— Я не побегу за ее подругой выпрашивать поцелуй, — прохохотал я, укладываясь всей спиной на грязную лестничную площадку. Прикрыв глаза, я услышал шуршание пакета: похоже, Антон отложил чипсы на ступеньку. Зашелестела чужая одежда, и когда я поднял веки, Антон был надо мной, смущенно поглядывая то на меня, то на голый серый пол. — Ты… зачем так близко? — спросил я. Мои руки сами собой закрыли сердце, как если бы Антон намеревался выцарапать его.
— Я имел в виду «попробовать со мной», — чуть погодя объяснился он.
Я громко сглотнул ком в горле.
— А ты… уже с кем-нибудь…
— Нет… Но ты ведь тоже нет, так что все в порядке…
— Почему в порядке? — не понял я.
— Потому что, ни разу не пробовав, вряд ли я хорошо целуюсь… Но раз и ты не умеешь, стесняться мне нечего…
Он говорил это, искренне веря в собственные слова, но на щеках Антона все равно расцветал румянец и делал его невероятно милым. Он согнул руки и приблизился к моему лицу.
— Я… не соглашался… — прошептал я, судорожно сглотнув.
Он разомкнул губы, чтобы ответить мне: сказать что-нибудь резкое, броское, способное заставить меня одуматься и замолчать. Но вместо этого преодолел последние десять сантиметров между нами и поцеловал. Я чувствовал его тепло своими губами, отвечая на поцелуй, робкий, осторожный, лишенный страсти и пылкости — первый. Он был таким еще минуту, пока решительность не переполнила Антона. Пока я не почувствовал его язык, настойчиво проникающий в мой рот. Замычав, я попытался отвернуться, но чужие пальцы сжали мой подбородок, не дозволяя прервать поцелуй. Когда наконец Антон отстранился, я с вскриком выдохнул, и мой надорвавшийся голос срикошетил от ступеней и светлых стен.
— Это… как-то слишком… извращенно… — одолевая одышку всего на пару жалких секунд, выговорил я.
На лице Антона промелькнула злость, и он с силой двинул бедрами, вжимаясь в мой пах.
— Ты что, с ума сошел?! — закричал я, ощутив не столько боль, сколько то запретное, в чем самому себе давным давно решил не признаваться… Он склонился вновь, стараясь добраться до моих губ, но я отвернулся до резкой боли в шее. — Да что на тебя нашло?! Сюда же могут прийти!
— Тут только вход на чердак, сюда никто не ходит, — тихо парировал он. Новый толчок, и мой вскрик стал похожим на стон.
— Прекрати о меня тереться — я же все чувствую!
— И отлично! — ответил Антон с призрачной улыбкой, полной боли и сомнений. Он так и не сумел добиться поцелуя и провел языком по моей шее, вызывая неконтролируемую дрожь. Я дернулся, чтобы скинуть его с себя, но случайно развел ноги, и Антон прижался ко мне плотнее в разы — до сладкого ноющего напряжения! — Ударь меня, если действительно не хочешь… — прохрипел он, теряя последние остатки самообладания. — Двинь головой в лицо, укуси до крови, сомкни руки на моей шее и начни душить! — иначе я не остановлюсь! Потому что я тебе не верю!..
Я зажмурился, чувствуя все его тело через одежду, с каждым движением лишь более отчетливо.
— Я не могу сделать тебе больно… — слезно признался я, упираясь руками в его грудь, но приложенных усилий не хватило даже на то, чтобы немного его сдвинуть. Мне никогда не хватало сил оттолкнуть его…
— Тогда просто сдайся… — прошептал Антон, замирая в считанных сантиметрах от моего лица. Обнаженным телом я почувствовал его горячий влажный член, приставленный к моему входу, и в немом крике раскрыл рот. Я вздрогнул — и очнулся уже на диване, взрослый и бесконечно растерянный, тесно прижатый к нему…
Ох уж эти сновидения с их сумбурными законами физики… Если бы я не проснулся от гула машин за окном или страха, сковавшего тело, случилось бы то, к чему все шло. К чему неуклонно несет меня течение нашей с Антоном реальности…
Я всмотрелся в его спокойное, не обремененное думами лицо. Антон лежал ближе меня к подлокотнику, отчего мне казалось, что мы стоим — и я ниже него на целую голову. Этого он и хочет добиться? Быть мужчиной в наших отношениях… сделать мальчишкой меня… Слабым. Стыдливым. Никчемным… В отличие от меня, у Антона есть сильный характер, несгибаемый внутренний стержень, амбиции, воля для достижения поставленных целей. У меня же нет и стремлений. Единственное, что я мог ему предложить, так это свою взрослость. И то… с горем пополам. Теперь же он вознамерился лишить меня и этой малости, не заслуживающего внимания превосходства… Я и так подчиняюсь ему — почему этого ему недостаточно?.. Он жаден. Ненасытен. Он не остановится, пока не заберет у меня все: пока не подчинит окончательно, не привяжет к себе, не прикует, не посадит на цепь!.. Не лишит собственных мыслей… Не сделает безмерно зависимым и оттого жалким…
Впервые я ощутил симптомы своей мучительной болезни. Я откровенно признавался в том, что скован, связан этой манией, но раньше мне никогда не было так плохо. Плохо рядом с ним, накрывающим меня своей тенью. Как некстати во мне проснулись гордость и ребяческое упрямство… Но раз они здесь, я еще поборюсь за собственную свободу…
====== Глава 34 ======
Без него под боком я не могу написать ни строчки, и это невообразимо сильно меня злит… Я собирался в сердцах пнуть ножку дивана, но на меня осуждающе посмотрел Везунчик, оккупировавший место, полюбившееся в свое время и Антону. Такое ощущение, что мальчишка оставил мне пса, чтобы тот присматривал за мной, будучи его глазами, и докладывал о каждом шаге. Мда, это уже шиза… Как и допущение, что Антон, пока мы спали вместе на диване, видел тот же сон, что и я. Чувствовал всем нутром мое нежелание окончательно довериться ему — и потому не проведывает меня вот уже… второй?.. Нет, третий день…
Я откинулся на спинку компьютерного кресла, погруженного в полумрак затемненной шторами комнаты. Если б я курил — выкурил бы сейчас «залпом» пару сигарет. Если бы пил — напился б в хлам. Но почему? Потому что не могу не видеть его даже такую малость? Или же оттого, что, не видя его, дышу свободнее?..
Везунчик протяжно заскулил, ругая меня за эгоизм. Чего ты от меня хочешь, псинка?.. Чего все от меня хотят?.. Не зная об Антоне практически ничего, прошлый Я сорвался с места и побежал проведывать его, узнавать, почему он перестал приходить ко мне. Нынешний Я сидит в «кабинете» и сгрызает губы до крови вместо того, чтобы сделать хоть что-то. Три дня назад я сам себе накручивал, что лишаюсь активной роли в отношениях, а сейчас что? Сижу и жду каких-то действий от Антона? Это значит, я сдаюсь?..
— Аргх! — издал я неясный звук, ероша спутанные волосы. Пес осторожно спустился с дивана и посмотрел на дверь. — Что, намекаешь, что мне стоит развеяться?.. — Везунчик перевел взгляд на меня, будто ожидая моего решения. — Ну что же, пошли.
Вместе с Везунчиком, соединенные коричневым поводком, мы бесцельно бродили по улицам, погруженные каждый в свои мысли. Хотел бы я знать, о чем думал Везунчик: взгляд у этого пса был еще более сосредоточенный, чем у меня.
Люди кругом мне виделись пылью, летящей по ветру. Дома, в которых ранее я всегда ценил архитектурный стиль, — каменными стенами огромного лабиринта размером с город. Пение птиц раздражало слух, солнце жгло сквозь белую футболку плечи и грудь. На автомате передвигая ногами, я думал лишь о том, чтобы найти тенек и унять наконец огонь, охвативший мою кожу. И сам не знаю, как оказался здесь — перед коричневой металлической дверью…
На чистой лестничной площадке было прохладно и свежо, благоухали комнатные цветы, выставленные кем-то на подоконнике. Пение птиц и возгласы ребятни доносились сюда приглушенными, точно жизнь протекала где-то там, далеко, а здесь время стояло на месте. Оно замерло для меня, в нерешительности прижавшегося к стене возле дверного звонка. Везунчик опустил пушистую попу на наружный коврик при входе и, устав от ожидания, слушал обрывки звуков лета.
Перед моими глазами всплывала моя уверенная фигура в пальто, только-только услышавшая «Проваливай!» через закрытую дверь.
«Ну п****ц! Вот это уже просто верх наглости и неуважения!»
