Короткие косы заметно поистрепались, потому что никто сегодня их не развязывал и не расчесывал волосы. Плечи были лишь наполовину скрыты рукавами фиолетовой футболки, усыпанной микроскопическими рисованными котами, и кожу сплошь покрывали мурашки, потому я поторопился к двери, притянул ее, закрыл на задвижку.
— Где твой папа? — как можно мягче спросил я, и ребенок пожал плечами. — А бабушка?..
— На кухне. — Ненадолго замявшись под шум оставляемой на вешалке верхней одежды, Катя все-таки озвучила: — Можешь мне сделать покушать?.. Я попросила бабушку, но она молчит…
— Конечно, красавица.
Вступив в тапки, я пошел за расцветшей племянницей вглубь квартиры, по пути заглянул на кухню и приметил материн силуэт за столом у окна — перед пожаром уличного света. Ее спина заметно вздымалась: дышит, слава Богу… Значит, выбившие ее из колеи новости подождут. На минуту мы зашли с Катей в ванную, и пока я смывал с рук невидимую грязь общественного транспорта, поинтересовался как бы невзначай:
— А давно бабушка сидит в темноте?
— Как стемнело, — последовал логичный ответ. — Включишь свет у меня? А то без него страшно…
Я вырубил воду в приливе злости: что бы ни происходило в жизни человека, в первую очередь он обязан заботиться о доверенном ему ребенке!.. А тут Катя сидит в темноте и страдает от голода…
В бывшую комнату Вэла мы пришли вместе. Фонарный свет сюда не добирался, и в кромешной тьме на кровати горел Катин планшет, бросающий на потолок пугающие даже меня, взрослого, тени. Я щелкнул по выключателю, и одновременно с солнечным заревом, согревшим здесь каждую поверхность, зажглась и довольная улыбка ребенка. Задернув шторы, я хотел уже идти на кухню за ужином для Кати (Господи, она обедала хотя бы?..), но девочка перегородила мне дорогу с белым шнуром зарядки в руке.
— Мне не разрешают подходить к розеткам, а планшет вот-вот сядет. Включишь?..
Так она могла остаться вообще без света?!..
— Конечно, — выдавил я улыбку и поцеловал племяшу в макушку. — Но придется сесть за стол, иначе провод не дотянется.
Я оставил Катю на стуле у подключенного к сети планшета — в точности там, где много лет назад брат протирал штаны за компьютером. Все его вещи и техника перебрались в другой дом, здесь же остались только мебель и книги — совершенно безынтересные ему вещи. Сам-то он где, если не тут, рядом с дочкой?..
Я намеренно не заговаривал с матерью, чтобы не задерживаться на кухне сейчас: включил свет, специально не притронулся к шторам, но из маминых уст не последовала тирада о том, что там нас увидят из окон дома напротив и улицы, а значит, случится что-то ужасное!.. Что именно — она никогда не могла ответить, но в данный момент даже не вздрогнула от раздражения, швыряясь коим обычно заставляла окружающих подчиняться и делать все по-своему. Будто соревнуясь на скорость, я быстро раздобыл миску, ложку, хлопья и молоко и со всеми этими богатствами вернулся к Кате, смеющейся над серией мультика, найденного в сети. Удивительное поколение! Девочка еще не может достать пальцем до выключателя, а уже серфит в Интернете… К моему удивлению, на появление еды она отреагировала крайне спокойно и мое предостережение насчет холодного молока оказалось лишним:
— Хлопья нельзя сразу есть, а то они невкусные, — профессорским тоном ответила она и прижалась щекой, как котенок, к моему рукаву. — Спасибо…
— На здоровье, — уже совершенно искренне улыбнулся я.
Мой эмоциональный подъем остался в той светлой комнате; из-за двери доносились трескучие голоса персонажей мультфильма и редкий Катин заливистый смех. На кухне тоже было светло, однако ни толики легкости я там не ощущал: очевидно, не столько помещение важно, сколько человек, который в нем находится… Нарочно громко я выдвинул свободный стул и сел возле матери, морально ни к чему не готовый, но откладывать этот разговор и дальше — уже деструктивно.
— Мам, что случилось?..
Она смотрела на столешницу, не мигая; пальцы усиленно терли успевший покраснеть лоб. Глаза были опухшими, порозовевшими. Сухими. Я понимал, как порой трудно может быть начать говорить о чем-то неимоверно тяжелом, посему решил подойти к теме сбоку, чувствовал, что неизвестная беда как-то связана с племяшей.
— Когда Катю привезли?
— Вчера ночью…
Материн голос дрожал, вибрировал от пропитавших все ее естество рыданий, и оттого по спине у меня то и дело пробегали мурашки… Почему ночью?.. Кто в здравом уме повезет ребенка в гости к родне — ночью?..
— Валик привез?.. — настороженно ступал я по трескающемуся льду.
— Да… — Скрипнул старый расшатанный стул: мать откинулась на его спинку, начала приглаживать спутанную солому волос со лба на макушку, но руки окаменели, словно мама буквально схватилась за голову, не зная, что делать. — Где-то после трех часов ночи они приехали… Валик передал рюкзак с Катиной одеждой на первое время и попросил о ней позаботиться… Сам был с тяжеленным рюкзаком за спиной… А сейчас… — рвано вздохнула она. — …его телефон отключен… уже больше суток…
Мне тяжело было слышать и видеть мать в таком состоянии, но необходимо было держать разум в холоде, не дать логике сгнить. Брат опять поссорился с женой и свалил в отместку?.. Но Катя-то почему здесь?..
— А Инга где?
Тонкая корка таки треснула — нога провалилась в студеную черную воду по колено, и стоящий поодаль волк зарычал…
— Сегодня в шесть утра ее… нашли на дороге… сбитой… — Материны руки медленно соскользнули с гудящей головы и повисли вдоль ножек стула. — Сказали… смерть наступила вчера около двух часов ночи…
В не нарушаемой даже дыханием тишине мое сердце озвучивало тяжелый ход несуществующей каменной стрелки. Воздух, пыльный, горьковатый, утрамбовывал услышанное ближе к барабанным перепонкам, но дальше новая информация отказывалась проходить, скатывалась в липкие комья и застревала.
— Это… ошибка, — как после долгой болезни ухмыльнулся я, не испытывая ровным счетом ничего. — Инга же в командировке была…
— Возвращалась… — монотонно парировала мать, обняв себя за локти. Ее мутные глаза ледяными цепями так и были прикованы к столу, ни разу за весь разговор она на меня не взглянула.
— И… и что, это ничего не значит! Когда людей сбивают, они сами на себя не похожи — ошибки постоянно…
— Марк, у нее были с собой документы…
Каждая мышца была болезненно напряжена, как будто все это время я перетаскивал мебель — и прямо сейчас из последних сил пер громадный бетонный блок в гору. Я осознал и прочувствовал, чем так понравился матери стол, однако, захлебываясь деревянным узором, все равно ощущал раз за разом, как тело глухо ударяется о капот, со стеклянным треском врезается в лобовуху и перекатывается по крыше ни секунды не тормозящего авто…
— …но у Валика нет машины… — вырвалось у меня, и мать бросила на меня ненавидящий взгляд.
«…у его друзей есть…» — облизнулся волк и неторопливо отошел в тень близрастущей ели, слился с чернотой леса вокруг.
— Разумеется, у него нет машины! — твердо заявила мать, поднялась рывком, с неестественно ровной осанкой, схватилась за кухонное полотенце и принялась энергично вытирать им девственно чистый стол. — У него возникли дела, и он уехал. Инга должна была забрать Катю домой. Но тут это несчастье…
Ее ладонь замерла, как и все тело — в неестественной позе, согнувшись над столом. Нерасчесанные волосы опустились перьями, загородили лицо. Напряженные предплечье и локоть дрожали.
— …Не представляю, как сказать ему об этом, когда он вернется… — всхлипнула мать.
Мне хотелось обнять ее, но я боялся обжечься. Мне хотелось погладить ее по руке, но она бы отдернула ее, не позволила заглянуть в повлажневшие глаза, под вуаль ниспадающих волос.
— Где Ин… Где это случилось?.. — сутулясь, прошептал я.
— Недалеко от дома ее сестры…
…Куда пойдет человек, сбегая от постоянных иссушающих скандалов? Конечно, к родным… Слишком часты были командировки Инги — таких не бывает, не с ее работой… Около двух часов ночи… А Катю привезли после трех… Холодная от пота ладонь накрыла мои губы: я старался не сказать то, в чем почти был уверен…
