Барух Спиноза считал, что одобрять или осуждать этот мир – наивно, надо не плакать, не смеяться, не проклинать, а понимать. Он был пантеист, у него место Бога занимала природа с её непреложными законами: чем больше мы познаем отдельные вещи, тем больше мы познаем Бога.

У воинствующего атеиста Карла Маркса место Бога занял Прогресс. Справедливо то разделение труда, собственности, власти, чести и всего на свете, которое способствует развитию производительных сил на данном этапе Истории. В своё время справедливо было людоедство, потом рабовладение, потом феодальное крепостничество, потом буржуазная эксплуатация, потом будет справедливая коммунистическая экспроприация, потом все будут равны и свободны. И государство отомрёт за ненадобностью.

В русском опыте коммунизма получилось и не получилось многое, но более всего другого не состоялось отмирание государства – наоборот, оно стало тоталитарным. Считается, что тоталитарное государство способствует прогрессу только сразу после разрухи, как костыли после перелома, а потом только мешает. А демократия давно уже считается не столько политической формой, сколько прогрессивной технологией управления.

У нас было двадцать лет, чтобы в этом усомниться. Двадцать лет национальная психология торжествует над либеральной философией, так же как перед этим семьдесят лет – над коммунистической идеологией.

Социальная психология не совпадает с психологией личности так же, как небесная механика с квантовой. Из двух замечательных людей может выйти ужасная семья. Из сотни порядочных людей может сложиться преступная группировка. Senatus bestia, senatores boni viri. (Сенат – зверь; сенаторы – добрые мужи (лат.). Из двадцати толковых специалистов может выйти недееспособный коллектив. Голда Меир говорила, что трудно быть премьер-министром в стране, где проживает пять миллионов «премьер-министров». Пять миллионов – это что! Из ста миллионов вполне путёвых людей может выйти великий непутёвый народ. И наоборот, слаженная команда из одних посредственностей победит команду из самостийных звёзд.

Русский человек ни умом, ни талантом никому другому не уступит. А весь народ в развитии уступает другим народам. Образ России – это Николай Валуев, самый большой и самый сильный, но закрепощённый. Противники вокруг него мельтешили, им присуждали победы или поражения. Он их, вроде, не замечал.

Историки говорят, что России нужна диктатура, что в силовом поле народ мобилизуется. Не в том беда, что плоха диктатура, а в том, что диктатором каждый хочет видеть своего. Но, если, даже, отбросить нравственную сторону, надо признать, что у диктатуры малы возможности. Милиционер может строго регулировать свободное движение, но если он станет каждому указывать куда ему ехать и что везти, общее движение застопорится и пойдёт лихо только по одной военно-потёмкинской дороге всем на страх и напоказ. Все остальные дороги придётся закрыть и никому от стыда не показывать. Все силы у власти на огромной территории уходят на удержание власти и огромной территории.

И всё равно, мол, лучше так. По-другому выйдет ещё хуже. И душе русской лучше застой, чем крысиные бега рыночной конкуренции. Застой не страшен, но отсталость обидна и опасна. Уинстон Черчилль своему народу поставил диагноз прямо противоположный. Демократия ужасна, но по-другому будет ещё хуже. Каждому народу – свой диагноз.

Трезвые головы в ужасные 90-е советовали не пытаться подражать продвинутым народам. Всё равно, не получится. А вы, друзья, как ни садитесь, всё в музыканты не годитесь. Из наших воров и бандитов никогда буржуев и дворян не сделаешь. Хотя все так начинали: Джон Рокфеллер говорил, что готов отчитаться за любой миллион, кроме первого. Когда барону Ротшильду заметили, что бродяга тащит у него платок из кармана, он реагировал шуткой: «Ладно, все мы с чего-то начинали!».

Но факт 90-х был налицо: у них бизнес, у нас воровство. У них конкуренция, у нас бандитизм. У них свобода, у нас бардак. У них спортивный, у нас военный характер: нам нужно не первенство, а главенство. Как Европа мультикультурной Америкой стать не может, так Россия не может стать мультипартийной Европой. И всегда будут комплексовать из-за этого. Другой вопрос – в этом ли причина отставания Европы от Америки, России от Европы. И вечно ли им нас обгонять. Да, хоть бы и вечно – себя не переделать.

Может быть, в этом и есть сермяжная правда, но вряд ли – Благая весть.

Владимир Соловьёв мыслил иначе: периоды наивысших достижений страны связываются с духовным подвигом «национального самоотречения» – таково, например, призвание варягов и реформы Петра I. Напротив, самые мрачные страницы истории русского государства наступали в эпоху торжества национального эгоизма и забвения христианского универсализма.

Молодые и талантливые журналисты с классиками соглашаются и не соглашаются. Прошу прощения за большие цитаты. Очень уж они хороши. С замечательным оптимизмом пишет Александр Архангельский:

…если мы заранее согласны с тем, что ничего не будет, значит, ничего и не будет. Конечно, практический опыт и здравый расчет подталкивают к невеселым выводам и скептическим прогнозам. Но кто же в истории опирается на данности? Кто же действует с оглядкой на социологию? С оглядкой вообще не действуют, а только прячутся по избам. А если действуют, то с твердой верой, что вопреки всему у нас – получится. По крайней мере, может получиться; надо пробовать. Вообще, весь опыт человечества нам говорит: удавалось в мире только невозможное. Не могли дикие племена стать народом Израиля. Не могло христианство восторжествовать в языческом мире.

Снизим планку, посмотрим на политику. Не могли шведы справиться с тотальным пьянством и разложением страны в конце 19 – начале 20 века. Треть населения, практически все трезвенники, эмигрировали. Оставшиеся деградировали. Церковь нищенствовала и не имела авторитета. Но ведь взяли – и поверили в себя. Поверив, нашли возможным объединиться в добровольные общества трезвости вокруг приходов, договориться, что государство выдаст церкви гранты на работу с бедными и пьяными. А значит, безо всякого найма и огосударствления даст ей источник независимого существования. И – вытащили себя за волосы из болота, как советовал великий барон Мюнхгаузен.

Не было шансов у испанцев стать современными испанцами. Не было у итальянцев середины 70-х возможности избавиться от власти мафии и хаоса красных бригад. Не было у немцев ни малейшей перспективы превратиться в самую упорядоченную демократию Европы… И так далее.

С не менее замечательным оптимизмом Дмитрий Соколов-Митрич полагает, что психологию народа невозможно, да и не нужно изменять, просто к каждому народу нужно найти свой подход, который выведёт его на передовые позиции.

Чем была Южная Корея полвека назад? Нищей страной, отстающей даже от Нигерии и Папуа Новой Гвинеи. Измотанной войной и не имеющей никаких природных ресурсов, кроме архаичного, необразованного, безынициативного, преимущественного сельского населения. Что сделал генерал Пак Чжон Хи, которому удалось всего за 19 лет вывести Корею в число самых крупных экономик мира? Он просто внимательно присмотрелся к человеку корейской национальности и сделал ставку на его неисправимые качества: порочный коллективизм, рабскую покорность начальству и стремление к уравниловке… Формула успеха генерала Пак Чжон Хи в том, что он не стал «выпаривать из народа его общинно-коллективистскую архаику», …не стал ломать людей об колено, он просто перенес «цивилизацию риса» с полей на заводы. Если кому и пришлось в эти годы совершить над собой моральное насилие – то самой корейской элите… Или вот возьмем до ужаса бестолковый, склонный к алкоголизму финский народ, который еще в начале XX века представлял из себя печальное зрелище. Финляндия в те времена была жалким сырьевым аппендиксом Европы. Что такое Финляндия сегодня? Один из мировых лидеров по уровню жизни и вечное напоминание России, что ссылки на климат – гнилая отмазка. В чем секрет экономического прорыва этой страны? Да все в том же – в готовности государства развиваться исходя из свойств своего народа… Могу еще рассказать историю про архаичный японский народ. Про жестоковыйный еврейский народ. Про буйный итальянский народ. Про фанатичный турецкий народ. И про то, как все эти безнадежные народы совершали экономические чудеса, как только во главе их государств появлялся человек, который понимал, как этот народ активировать, как обратить его пассивы в активы…