— А… Антон?.. — сглотнув, окликнул его я. Происходящее казалось очередным реалистичным кошмаром, и лучше бы оно было так: лучше б я увидел снова голодного зомби за мгновение до того, как он бросился бы на меня!..
Антон повернулся медленно, прихрамывая, упорно избегал смотреть мне в глаза. Под носом, на губах и подбородке застыла еще не потемневшая кровь. Левая скула основательно попунцовела и припухла.
— Господи… — обронил я, бережно дотрагиваясь до его плечей. — Ч-что слу… Пойдем, тебе надо присесть…
— Я не могу… — с разбивающей мне сердце на куски натужной улыбкой проговорил он и уткнулся лбом в мою грудь, лишь бы я не видел слез, начавших питать кожу солью в который раз за последнюю тройку часов.
— Чего не можешь? В смысле?..
— Не могу… сесть… — обрушил он весь мой мир всего одним словом…
Комментарий к Глава 92 До окончания работы еще далеко, так что не подозревайте меня в авторском грешке: завершать историю неожиданно да черным жирнющим чернильным пятном я не собираюсь.
Постараюсь к 1 апреля выпустить ДЖЕН-мини, которое запланировал еще в том году, а после вернусь к этому произведению, чтобы не быть совсем уж садистом и не пытать любимых читателей. А любимы все=3
====== Глава 93 ======
Внутри тесной душной темной головы разрастался чудовищный атомный гриб, а я, как старший, обязан был не только не поддаваться ему, избегать паники, но и найти какой-то выход из сложившейся ситуации. В подобных условиях одномоментно осознаешь, что разговоры об отсутствии правильных и неправильных решений — насквозь лживы, искуственны. Остаться дома, переждать бурю, словно простуду или легкий ГРИПП, — плохое решение. Вызвать скорую помощь (иначе до больницы в таком состоянии Антона нормально не довезти) — решение верное.
Слезы любимого человека выбили почву у меня из-под ног: кажется, раньше я плачущим его и не видел, по крайней мере не с такими болью, отчаянием, бессилием!.. Точно маленький ребенок, он на словах сопротивлялся моим заверениям, что связаться с медиками необходимо, однако всего-то и требовалось — сказать:
— Я не даю тебе выбор, а ставлю перед фактом.
Он кивнул, отрывисто всхлипнув. Я отправил его в ванную смыть кровь с лица и рук — нуждался в расстоянии, но оно не помогло сформулировать нормально суть произошедшего в коротком телефонном разговоре. Я думал, знаю, что случилось, понял все сам, вот только внутренне сопротивлялся такой правде всеми фибрами души и, наверное, поэтому заявил лишь то, что по-другому госпитализировать больного не удастся: в машине скорой он будет лежать, а в общественном транспорте подобное проблематично устроить.
На несколько часов мое лицо превратилось в стальную маску. Усилием окрепшей воли я даже сумел преодолеть тошноту от стремительной, но рваной поездки в машине скорой помощи. Уверенно держал руку Антона, холодную по вине нервотрепки и испуга, — мне было глубоко плевать, как могут отреагировать на это врачи скорой, посетители и медперсонал больницы. Им тоже было плевать. Ситуация не та, чтобы интерпретировать поддержку в гомо-ключе: отчего-то обнимать плачущего больного человека, целовать в висок и стискивать его пальцы ничуть не зазорно, не странно, но стоит ему выздороветь — и людям одного с ним пола тотчас надо дистанцироваться, иначе слухов не избежать.
Антон не пустил меня в кабинет, а после, выйдя оттуда с весьма спокойным пожилым врачом, без меня ушел за еще одну белоснежную дверь. Следом — за третью, где уже в обществе молодой женщины-специалиста провел минут двадцать-тридцать. Я места себе не находил, полировал подошвами посвистывающий кафельный пол. Знал: стоит занять любое из полусотни свободных металлических сидений — и я утону в свинцовых бурных водах…
Покинув последний кабинет, Антон не смотрел в мою сторону; улыбчивая полная медсестра в возрасте неторопливо увела его куда-то по велению женщины-врача, а сама она подошла ко мне и, дождавшись исчезновения Антона за углом, заговорила:
— Значит, так, — устало вздохнула она, — батарейки мы извлекли, рек…
— Что, простите?..
— Батарейки, — повторила она и по моему ошарашенному выражению лица догадалась: — Он не сказал Вам, в чем дело?
— Нет, он… пришел домой побитый и рыдал… Признался, что не может сесть… — Мой голос дрогнул, между строк я умолял врача меня обнадежить.
— А… — Ей потребовалась секунда-другая, чтобы расставить все по полочкам. — Следов сексуального насилия нет, если Вы об этом…
— Слава тебе, Господи… — простонал я в ладони, наступая на горло пульсирующей боли в висках.
— …С горем пополам извлекли две батарейки «D»; в целом ректум не поврежден, но анус будет какое-то время побаливать. Мне мальчик сказал, что следы побоев — от стычки с хулиганами и с предметами в прямой кишке никак не связаны, взял ответственность на себя, мол, экспериментировал по глупости. И пока он так говорит, заявление на напавших написать ему не удастся. Понятно, что тема щекотливая — такое у нас редко «выносится из избы», однако я настоятельно рекомендую обратиться в полицию: к сожалению, в наши дни где физическое насилие, там и высокий риск убийства…
Ослабевшие ноги больше не слушались меня. С металлическим грохотом я обрушился на стул, скрыл подрагивающие губы немеющей ладонью. Доктор понимающе выждала немного и нарушила тишину вновь:
— Вы ему кто?
— Д-двоюродный брат, — солгал я, на мгновение вспомнив Лизу.
— Он несовершеннолетний, так что мне необходимо увидеть его родителя. Он сказал, что их длительное время не будет в городе и Вы за ним присматриваете, однако если у Вас есть возможность связаться с его матерью или отцом, сделайте это.
И без ее слов я знал, что придется так поступить. Ситуация вышла из-под контроля… Силясь вытянуть из Лизы информацию, я пугал ее ответственностью за здоровье Антона, укорял за молчание из принципа, в то время как сам поступал даже хуже: я — взрослый, обязан был думать своей головой, а не поддаваться чужому подростковому гонору. Если бы я с самого начала систематически сдавал Антона Владу, вероятно, подобного бы не произошло…
Я искал имя последнего в списке контактов, внутренне дрожа от страха. Невозможно было представить, как отреагирует искренне любящий своего ребенка отец, узнав о таких аспектах жизни сына, но пугало меня не это. Ненароком найдя во Владе эталон родителя, я боялся разочаровать его и потерять иллюзию отца…
Приближающиеся шаги подменяли мне частые удары сердца. Все это время я бы мог подождать в палате, но мысленно ссылался на отговорку: «Антону нужно побыть одному…» Возможно, именно сейчас ему требовалась моя рука, теплая, надежная, ни за что не отпускающая его ослабевшую ладонь!.. Вот только я боялся получить от него тридцать сребреников… И чувствовал себя ужасно еще и из-за разделяющей меня и Антона стены.
По телефону я признался Владу во всем. Начал с того далекого полузабытого вечера, когда Антон не вернулся домой, а, отправившись на поиски, я нашел его в классе — обездвиженного скотчем. Я упомянул про все те разы, когда склоки со школьными хулиганами Антон подавал как шутку или мелочь, над которой он, великий решатель проблем, возвышается!.. О разбитой губе, дневнике, исписанном матом и проклятиями… И, подобравшись к нынешнему дню, практически потерял голос. Я докладывал чуть ли не шепотом: о возвращении Антона, его состоянии и словах, следом — как можно скорее, пока Влад не успел надумать лишнего, как сделал я, — передал, что поведала врач, и к концу предательского доноса, завершившегося колючей пустышкой «С ним все хорошо, не волнуйтесь!..», я чувствовал каждой клеточкой тела едва сдерживаемую ярость огорошенного чудовищной правдой отца… Он спросил лишь одно, и то, в стальной утвердительной форме:
— Адрес.
Я назвал сбивчиво, желая добавить вдогонку о том, как мне жаль, однако Влад повесил трубку.
…И вот теперь… я видел его, широко шагающего по коридору, приметившего меня у двери палаты сразу, как только вылетел с пахнущей хлоркой лестничной клетки… и не представлял, как отныне смотреть ему в глаза…
