«Не­ува­жени­ем это бы бы­ло, ес­ли бы ты при­шел ко мне, а я плес­нул бы в те­бя мо­локом! А я все­го лишь про­шу неп­ро­шено­го гос­тя уда­лить­ся вос­во­яси!»

«Я не со­бира­юсь с то­бой все это об­суждать че­рез дверь! Ты ли­бо ме­ня впус­тишь, ли­бо вый­дешь сам ко мне!»

«Есть еще тре­тий ва­ри­ант! Я ос­та­нусь за дверью, а ты пой­дешь до­мой!»

«Ага, «щас»!» — и мой двойник из недавнего прошлого вжал кнопку дверного звонка до предела, охваченный яркой, искрящейся, словно оборванный провод, злостью. Тогда я добился желаемого — добился его. Он был как стихия: неуправляемый, резкий, дерзкий, способный снести все на своем пути, загоревшись какой-либо идеей. Со временем он смягчился, по крайней мере по отношению ко мне. Так что же ужасного в том, что и я стал с ним немного другим?..

Раздался щелчок. Дверь внезапно открылась, и Везунчик подпрыгнул с тихим поскуливанием, получив ощутимый толчок в зад. Не отлипая спиной от стены, я меланхолично повернул голову налево и встретился взглядом с Антоном. Считанные секунды на его лице можно было прочесть лишь удивление, но незаметно оно сменилось выпивающей его досуха виной. Мы в гробовом молчании смотрели друг на друга, искренне не понимая, за что другой извиняется без слов. Я не желал нарушать тишину — просто не знал, что хочу или должен сказать; кажется, Антон разделял сковавшую меня неизвестность. Так бы мы и стояли, не способные пробиться через ментальные щиты друг друга, если бы не пес. Везунчик, что-то унюхав, юркнул в приоткрытую дверь — натянулся струной поводок, и я врезался лбом в наличник. Руки Антона крепко схватили меня и затащили в квартиру. Мальчишка грубо толкнул меня на низенькой комод при входе, наваливаясь всем телом, прижимаясь губами к моим губам, не оставляя ни единого шанса на сопротивление — о, как будто я собирался бороться! Мы целовались страстно и самозабвенно. Я обхватил его за затылок и шею, чувствуя такие родные нежные руки, гуляющие по внешней стороне моих бедер. Постепенно его напористость превысила мою: наши языки ласкали друг друга уже не у него во рту, а у меня; сминающие мои легкие летние брюки пальцы скользнули дальше, сжимая ягодицы. Прежде, чем я успел что-то подумать, я пихнул Антона ладонью в грудь, пожалуй, слишком жестко. Абсолютно растерянными, но в то же время бесконечно виноватыми глазами он взирал на меня, потирая ушибленную грудину.

Черт возьми… Я искренне хотел перед ним извиниться, но слова комом встали в горле, и, по-прежнему упираясь в комод, я откинулся затылком на стену.

— Ты все еще злишься на меня? — неожиданно спросил Антон, опуская кулаки.

— Злюсь за что?

— За случившееся три дня тому назад.

В моей памяти вновь всплыл удивительно правдоподобный сон, и стенки сознания оцарапала крупица паники. Нет, он точно не о том, что делал со мной в том сновидении, потому что сон — просто сон, «короткометражка» в моей голове.

— Я не понимаю, о чем ты, — ответил я, пожимая плечами.

— Серьезно?.. Ты ничего не помнишь? О том, как мы «смотрели фильм»…

— А что я должен помнить?

Антон отвел взгляд всего на секунду — этого ему вполне хватило, чтобы мужественно и честно, глядя прямо в глаза, признаться:

— Я опоил тебя.

Что-то небольшое, шерстяное и омерзительно холодное едва дернулось в темноте моей памяти, и я поспешил закрыть эту воображаемую дверь.

— Чтобы переспать со мной?

— Косвенно, — кивнул он. — Теперь ты меня ненавидишь? Презираешь? Не доверяешь мне еще больше?

— Нет, — вяло усмехнулся я, потирая гладко выбритые щеки. — У меня такое ощущение, что… даже если ты намеренно ножом мне кожу рассечешь, я при всем желании не смогу начать хуже к тебе относиться. И это меня очень сильно тревожит.

Антон отступил на шаг, чтобы лечь спиной на противоположную стену. Он задумчиво глядел на бликующий пол. Я слышал движение его мысли. Когда-то я ощущал это как слаженную работу шестеренок внутри его головы, холодный механизм, просчитывающий все. Сейчас же я улавливал нежное шуршание натянутых до предела тканей, чувственно текущих по поверхности друг друга.

— Ты не ощущаешь себя в безопасности, сближаясь со мной? — предположил он вполголоса, чтобы хоть так скрыть свою печаль. — Нет, я… понимаю… Особенно после того, как, по сути, накачал тебя… Но как ты можешь любить меня и мне же не доверять?

Я остолбенел. Глаза застыли от ужаса, точно я сотворил нечто кошмарное и теперь ожидал столь же мучительного наказания. Я хотел спросить: «С чего ты взял, что я тебя люблю?!» — но вовремя себя остановил, ведь подобной формулировкой, наверняка, разбил бы его сердце вдребезги. И мой взгляд забегал по полу.

— Ты признался, когда был пьян, — пояснил Антон, с сочувствием глядя мне в глаза. — И что бы ты сейчас ни сказал, я этому ни за что не поверю. Потому что, похоже, только в тот момент ты был со мной предельно честен.

— Я был не в себе, — с надрывом рассмеялся я, но Антон скептически поднял брови.

— Тогда давай сделаем так, — сдержанно предложил он, заканчивая прислоняться к стенке. — Ты будешь говорить, а я — делать шаг тебе навстречу, если слышу правду.

— И в чем смысл? Что будет, когда ты приблизишься ко мне?

— Мы оба будем знать правду. Говори.

— Что говорить? — потупил я взгляд.

— Что угодно. Что тебя терзает. Что не дает тебе довериться мне.

— Я не хочу об этом снова говорить, — покачал я головой, но Антон позволил себе смешок:

— Я не о смене ролей. Говори. Ну же.

Я тяжело вздохнул, ерзая по комоду.

— Мне не нравится, что только я зависим. Ты захотел побыть наедине со своими мыслями — ты перестал заходить, сидишь себе спокойненько и в ус не дуешь. Я же, в отличие от тебя, места себе не нахожу… Чего стоишь на месте? Я сказал правду, делай шаг вперед.

— Нет, это ложь. Потому что не ты один мечешься, не зная, куда деться от эмоций. Я перестал заходить не для того, чтобы побыть в одиночестве, а чтобы дать тебе время остыть — чтобы ты меня не возненавидел за содеянное.

— Отлично, и сколько бы ты времени мне дал? Не навещал бы неделями, месяцами?

— Да, — кивнул Антон, — если бы тебе нужны были все эти недели, чтобы простить меня. Но ты пришел через три дня, значит, трех дней тебе достаточно.

— И ты всегда планируешь ждать, пока я приду?

— Разумеется. Ты же мужчина в наших отношениях.

Я замер. В его голосе я не слышал ни единого намека на издевку. Что это, очередная манипуляция? Он понял, что именно меня беспокоит, что задевает мои оголенные нервы, — и решил сыграть в «поддавки»?.. Мне не нужны подобные подачки…

— Когда я был не в себе, — продолжил я, — ты неверно истолковал мои слова. Я говорил уже когда-то, что ты мне безумно нравишься, и это так. Но… ты ведь понимаешь, что любовь — это слишком сильное слово? Невозможно полюбить кого-то за считанные месяцы…

— То есть? — как-то бесчувственно и отстраненно попросил уточнить Антон. Не похоже, что мои слова его задели — он вообще их как будто не услышал, недопонял, пропустил.

— То есть… прости меня, но… я тебя не люблю…

С улыбкой победителя он сделал шаг вперед.

— Да, и я тебя тоже люблю, — сквозь тихий смех вымолвил он.

— Что?.. Нет, ты не понял, прости, мне очень жаль, но я сказал, что не люблю…

Второй его шаг, и я вжался в стену.

— Да, я тоже тебя люблю, — повторил он с еще более широкой улыбкой.

— Почему ты двигаешься?! Остановись! Ты меня будто вообще не слышишь!

— Я делаю шаг, когда слышу от тебя правду. Но никто не говорил, что ты должен произнести ее вслух, — с непоколебимой уверенностью ответил Антон. — О, ты опять это подумал! — и он шагнул в третий раз.

— Я не думал! Я вообще ни о чем таком никогда не думал! Что за самомнение?! Почему ты ни на секунду не допускаешь, что не прав?!

— Потому что я прав, — всплеснул руками Антон. — Давай же, мне остался до тебя всего один шаг. Продолжаем!

— Нет, не продолжаем! — Я выставил перед собой руки, словно пытаясь остановить мчащуюся на меня легковушку. — Я говорю то, что думаю на самом деле, но ты меня не слышишь! Что мне сделать, чтобы ты меня понял правильно?!