизменно. Просто тебе придется самому воткнуть иглу — так же, на две третьих.
— Чтобы в кость не попасть?
— Да, но еще и потому, что иглы порой обламываются, если некачественные и мышца непроизвольно сократилась, а так снаружи останется кончик, за который ее можно будет извлечь. Вынимай, — указал он кивком на бедро.
Плавным движением строго вверх я отнял пистолет от кожи, из которой, натянув ее слегка, выскользнула и игла. Роберт сам приложил к месту инъекции третью приготовленную спиртовую салфетку: сложенная раза в три, она за пару секунд пропиталась яркой кровью, однако пугающе крупное алое пятно, к счастью, перестало разрастаться.
— Вот и все, — тихо проговорил Роберт, глядя мне в глаза. Одной рукой он прижимал к коже салфетку, вторая слабо стиснулась в кулак, как если бы боролась с велением протянуться ко мне… — Ты отлично справился. Для не-медика.
— Это была пытка. И весьма жестокая.
Стараясь держаться подальше от отдыхающего на журнальном столике пистолета с агрессивно выставленной вперед иглой, украшенной бусинами крови, я откинулся на мягкую спинку — и оказался так близко к глядящему на меня Роберту, что смог различить переплетение волокон в его неподвижных радужках.
— В стрессовых ситуациях, — разомкнул он губы, неосознанно облизнув, — люди могут начать испытывать глубокую симпатию к тем, кто находились рядом с ними…
— Мы встречались… четыре раза, кажется, — и три из них были до предела насыщены стрессом…
— И?
Я не видел смысла в словах. Он их, вроде бы, и не ждал. Как и полагается — как и хотелось… — я опустил взгляд к его губам, придвинулся ближе, отлепившись от спинки дивана…
— Тебе пора, — достиг моего слуха шепот… и несколько дюймов, разделявшие наши лица, превратились в стекло, кое рассекло гостиную надвое, как и этот диван.
— Да, — сглотнул я досаду, проигнорировал вставшую комом в горле неловкость и бойко поднялся на ноги, потирая ладони. — День сегодня был сверхпознавательный! Извините, что засиделся: пора и честь знать! О, и дождь закончился! Вот уж точно надо… мотоцикл… да…
Спиной я двигался к двери — и лучше б повернулся, чтобы не давать Роберту возможность считывать с лица всю эту несуразную ложь, напускную детскую веселость.
— Ларри…
— Да? Что?
Он попытался что-то сказать, но выдал в итоге лишь шумный выдох.
— Ну, значит, потом скажете, раз забыли, ничего! До следующего… какого бы то ни было дня!
Я закрыл за собой дверь, беззвучно уперся в нее лбом, чувствуя себя полнейшим идиотом. Даже больше, чем что это, черт побери, было сейчас в моем исполнении, меня волновал ответ на короткий и острый, как перочинный нож, вопрос:
«Почему?..»
========== Часть 5 ==========
После нашего весьма неловкого расставания Роберт не выходил на связь три дня. В общем-то, и не должен был, ведь мы договаривались встречаться на уроках по оказанию первой помощи по выходным, однако весь мой внутренний мир, словно яркую оригинальную памятную коробку из-под конфет, эти дни телефонного молчания подгрызали мыши. Стоило отвлечься от работы на секунду, как в голове проносилась мысль, подобная грохочущему товарному поезду, который никак не проигнорировать: «Что же я сделал не так?..» Это было не дело принципа, не вопрос ужаленной гордости; мне действительно понравился Роберт, рядом с ним чувствовал себя так, точно мы знакомы уже целую вечность и в любой момент можем начать говорить по душам. Никогда прежде подобных людей не встречал… Мне всегда было легко заводить беседу о чем угодно — да хоть с незнакомцами, кои тотчас становились друзьями, — но последняя пережитая встреча с этим врачом стала чем-то из ряда вон, особенно близ своего окончания: несмотря на весь стресс, заставлявший мои пальцы дрожать, — в его обществе было так тепло, так уютно… «Спокойная гавань», не иначе…
