Я печально поджал губы: он понимает Катю на удивление хорошо для человека, который с первого взгляда стал ей почти что врагом. Жуя внутреннюю выстилку рта, я не знал, что сказать; он не знал, что добавить; так что я обронил напоследок «Приятного аппетита! Еще раз спасибо, было очень вкусно…» и вышел из комнаты. Рядом с ним я чувствовал себя тем глупым нерешительным мальчишкой, каким был во времена совместного проживания с братом, его игр с Лексом и моих никудышных попыток быть сколько-нибудь причастным к чужому веселью. К компании, жить без которой я вполне научился — и все же хотел… Допустив, что барахтаюсь в этой смеси из досады и сожалений не один в данную минуту, я ощутил приятное тепло в груди, поднимающееся к горлу и растягивающее губы в легкой, едва заметной улыбке…
Когда ночь наконец-таки накрыла наш дом, подоткнула тьму, как одеяло, возле каждого окна, я без сил рухнул спиной на кровать, раскинув руки. Матрас пружинисто приободрил; отсутствие света впиталось в роговицу, и я различил молочный лед спящих на потолке ламп. Вокруг было тихо. Даже машины за окном не шипели, смешивая шинами остатки снега с затопившей все грязью. Катя давно уже спала в своей комнате, Везунчик в плюшевом доме вылизывал замерзшие на прогулке яйца, а что делал наш гость… Надеюсь, он спит, а то в ином случае ему так же тяжко, как и мне… Тяжко буквально — плита не давала легким раскрыться; каждый вдох становился похож на борьбу с каким-то изощренным тренажером для мышц груди: «Хочешь дышать? Работай». Набитая кирпичными осколками голова была не легче. Чтобы не продавить подушку аж до пола сквозь текстуры кровати и чтобы разгрузиться хоть чуть-чуть, я взял с тумбочки ноутбук, бережно впихнул в «гнездо» флешку.
От меланхоличного мигания ее огонька — красной звездочки, летящей с небес прямо в руки, — меж ребер просачивался свежий воздух, могучий настолько, что сдвигал плиту, создавал воздушную подушку между ней и помявшимся сердцем. За пару секунд я пролистал список видеопосланий, осознал, что забыл, на каком остановился, так что решил заглянуть-таки в папку «Без названия», скромно поджидающую меня в самом конце. Моим уставшим глазам предстали такие же невзрачные на первый взгляд ролики, разве что было их здесь значительно меньше, пусть и больше десятка. Первый файл был создан через два месяца после нашего с Антоном расставания. В основном фолдере я зашел по временной шкале его жизни куда дальше, а потому тотчас запустил видео, желая дополучить те крупицы родной (хоть и не моей) реальности, которыми могу довольствоваться в сухом остатке. Вовремя спохватился: вытащил из ящика наушники, вставил в уши, присоединил к ноутбуку, но ничего не пропустил, так как появившийся на экране мой Антон молчал. Посреди ровно той же темноты, что заполняла мою спальню, он — в клетчатой темно-синей пижаме — присел на край своей постели. Подбородок был прижат к ключицам, потому челка закрывала глаза, пристыженно опущенные, как мне показалось. Плечи были напряжены, все тело — зажато, пальцы вцепились в одеяло, словно без этого Антона затянуло бы в открывшуюся под потолком черную дыру.
— Я… — проникновенно произнес он, и наушники передали его голос чисто, глубоко, будто он сидел прямо передо мной: руку протяни — и сможешь коснуться островатого колена, прикрытого тонкой клетчатой тканью. — У меня не получается иначе… Только концентрируясь на тебе, я не вспоминаю о том, что… о том… — содрогнувшись, повторил он с совсем иной интонацией. — Фантазии уже не спасают — я чувствую их искусственность и истощен… Но сейчас все по правде… — Антон поднял мерцающие из-за света монитора глаза — посмотрел на меня сквозь само время. До мурашек… — Сколько бы лет ни прошло с моего «сегодня», ты смотришь эту запись в свое личное «сейчас», видишь и слышишь меня. Ты… — прошептал он облегченно, и прежде чем я успел собрать услышанное воедино, чтобы понять в полной мере, о чем Антон говорил, он оторвался от одеяла на секунду и медленно спустил пижамные штаны до сведенных вместе колен.
Вытаращившись от удивления, я испуганно обернулся; дернул головой слишком резко, и правый наушник вывалился по вине натянувшегося, как струна, проводка. В спальне я по-прежнему был один, дверь в третью комнату была закрыта. Однако вздохнуть с облегчением я не мог. Когда живешь с ребенком, а замков на внутренних дверях квартиры нет, не считая ванной, ты лишаешься свободы без оглядки делать все что вздумается. В любую минуту, захотев в туалет, Катя выйдет из своей спальни в мою, служащую для нее при такой планировке «проходным двором». Я привык уединяться в ванной комнате, но не с громоздким ноутбуком, а с телефоном — порнотекой, помещающейся в карман. Нет ничего странного в наши дни в том, чтобы идти в туалет с мобильным; ноутбук же вызовет кучу вопросов у ребенка и, что хуже, один жирнющий ответ у любого взрослого, заставшего тебя в пути… И все-таки где-то глубоко внутри я отдавал себе отчет в том, что это все — отговорки. Антон, мой Антон из прошлого, в спальне, и если я не буду в своей, точно бы соединенной с его личной комнатой, сливающейся в одну, занятую двумя кроватями, меж которых — узенькая полоса пола и никаких чудовищных трех лет!.. жалкие остатки связи между нами двумя растворятся, не останется ничего, способного перебить горечь столь долгой разлуки…
…потому я не стал вставлять правый наушник обратно в надежде вовремя услышать Катины шаги и среагировать быстрее открывающейся двери.
…потому, лежа на боку, спиной к бельевому шкафу, накрыл спину и поставленное парусом колено одеялом, создав таким образом ширму.
…потому сделал выбор впервые в пользу собственных «хочу».
Антон принял зеркальную позу (разве что ноги его были все так же прижаты друг к другу), отчего граница экрана превратилась в ничто: я видел его лежащим на соседней кровати. Обоюдное желание оказаться в этот момент рядом друг с другом притягивало мебель — и только тумбочка не давала матрасам сомкнуться, сдвинуться в единую огромную постель. Свет монитора мягко укрывал его узкие бледные бедра. Сжатые в тугое кольцо тонкие пальцы согревали вставший член, скрывали головку крайней плотью и оголяли вновь и вновь, быстрее, требовательнее с каждой минутой. Свободной ладонью Антон мял подушку под своей щекой, несомкнутыми губами беззвучно наполнял воздух — я прочел — моим именем, мешающим провалиться в травматичные, еще слишком свежие воспоминания о слабости, унижениях и боли… Он не отводил затуманенного похотью взора от глазка встроенной камеры, как и я не мог оторваться от экрана, вслепую под сердечную дробь пытаясь хоть немного приспустить штаны, под коими все сильнее набухал член. Чуть не лишившись стены из одеяла, я смог дотянуться до, к счастью, незадвинутого ящика прикроватной тумбочки и достать из него согревающий лубрикант. Крупная тягучая прозрачная капля оторвалась от мелкого тюбика и приземлилась на подушечки правой ладони, тут же растеревшей вязкую смазку по головке и немного по стволу. Легкий сквозняк от микропроветривания послужил бензином, выплеснутым в костер: тепло объяло член, благодаря всколыхнувшейся чувствительности первое же движение тесного кулака я сопроводил спертым выдохом сквозь сжатые зубы. Антон дрочил, не спускаясь рукой к мягким светлым лобковым волосам, сквозь кожу активно стимулируя венчик, и я подстраивался под его движения; разрывался между двумя наичудеснейшими фантазиями: о том, как я заставляю нарастающее удовольствие вспыхивать в его голове столь же отчетливо, сколь пошлый стыд горит на его щеках в эти минуты! — и о том, как его рука, а не моя, высекает тихие влажные звуки, стремительно скользя по члену вверх-вниз…
В отличие от рядового случайного порно, видео Антона дарило мне в первую очередь счастье — яркой иллюзией воссоединения с тем, кого я и спустя десяток лет буду так же нездорово, совершенно маниакально любить… Единожды мне пришлось перемотать слишком непродолжительный ролик обратно на середину, чтобы хотя бы во второй раз финишировать вместе. Изображение на экране потухло; я в растрепанных чувствах криво улыбнулся забрызганной спермой футболке, точь-в-точь неловко извинился и перед собой, и перед комнатой, где потерял право мастурбировать давным-давно. И перед тем, моим Антоном… Он не выглядел счастливым, совсем наоборот. Я чувствовал все сказанное им, пропитывался услышанным интуитивно, но пока не мог осилить мозгом. Любимый голос звучал в голове на повторе, пока я, сняв футболку да вытерев о нее руку, комкал ее, дабы спрятать от любопытных глаз следы семени; пока выключал ноутбук и возвращал в ящик наушники, лубрикант; пока на цыпочках крался в ванную: замаранную одежду сунул в корзину для белья — и поглубже, у раковины привел себя в порядок. Зацикленный на одной и той же мысленной аудиозаписи, я слышал ее гулкие рикошеты от холодного кафеля. Капли срывались с потемневших волос, намоченных при умывании ледяной водой — чтобы прийти в чувства, остыть. Но не удавалось. Я хотел понять, что происходило с Антоном в ту ночь, о чем именно он говорил, и нашел единственный возможный источник истины. Как был, с голым торсом, покинув ванную, я пересек темную кухню и без спросу открыл дверь в кабинет.
