Антон лежал на расстеленном диване головой к окну. Открытые шторы не мешали рыжему свету покачивающихся средь проводов фонарей заполнять комнату призрачным пламенем, кое разбавляло изредка лунное зарево фар. Тени и свет сменялись на потолке, стенах, голой груди Антона и крепких, не лишенных изящества руках, подложенных под разметавшиеся по подушке мягкие волосы. Сердце размеренно билось теперь под куда бóльшим количеством мышц — под надежной защитой, без которой подвергнутый насилию мальчишка чувствовал бы себя еще более бессильным и потерянным, чем сейчас.
Он не спал. Напряженно — совсем не зло, скорее… растерянно — сведя брови, взирал на меня, застывшего на пороге. Молчание длилось непростительно долго — уже это было странно. Все мое поведение было таковым, так что сделать ситуацию хуже можно было уже не бояться: я мог развернуться и уйти. Мне стоило так сделать. Но вместо этого я ступил на пол кабинета, мягко прикрыл за собой дверь…
====== Глава 106. Глазами Антона ======
Я помню тот день, когда впервые остался ночевать в этой квартире, — как приятный сон, выпнувший меня вскоре в реальность, но навсегда оставшийся в закромах памяти. Драгоценность на дне огромного пустого сундука… Я тогда приложил столько наглости и упорства, чтобы очутиться в желанной постели с тем, кто показался мне самым необыкновенным, самым интересным, самым живым человеком из всех!.. Но сейчас, три года спустя, едва дверь его кабинета закрылась за моей спиной, я ощутил две каменные стены, отделявшие меня от той спальни, точно гробовая доска да тонна свежей земли. Сиротливо я окинул взглядом когда-то родную сердцу комнату: в то время я дышал стоящими на полках впритык друг к другу томами — ныне они виделись мне сухими, мертвыми, словно охапка блеклой опавшей листвы; годы назад я тонул в тепле и психологической безопасности в объятиях любимого человека на упругих диванных подушках — сейчас они походили на искусную статую, создатель которой мастерски придал камню иллюзию мягкости ткани; раньше я знал, какие произведения ожидают публикации в греющемся на солнце у окна компьютере, — теперь монитор насупленно молчал. Да и, кажется, это уже совсем другой, новый компьютер… Комната отторгала меня — потому что чужаком себя ощущал я. В этой квартире. В этом городе. В этой стране. В глазах того, о ком не прекращал думать ни дня…
Волнительные сутки, к которым я морально готовился не один год, незаметно подошли к концу. Я лежал на застеленном прохладной простыней диване точь-в-точь на голой земле; на ледяной подушке — будто погрузив затылок в бурный горный ручей, уперевшись им в гальку на дне. Подложенные под голову руки помогали немного, отвлекали от иных ощущений прикосновением ладоней к волосам. Порой, такими же голыми, корявыми, как зимняя ветка, ночами, я рассеянно перебирал пальцами локоны над ухом — так, как если бы по голове меня поглаживал он… Детский сад да и только…
Чтобы не оставаться наедине с гнетущими мыслями, я вслушивался в приглушенное сопение шин за окном, в голоса проходящих у этого дома поздних гуляк. Дверь в спальню распахнулась, раздались торопливые шаги — слишком тяжелые для ребенка, значит, проснулся Марк, — почти неслышно защелкнулась дверь ванной. Когда она вновь откроется, он опять пойдет в сторону противоположную от занимаемой мною комнаты; слишком долго я представлял в объятиях находящего, словно волны на берег, сна, как Марк возвращается ко мне в постель… Я скованно, весьма печально улыбнулся потолку и люстре, похожей на гипнотизирующего меня изогнутыми щупальцами спрута, едва услышал очередной щелчок да шаги по кухне. Вот только, к моему удивлению, последние не удалялись, а становились отчетливее, опустилась дверная ручка, вспыхнувшая скользнувшим по металлу бликом, и мой изумленный взгляд уперся в долгожданного и все же неожиданно посетившего меня гостя. В одних только пижамных штанах, он переступил через порог, (сам того не ведая) испытывающий мою силу воли. Нет, я бы не смог даже просто прикоснуться к нему: не сейчас, не в первый день после столь длительного расставания, не с той проблемой, что клюет меня в затылок уже третий год; но плотина приличий из последних сил сдерживала поток ярких фантазий, под теплой толщей коих все было как прежде и мы не являлись чужаками.
Я не двигался, он тоже. Будто два диких зверя, случайно наткнувшиеся друг на друга и остолбеневшие в ожидании нападения, которое ни одному из нас не было нужно. Он явно не решался заговорить о том, что привело его ко мне ночью, кропотливо подбирал слова, отметая их в голове, точно клинический модник — раз надетые наряды. Я же расчетливо наслаждался видом: завершение пока так и не начавшегося разговора лишит меня такого приятного времяпрепровождения перед припозднившимся сном.
— Я… посмотрел видео… в папке… — выделил он интонацией последнюю пару слов. Улыбка напросилась на лицо: ах вот к чему была эта беготня в ванную комнату… И вот причина, по которой несколько одиноких капель воды стремятся по груди вниз, к резинке пижамных штанов. — О чем ты говорил?.. В самом первом ролике: ты сказал, что… не можешь… что у тебя проблема с…
С болезненным костным хрустом ломая прямолинейность, он выглядел загнанным в угол — я сжалился.
— События трехлетней давности оставили свой отпечаток. Если тебе интересно. Мне удается мастурбировать, думая только о тебе — о нас. И то, через раз. Все еще хочешь оставить при себе флешку?
Он прижал к губам тыльную сторону ладони, как будто это могло даже в рыжем ночном зареве заглядывающей в окно улицы скрыть смущение, заплескавшее его щеки. Рассмотрел что-то сверхзанимательное на спинке дивана — лишь бы зрачками сбежать от моего тела, обнаженного практически по пояс приспущенным одеялом.
— В осведомительных целях… — буркнул он в сторонку. — Она ведь и так моя: все на ней адресовано мне…
— Верно, — сдержанно кивнул я. Мне было интересно, как он себя поведет, пусть и понятно было: беседа окончена, всем пора по постелям.
Мой собеседник разорвал невидимые корни, проросшие из голых ступней прямо в пол, повернулся к двери, открыв моему взору широкую, крепкую, но бледную, совершенно беззащитную спину.
— Спокойной ночи, — успел вставить я в просвет меж проносящихся в его голове грохочущих товарняков.
— Доброй… — получил я ответ невпопад, и Марк скорее покинул кабинет — клетку с тигром…
Я рассчитывал отдохнуть хотя бы во сне, но и там воспоминания дотянулись до меня длинными кривыми суставчатыми пальцами. Я ворочался в постели, за призрачным пологом вновь сбивая до яркой красноты кулаки, проигрывал численности гогочущей стаи и оказывался, черт, на полу, обездвиженный, от клокочущей злобы рычащий… В момент, когда на стенку лезть было впору, в кошмар пробился странный звук: ритмичный, деревянный, как если б кто-то с вежливой нерешительностью скреб дверь. Я сделал вдох в темном классе, глаза распахнул в комнате, освещенной едва-едва восходящим солнцем, отражающимся в больших зеркальных окнах многоэтажки напротив. Воздух, наполнивший легкие, при переходе в реальность превратился в песок, и я с трудом его выдавил наружу. Разбудивший меня шум повторился. Я вылез из-под одеяла, в белье, тихо распахнул дверь: на пороге стоял мой спаситель. Он смотрел на меня с долей опаски, но все ж помахивал хвостом.
— Заходи, — с улыбкой произнес я, хрипловато после долгого молчания.
Везунчик не понял слов, зато информативными для него были моя интонация и открытая дверь. Довольный, он неторопливо прошел в кабинет, все это время бывший его комнатой отдыха, взобрался на застеленный диван и свернулся в старую меховую шапку. Закрыв дверь, я вернулся в постель, оттеснил не возражающего пса к спинке дивана и лег вместе с ним. Его печально-удовлетворенная морда лежала у меня на животе, укрытом одеялом; хвост периодически бил по ноге, пока я почесывал Везунчику макушку. Я знал: это живое тепло не даст моему единственному кошмару обосноваться под веками вновь. Так и случилось. Крепко, блаженно, я спал аж до полудня.
