— Я все исправлю, — вымолвил я, и он вздрогнул: думал, это отец навестил его в который раз за сегодня.

— Как это вообще возможно исправить?.. — Он говорил в подушку, пряча от меня покрасневшее, чуть опухшее по вине слез лицо. Хорошо, что плачет… Хотя бы не держит в себе…

— Я не могу заставить Влада изменить решение. Да и, наверное, с ним отчасти согласен по поводу твоей безопасности… — Прежде чем я продолжил, Антон успел осуждающе фыркнуть, и я позволил губам растянуться в умиленной полуулыбке, набрался смелости сжать его плечо сильнее и трепетнее. — Но тогда выход из ситуации очевиден: я поеду с тобой… Я и Везунчик.

Скрипнула кровать: Антон обернулся, приподнявшись на локте, и я разглядел в его глазах изумление настолько же отчетливо, насколько он в моих — тревогу, но решимость.

— Ты что, готов переехать в другую страну из-за человека, с которым познакомился около полугода назад?..

— К моему глубокому несчастью, этим человеком оказался ты, так что выбора у меня больше нет.

Он повернулся ко мне полностью, медленно обнял, прижался щекою к щеке. В этой нежности не было радости — Антон не верил мне до конца, с опаской ступал вслепую по то и дело хрустящему льду.

— Сейчас у тебя есть последняя возможность отказаться. Если потом скажешь, что не сможешь поехать, я уже тебя не прощу… Ты-то уж точно должен понимать, что это такое — быть обнадеженным и сразу за тем полностью разбитым…

— Ну а что меня здесь держит? Да и Англия недалеко: отсюда до Лондона можно доехать на поезде с двумя пересадками…

— Или быть нормальным человеком и полететь на самолете, — заметно веселее вставил Антон, дыша прямо в ухо.

— Я боюсь летать: в автоаварию попасть не так пугающе, как застрять в самолете, терпящем крушение; с «Титаника» спастись шансов в разы больше, чем выжить после падения самолета…

— Но чаще люди в лотерею выигрывают, чем погибают в авиакатастрофе.

— Что сказать, не один наш пес — «везунчик». Так что, пожалуй, обойдусь поездом: живописные пейзажи за окном, умиротворяющее и ностальгическое «чу-чух-чу-чух» — вспомню детство!

— Тогда и я выберу поезд… — мурашками пробежал его шепот по шее. — Одно купе… одна полка по ночам…

— Ты, видать, не ездил на поездах, раз полагаешь, что на полке уместятся двое мужчин.

Он выпустил наружу смешок, а вместе с ним и горечь досады, ныне уже неактуальной. Мы лежали на кровати, строя планы на поездку и само пребывание в Англии, о которой имели довольно-таки мало представлений, не основанных на сериалах и фильмах; держались друг за друга, как будто могли потеряться на этом большом одеяле; поцелуями подменяли воздух. Я уговорил Антона поесть, и, наконец набив желудок, он очень быстро заснул. Я оставил ему записку, мол, отправился к Везунчику, приходи домой, когда посчитаешь нужным, и покинул залитую закатными лучами спальню.

Влад по-прежнему был на кухне, но уже за обеденным столом, помешивал чай, набирая сообщение в телефоне.

— Хочешь выпить, перекусить? — заботливо повторил он.

— Нет, спасибо. Антон впихнул в меня один бутерброд — зато остальные съел сам и теперь спит.

— Это хорошо. Спасибо.

Невзирая на то, что взгляд его был прикован к экранчику, я чувствовал его внимание всем существом! Сделал шаг к входной двери, но тотчас запнулся.

— Вы ведь знали, что я решу поехать за ним, куда бы Вы его ни увозили?

— Разумеется, — вздохнул Влад, погасил экран и положил мобильный на стол. — Вы оба больны в самом лучшем смысле этого слова. И все прекрасно до тех пор, пока вы можете быть рядом друг с другом, однако что будет, если ваши планы нарушатся?

— Я все равно поеду за ним, что бы ни произошло, — уверенно сжал я кулаки.

— «Не говори гоп, пока не перепрыгнешь», — ответил Влад, но кивнул и этим расхождением слов и жестов окончательно меня запутал. — Далеко не все от нас зависит. К примеру, ты можешь умереть — и как Антон, привязавшийся к тебе до безумия, будет с этим справляться, скажи мне на милость? Это крайность, конечно, но как пример хороша…

Я открыл рот, чтобы переспорить не столько Влада, сколько ту рациональную часть меня, которая во всем была с ним согласна, как вдруг позвонил телефон. Первым же делом я окинул взором мобильный Влада — тот крепко спал, значит, это мой горлопан нежданно проснулся.

— Извините, — обронил я, выудил телефон и принял вызов. — Слушаю.

— Марк… — неприятно всхлипнула мать.

Солнце, пылавшее в моей голове после примирения с Антоном, мгновенно остыло, и необъятный булыжник ухнул по горлу вниз, с кошмарнейшим грохотом приземлился прямо на сердце, не оставив от него ничего…

— Ч… Мам, что случилось?..

— Ты нужен дома… Приезжай как можно скорее…

Она повесила трубку, но я все равно успел разобрать начальную ноту глубокого плача. Что могло случиться?.. Что с моей мамой?.. В панике я спрятал телефон — попал в карман с третьего раза.

— Вы — Дьявол… — напряженно выдохнул я, без спросу подорвался к графину с водой, влил в первый попавшийся стакан и осушил его разом! — чтобы руки перестали дрожать.

— Жаль, если что-то случилось, — искренне посочувствовал Влад. — Но я не науськиваю несчастья. Жизнь — вот кто истинный дьявол. А я лишь научился ее подлости считывать; с возрастом приходит. Будь осторожен.

====== Глава 95 ======

В пути передо мной стоял нелегкий выбор: сосредоточиться на шальном биении сердца, с каждой минутой все яростнее прострелимого болью, или попытаться найти спасение в мире фантазии. Вот только тон матери в коротком телефонном разговоре не позволял возникнуть обнадеживающим иллюзиям, а угнетающе мрачные картины довели бы меня до сердечного приступа раньше, чем я успел бы приблизиться к родительскому дому. Транспорт как назло медлил на остановках, от одной к другой ехал без обыденной спешки, по крайней мере я воспринимал течение времени совершенно иначе, допуская, что там, за километры от меня, моя мама может быть при смерти… Зубы отдирали слизистую рта так, что вокруг языка получался «суп с тряпками» — с обрывками плоти вместо яйца и порозовевшей слюной, подменившей бульон. Оголенное мясо, нежное, солоноватое, болью лишь немного помогало бороться с тревогой. Ногти отдирали кожу от уголков соседних ногтей, вокруг коих образовывались тонкие кровавые канавки. Я не мог остановиться: для этого необходимо было послать мысленную команду телу, однако в голове, налившейся свинцом, все пространство занимала многотонная плита — молю Бога, чтоб не могильная…

Пешую часть пути я несся по улицам, задыхаясь, сталкиваясь с незнакомцами и вместо искренних извинений выдавая только рваные хрипы. В парадную дверь я врезался плечом: туловище одеревенело, потеряло чувствительность, решило пока лишь запоминать всякую незначительную травму, чтобы завтра выкручивать мне каждый нерв болью, а кожу украсить озерами синяков. Кнопку дверного звонка я вдавливал пальцем рьяно, как сумасшедший. От частых сильных выдохов напитавшаяся потом челка чуть колыхалась из стороны в сторону, но не отлипала от кожи.

Я звонил в дверь долго — никто не открывал, и образ лежащей на полу без сознания матери вгрызался в мясо, скреб когтями по беззащитным извилинам! В секунде от того, чтобы вызвать машину скорой помощи, я додумался схватиться за ручку, нажать на нее, — дверь оказалась открыта. Чтобы моя мать, вечный паникер, не доверяющая окружающим ни в чем — и оставила входную дверь незапертой?..

Я влетел в квартиру, решил не тратить время на скидывание обуви у порога: лучше потом перемою полы — когда смогу убедиться, что с матерью все хорошо!.. Свет в коридоре был выключен, а ориентироваться по рыжему электрическому пламени с лестницы не удавалось, ведь и само оно через окно площадки слабо проливалось от уличного фонаря. Мое тело сделало бодрых шагов пять — столкнулось с чем-то маленьким, мягким, качнувшимся, и руки прижали это к одежде, не дав ему упасть.

— Ой, — только и обронила Катя.

Сглотнув, я осторожно отступил от нее и позади нашарил клавишу выключателя. Свет под потолком вспыхнул, мы оба поморщились.