Роберт не стал раздеваться, лишь приспустил штаны, облачив член в ребристый латекс да добавив к его смазке имеющийся гель. Едва врач разместился поверх моих бедер, холодная от лубриканта головка мазнула меж ягодиц, и я сперто выдохнул в подложенные под щеку предплечья. Несмотря на основательную подготовку пальцами, член входил туго, медленное продвижение его в глубину отдавалось смесью привычного, в чем-то извращенного удовольствия и легкой тупой боли. Левой рукой Роберт стиснул сзади мою шею, окончательно обездвижил меня давлением на нее и бедра. Член вошел чуть ли не до краев презерватива — и столь же неспешно двинулся назад, по-садистски медленно стимулируя сфинктер каждой неровностью ребристого кондома… Толчки вперед приобретали пылкость, решительность, в то время как движения назад сохраняли изощренную растянутость во времени, и эта бездна между «внутрь» и «наружу» очень скоро заставила мои ослабевшие ноги едва заметно дрожать… Дыхание Роберта неуклонно тяжелело, мое же, участившееся, балансировало на грани стонов. В такой позе я не мог дотянуться до собственного члена, подтекающего предэякулятом на кушетку, а Роберт и не думал мне помочь; потерявший возможность удовлетворить себя, практически лишенный одежды вне безопасного дома, прижатый к кушетке весом мужчины, повелительно входящего в меня до предела, я прощался с контролем над мыслями и телом, отдавался животному, отупляющему удовольствию без остатка…
Дверь в процедурную с щелчком распахнулась! Сердце ухнуло в никуда, но очередной толчок, сладкое терзание простаты, вернул его обратно под ребра.
— Роберт?.. — спросила из-за ширмы медсестра. Побледневший от волнения, я видел не только ее темный силуэт на фоне коридорного света, но бирюзовую форму, часть лица — через тонкий вертикальный зазор между ширмами.
— Не входите, у меня осмотр, — хладнокровно ответил Роберт — и ускорил ритм, сравнял головокружительно короткую длительность движений внутрь и наружу! Я впился зубами в запястье, не до крови, но до боли существенной, все же не способной перекрыть искры наслаждения в голове. Нельзя… проронить… ни звука… что при таком темпе просто невозможно! Я сойду с ума!..
— Извините, что отвлекаю, но у меня вопрос по карте: не могу прочесть…
— Это подождет, — мягко произнес Роберт, немного запыхавшись, по-прежнему со звериной безжалостностью имея меня да властно держа за загривок!..
— Мне нужно уже сейчас закончить со всем этим… Я могу на секунду подойти…
…О черт, только не это!..
— …или Вы ко мне выйдите ненадолго?
— Три минуты… обождет… — поставил он интонацией точку, в последний миг — я почувствовал это — подавив стон.
Медсестра сделала шаг за порог, дверь закрылась, но оба мы знали: она стоит там, в считанных шагах от нас, и услышит, если вдруг мы все-таки дадим нашим голосам волю…
Роберт дал мне свободу, отстранился на дальний конец кушетки, явно не собираясь заканчивать начатое — не веря, что я сумею сдержаться. Вот только я с его решением был не согласен: сжав его острые плечи в крепких, но бережных объятиях, я впился в его губы, самовольно опустился разработанной задницей на желающий того же член… Чтобы поддерживать ритм и равновесие, мне пришлось откинуться назад, ладонями упереться в кушетку; взгляду Роберта был открыт весь я: напряженные мышцы груди и пресса, подпрыгивающий из-за моих скорых сбивчивых движений член и издающий пошлые влажные звуки анус, непрестанно вбиваясь в которой член Роберта взбивал лубрикант… Его смазанная остатками геля правая рука обхватила мой член, спустилась до основания, где пальцы до томного пульсирования крови сжали ствол, и вернулась к набухшему венчику. Снова и снова ласка от Роберта совпадала с моими рывками. Отчетливо ощущающий приближение оргазма, я уронил голову, уперся мутным взором в плиточный подвесной потолок. Стоны долгожданного блаженства приходилось проглатывать, отчего дыхание, и без того сумбурное, превращалось в похрипывающие обрывки. В такой ситуации кончать с одухотворенным модельным лицом было просто невозможно! — я стиснул зубы, словно превозмогал небывалую боль, на самом деле разбиваясь на мельчайшие радужные осколки! Сперма заляпала мне живот, благо на одежду Роберта не попала, к еще большему моему счастью, начавшего кончать ровно в этот момент: из-за меня, страдающего под прессом фейерверка дьявольски сладких ощущений!..
Я не знал, уложились ли мы в три минуты или справились значительно позже; соскользнув с члена, я шумно рухнул спиной на содрогнувшуюся кушетку, голый, покрытый каплями пота, забрызганный спермой, использующий мятый халат, свисающий с широких плеч, как простыню. Роберт быстро встал с кушетки, организованно привел себя в порядок и вышел в коридор, оставив меня наедине с коробкой салфеток, целую гору коих я минутой позже, придя в себя, перевел — заполнил маленькую металлическую урну для медицинских отходов доверху. За дверью, я слышал, велась рабочая беседа вполголоса. К моменту, когда она завершилась, я опять был в штанах, носках, ботинках и, разумеется, халате.
Роберт вернулся в процедурную мрачнее тучи. К сожалению, вряд ли расстроился так из-за собственного неразборчивого почерка в чьей-то истории болезни. Я не знал, с чего начать разговор, так что последовал новому импульсу:
— Я думал, сейчас все медицинские штуки ведутся в электронном виде…
— Обычно да, — бесцветно ответил он, пройдя к кушетке и опустившись на самый ее край, — но не когда у тебя на приеме ребенок впервые: чтобы печатать, я вынужден был бы сидеть к пациентке спиной, а наладить контакт со стеснительными детьми и так непросто…
— Ясно, — случайно обронил я шаблон, отыскал у ног Роберта ремень, практически уползший под кушетку, и вернул в петли брюк.
— Ты романтизируешь меня, — прогремело могильной плитой, упавшей на утрамбованную кладбищенскую землю. От удивления я так и не застегнул ремень, и он повис параллельно моим ослабевшим рукам. Такой тон не к добру…
— Это… разговор о Нике?.. — осторожно спросил я и присел рядом.
— Да. Я знаю, что звучу как заевшая пластинка, но таким и буду — бессчетное количество раз, пока тебе это не осточертеет. И даже больше!..
— Я понимаю, — поймал я, кивнувший, его недоверчивый взгляд. — Думаю, что понимаю. После несчастного случая с той девушкой в магазине, которую ты спас, я не мог переключиться мысленно ни на что другое, вне зависимости от происходящего вокруг. Возвращался к случившемуся снова и снова. И смог разорвать этот замкнутый круг лишь потому, что рядом оказался человек, прекрасно знающий, каково это — не быть способным кому-то помочь; чувствовать себя совершенно бессильным, пока другой находится на грани жизни и смерти… Разумеется, моя ситуация и рядом с твоей не стояла! Но разница, я думаю, будет во времени, которое потребуется на принятие травматичного опыта…
Он держался за край кушетки, подсознательно выискивая опору надежнее, — я тоже. И сдвинув правую руку на несколько дюймов, я нашел пальцы Роберта, вплел свои меж них.
— На это могут потребоваться годы, — признал я, глядя на шкаф впереди, — но я терпеливый. Когда дело не касается секса, видимо… — упаднически подытожил я, и справа послышался тихий смешок, вмиг избавивший душу от чудовищной ноши.
— Самонадеянно, — просто ответил Роберт.
— Не спорю. Но что мешает попробовать? Конечно, никто не знает, как жизнь дальше сложится… И все-таки.
К двери приближалось шуршание швабры — оно напомнило, что время общее, земное, не останавливалось ни на секунду, в отличие от нашего с Робертом.
— Ты сходишь за моей одеждой?.. Она в камере хранения. — Блеснул на моей ладони маленький стальной ключ.
— А потом?
— Хочу кофе. И китайской еды.
Роберт взял ключ со слабой улыбкой, молча дошел до двери и остановился перед ней, как если бы внезапно позабыл, как пользоваться ручкой.
— …Бога ради, купи уже второй шлем, раз мне, видимо, придется ездить с тобой на мотоцикле до конца своих дней…
— Поищу белый с красным крестом. Или лучше с принтом головы плюшевого медведя?
