Вкус первого положенного на язык кусочка взорвался в рецепторах праздничным салютом; под соусом оказался слой расплавленного сыра Моцарелла, тягучего, идеально дополняющего всю композицию.

— О, мой Бог… — просмаковал я. — Вы должны это попробовать! Ничего вкуснее я в своей жизни не ел! — не в обиду Вашим тортеллини.

Я отделил для Роберта приличного размера кусок, замер с занесенной над столом вилкой, подставив ладонь под нее, чтобы не отплатить случайно прекрасному кулинару, владельцу ресторана, пятном на скатерти. Я видел, как Роберт подался было вперед, но вдруг отшатнулся, аж стул чуть отъехал, заскрипев.

— Лучше не стоит, — выдал врач натянутую улыбку, — а то так мне точно не хватит места в животе для моего заказа.

Чтобы не делать ситуацию еще более неловкой, я, облитый с ног до головы отказом, кратко рассмеялся и сунул кусок курицы за щеку.

— Ну как знаете! Но Вы очень многое теряете, уверяю!

Как можно скорее я переключился на другую тему, чему откровенно обрадовался и Роберт, и пока легкие, мало что значащие слова покидали мой рот, а место их занимали спагетти, в мозгу кипела напряженная работа. Почему он отказался? Не любит курицу — или дело во мне, я что-то сделал не так?..

Посуда опустела быстро, особенно бокалы с вином, и давно уже заработавший внушительные чаевые официант принес нам по небольшому кусочку тирамису в качестве комплемента от шеф-повара.

— Осторожнее, — улыбаясь, подмигнул усач, — в десерте ром!

Неописуемо нежное сахарно-кофейное блаженство затапливало рот, затмевало другие послевкусия, погружало язык в чистое кремовое наслаждение! На время поедания тирамису в возвышенном молчании мы отдавались потрясающему вкусу в каждой следующей чайной ложке, а дождь за окном все шел и шел — целый ливень. Совершенно опустевший тротуар превратился в черное зеркало, проезжая часть плевалась холодной белой пеной из-под моющихся шин. Я растягивал не только удовольствие — целенаправленно тянул также и время, о чем Роберт прекрасно знал. Он не собирался вслух напоминать мне о данном ранее обещании, не желал «выгонять» на дождь, всего лишь смотрел на меня, в зрачках сжимая, компактно утрамбовывая абзацы верных мыслей, и я, конечно же, не выдержал:

— Ладно, да, за язык меня никто не тянул, — оставив под пустым бокалом деньги за обед, с улыбкой недовольно проговорил я и скинул обувь с ног.

Кафельный пол морозил стопы. Куртку я хотел повесить на спинку стула, но Роберт тоже встал из-за стола, первым протянул руку, так что и куртка, и кроссовки оказались в итоге у него.

— Ты не обязан это делать.

— Да, но в таком случае останусь кряхтящим на прохожих лицемером.

— Да, — пружинисто кивнул он, и мы вместе прошли к выходу.

Звякнула колокольчиком открытая мною стеклянная дверь, и тотчас свежий прохладный воздух ворвался в зал, оживил края газетных страниц старика-посетителя. Я сделал широкий осторожный шаг через порог — стопой ощутил холодный грубый асфальт, забрызганный принесенными ветром каплями, от которых не сумел спасти больше декоративный, чем функциональный навес. Краем глаза я видел, как Роберт, держащий в одной руке мою куртку, а в другой — кроссовки, за задники, непрестанно смотрит на меня с удовлетворенной призрачной улыбкой — так, словно впервые за долгое время нашел взглядом, наконец, настоящего, живого человека. По крайней мере, я на это надеялся. Уже на порядок смелее, я вышел из-под навеса спиной вперед, отвечая спутнику тем же обольстительным вниманием. Мои волосы быстро промокли, потемнели, прибились ко лбу, и я откинул челку на макушку выверенным движением фотомодели, стоящей перед открытым объективом. Дождевые капли массировали кожу легчайшими ударами; шаги, колкие, мокрые, бодрящие, делать становилось все проще. Через полминуты я уже спокойно шлепал по лужам, разве что ноги поднимал выше обычного, дабы не забыться и не сбить об асфальт пальцы. Всем своим естеством я впитывал пресную воду — и радовался неповторимому вкусу отсутствия лицемерия!

***

Из-за выпитого вина и съеденного ромового тирамису возвращаться к мотоциклу для меня резона не было. Мокрый насквозь, ехать в такси я также не мог, иначе — привет, воспаление легких! Так что, надев кроссовки да накрыв плечи курткой, я принял предложение Роберта, и вместе мы пробежали несколько кварталов, чтобы скрыться от нескончаемого ливня под крышей невзрачной старенькой многоэтажки. Мы поднялись на пятый этаж по лестнице, так как лифт строителями не был предусмотрен; Роберт открыл дверь, первым впустил меня в квартиру — практически втолкнул в темноту, зато теплую, лишенную опасных сквозняков.

Загоревшиеся через секунду настенные светильники слабой рыжиной озарили уютную маленькую гостиную, в коей помещались лишь окруженный узкими ковровыми дорожками диван, журнальный столик, книжные полки да телевизор, довольно старый, опаздывающий от современности больше, чем на десяток лет. Бездверный проход в дальней стене темно-бежевой комнаты вел на тесную кухню, пара дверей слева — видимо, в спальню и ванную. Грозное пасмурное небо заглядывало на кухоньку через одно окно, в гостиную — через два, по бокам от которых, узких, разделенных рамой на шесть мелких клеток, возвышались ломящиеся от томов книжные шкафы. На полках не было приключенческих романов, детективов, научной фантастики — только медицинские справочники, толстенные научные журналы с подробными исследовательскими статьями, потрепанные тетради и скрепленные скобами распечатки.

— Пойдем, — позвал меня Роберт, придержав дверь в спальню открытой, — нужно переодеться, чтобы не простыть.

Пригласи меня в комнату с кроватью кто-нибудь другой, в его словах я бы обязательно усмотрел пошловатый подтекст, но только не в случае Роберта — застольная беседа показала: если он захочет флиртовать, он сделает это прямо, без ухищрений и притворства. Я бы в любом случае зашел…

— Раздевайся, — скомандовал хозяин квартиры, пройдя мимо меня к старинному вместительному комоду и громко выдвинув тяжелый средний ящик. — Если белье тоже промокло, снимай и его.

Не оглядываясь, Роберт, мокрый, как и я, кидал на край широкой одноместной кровати выбранную для меня одежду. Я же в это время скидывал напитавшиеся водой тряпки на пол, раздевался догола, тлея от любопытства, что же произойдет, когда Роберт вынужден будет обернуться… Разбросавший по постели приготовленные для меня вещи, он каким-то деревянным, ломанным движением пригладил мокрые волосы назад, вот только они не послушались и спутанными тончайшими волнами устремились вверх. Чтоб задвинуть ящик, Роберт налег на него плечом и по стенке, лицом к ней, молча вышел из спальни. Дверь тихонько закрылась, а я еще какое-то время стоял перед закиданной одеждой постелью, в которой, в общем-то, я и не стремился оказаться сегодня, но… Что «но», Ларри? Что «но»?..

Я без проблем дотянулся до черных брифов-хипсов; до спортивных штанов, для Роберта свободных, а для меня — облегающих, даже чуть жмущих в бедрах; до пары белых носков; до футболки. А вот спортивную куртку Роберт зашвырнул аж к подушкам, потому, чтобы достать до нее, мне пришлось подойти к изголовью кровати. Блеск включенных бра отразился на прозрачном стекле — и я опустил взгляд к прикроватной тумбочке. На ней стоял крупный стеклянный пузырек с черной резиновой пробкой, с краев защищенной металлом, а рядом лежала вещь совершенно необычная, о существовании которой я до этого момента не знал. То был миниатюрный даже для женской руки пластиковый пистолет, лишенный затвора: его как будто срезали — располовинили все дуло горизонтально. На этикетке пузырька значилось трудно проговариваемое название препарата; обернувшись на дверь, точно преступник, задумавший привычное для себя темное дело, я взял препарат, поднес к глазам и на длинной этикетке нашел показания к применению. Мелким-мелким шрифтом упоминались тревожность, бессонница и ночные кошмары, помимо внушительного списка прочих. Поставив пузырек на место, я рассмотрел поближе чудной пистолет, раз уж имеется такая возможность. Он весил как игрушка, не только выглядел таковым. Сбоку вместо предохранителя торчал небольшой рычажок, как выяснилось, передергивающий оставшуюся нижнюю половину затвора — отодвигающий назад всю верхнюю часть устройства с таинственным назначением. Чтобы ничего не сломать под гнетом детского любопытства, я вернул пистолет на тумбочку — героически сдержал желание нажать на спусковой крючок; накинул спортивку и вышел в гостиную. Роберт уже переоделся в домашнее и, в однотонной рубашке и темных штанах, практически пижамных, ждал меня на диване.