— Мда… Как узнал?..
— Помимо отсутствия грохота клавиш? Услышал, как скрипят твои извилины.
— Я хотел поднять тему сближения и прозвищ, — вздохнул я, сложив руки под грудью, — но не знаю, как естественно к ней подвести сюжет…
— Надеюсь, ты имеешь в виду «проблему прозвищ», а не то, что твои персонажи начнут словесно друг друга облизывать?
— У-у, кто-то категорически против прозвищ, судя по тону?
Развеселившись, я повернулся в кресле к Антону, прислонившемуся плечом к книжным полкам. Ранее выжатую тряпку он стискивал так, что с пальцев на пол падали редкие грязные капли.
— Прозвища, придуманные посторонними, в подавляющем большинстве случаев — зло, как и сокращение-извращение имен. Даже если прозвище используется в связке с именем персонажа, оно в итоге все равно бросает тень на всех реально существующих тезок. Знал бы ты, сколько нахальных носов в начальной школе я подправил кулаком из-за дебильных выкриков: «Антошка-Антошка, пойдем копать картошку!»
Из моего горла, не преодолев губы, вырвалось кряканье и пузырем воздуха застряло во рту. На секунду раздулись щеки; я выдохнул в кулак, надеясь, что Антон оценит хотя бы мое старание при провальной попытке подавить этот смешок.
— Ну… а что… — успокоившись с горем пополам, ответил я. — Невинно же… не обзывательство…
— Серьезно? «Маркуша-Каркуша».
— Отвратительно, — за миг проникся я.
— И ведь это действительно еще не дно. Представь, каково в детстве, например, «Маше-Растеряше» или «Ивану-Дураку». Всякие умники дурь понапишут, а живущим после них людям потом страдать.
— Если задумать, бывает еще хуже! Наверное, не так обидно зваться «Иван-Дурак», как «Ванька-Встанька»: последнее вообще стало чуть ли не синонимом «эрекции». Бедные дети, терпящие оскорбления сверстников, — мрак…
— Вот-вот.
— Так, но сокращения имен-то чем плохи? «Тоша»…
С завидной реакцией я развернул кресло, и его спинка защитила мое лицо от противно мокрой грязной тряпки. «Оружие» Антона шлепнулось на пол и тотчас напрудило под себя влагой.
— …звучит мило, — как ни в чем не бывало закончил я мысль.
— Я думал, мы достаточно зрелые, чтобы уважительно игнорировать неприятные слова и обращения, но раз уж ты решил покопаться в этой бельевой корзине, — «соски», — высекло упрямство губами Антона, и от убойного коктейля из звуков, медового тона и образа по моему затылку пронеслась морозная дрожь.
— Не понимаю, о чем ты… — Взгляд с карикатурной отстраненностью блуждал по полу; тело поднялось из кресла само. — Пора перекусить…
Я приблизился к двери. Антон, подобрав тряпку, — за мной.
— А ты куда?.. — встревоженно процедил я.
— Тряпку сполоснуть.
— Тогда ты иди, а я поработаю еще немного…
Я попытался его обойти, но Антон мне такой роскоши не позволил. Просто удивительно! Ему бы с подобным навыком в баскетбол играть в защите!
— Нет, мы вместе пойдем на кухню.
— Ты можешь тряпку и в ванной вымыть…
Антон поднял брови, и этот иронично-угрожающий взгляд мгновенно отбил у меня желание препираться.
Я брел к холодильнику под взором любовника — точь-в-точь под прицелом снайпера, давно решившего стрелять мне в затылок и мешкающего лишь из-за ожидания наилучшего момента. Едва я коснулся холодильника, Антон разомкнул губы — я практически почувствовал это, воспринял неприятным жужжанием тревоги в глубине черепа.
— Мне ведь не показалось — что у меня дома, что сейчас, — вымолвил он, метко зашвырнув тряпку в раковину через стол.
— Хочешь йогурта? — пробубнил я из-за дверцы, служащей малоэффективным щитом против нежелательных речей. Может, если сядет есть, отвлечется от этой темы?.. Или по крайней мере будет реже говорить — с полным-то ртом…
— Нет, спасибо. Объяснишь, что за реакция такая на слова «соски», «сосок»?..
Плечо дрогнуло, не справившись с подобием электрического разряда, подсветившего все нервы разом, и рука вместо коробочки йогурта ухватила сперва упаковку майонеза. Признаться, если бы это избавило меня от предстоящей беседы, я жрал бы майонез столовыми ложками без воды и хлеба. Однако легче локоть свой облизать, чем отбиться от Антона, «взявшего след».
— Это просто странное, неприятно звучащее слово, — не слишком убедительно выдохнул я, усаживаясь с клубничным йогуртом и чайной ложкой за стол. — Может, дело в «с»: очень много «с»!..
— Всего две.
— Две — это немало!..
Я хотел вложить силу в голос, но энергия перепутала рельсы: рука дернула фольгу с избытком энтузиазма, и коробочка, точно живая, рыгнула розовым пузырем! Выстрелившие подобно дроби бело-лиловые капли попали на одежду и кожу, а на стенке коробки медленно расправлялась вмятина от моих пальцев…
Не спуская с меня глаз, Антон прикрыл улыбку ладонью, однако смешки все равно вырывались наружу частым шумным дыханием через нос.
— Как?.. — задал он емкий вопрос.
— Что сказать, — проворчал я, оттягивая от тела забрызганную футболку. — Видать, я настолько потрясающий, что любая еда эякулирует мне в лицо…
Я потянулся к салфетнице в надежде достать до нее, не вставая с барного стула.
— Дай помогу, — предложил отсмеявшийся Антон, и я опустил руку. «Он подаст мне салфетку…» — других вариантов для меня не существовало. Вот только как я мог забыть о том, что напротив сидит, пожалуй, единственный человек, способный удивлять меня на каждом шагу…
Опершись коленями на свой стул, Антон с ногами взобрался на недовольно скрипнувший стол, и тень его, стоящего на четвереньках, накрыла пораженного меня. Я не сумел бы отстраниться, даже если б захотел, — тело парализовало от неожиданности происходящего. Упирающиеся в прохладную столешницу ладони Антона побелели от нажима; его горячее дыхание, достигшее моих ключиц, показалось ледяным в сравнении с раскаленным языком! Медленно — изощренно Антон провел черту по моей коже: по горлу и подбородку к губам. Мы замерли нос к носу. Смотреть в его бледно-васильковые глаза было физически больно из-за недостаточного расстояния между нашими лицами, однако опустить веки или отклониться я не мог — словно грызун, загипнотизированный взглядом змеи… Последние вроде на такое не способны, но Антон стал бы первопроходцем с необычайной легкостью!.. «Первопроползцем», раз речь о змее?..
— Ты отвлекся? — терпеливо спросил Антон.
— Немного…
— О чем подумал?
— Тебе лучше не знать…
…Я скорее загляну в гости к Павлу, чем произнесу в присутствии Антона «первопроползец»: боюсь, этого уровня сумасбродства наши отношения могут не выдержать…
— Закрой глаза, — сверкнула хитреца в бездне его зрачков.
Я послушался сразу (похоже, минувшее с нашего знакомства время безжалостно превратило меня в личного Везунчика для этого человека). Неосознанно я приподнял подбородок, рассчитывая на поцелуй в губы. Тепло их все не находило; я решил уже открыть глаза и проверить обстановку, как вдруг нестерпимо холодное нечто неторопливой лавиной устремилось от ключиц вниз по торсу! Мороз выдавил из легких воздух! Я раскрыл рот внемую, как выброшенная на лед рыба, поднял веки!.. Держа коробочку йогурта перед моим носом, Антон позволял содержимому заполнять пространство между отчаянно протестующей кожей и пропитывающейся сладостью футболкой…
— Да что ж ты… творишь-то?.. — судорожно выдохнул я — так, будто только что вылез из проруби.
— Чтоб не отвлекался…
— С-садюга…
— …и еще для кое-чего…
Он осторожно задрал мою футболку. Без хоть какой-то преграды йогурт начал быстрее сползать по животу, благо тренировочные штаны помешали «зиме из Конфетной Страны» забраться куда не следует. Без слов я понял Антона и стиснул зубами протянутый край футболки. Прогнувшись к самой столешнице, Антон приблизился лицом к моей груди, всей поверхностью языка собрал часть десерта — оставил блестящий след поверх замирающего через удар сердца. Более не слизывая, а только размазывая, он сдвинул холодную массу к левому соску — и лишь тогда со смутившим меня «Сюрп!» впустил меж напряженных губ и йогурт, и затвердевший сосок… Ткань в моих зубах напитывалась слюной; прозвучал тяжелый приглушенный выдох на грани стона. Пусть руки мои и были свободны, я чувствовал себя всецело плененным, предоставленным ему, щедрому на откровенности и ласки. Антон сосал намеренно сильно, и из легкого болезненного дискомфорта рождалось смутное удовольствие, подкормленное зажатостью, смущением, искуственной немотой. С громким чмоком Антон, наконец, отстранился, и расцветшая улыбка на его устах завершила отчасти знакомый мне властный образ.
