Политработу с массами я всецело доверил профессионалам своего дела. В самом начале выступления я лишь поздоровался с собравшейся на Торгу толпой, да помахал им ручкой. Сам же пару дней провёл в тесном общении с псковским уездным наместником Юрием Добрыничем. Кроме общеуправленческих вопросов обсуждались дела связанные с формированием псковских полков и переселением псковичей на территорию Балтийской губернии, о скором прибытии прибалтийских новобранцев следующих через Псков вглубь Новгородской области.

Навесив таким образом на главу Псковского уезда целую прорву новых дел и задач я отбыл в Новгород. А по Пскову ещё долго все разговоры крутились вокруг новой темы для пересудов. На каждом шагу, в каждом доме только и слышно было, что о разгроме рыцарей и датчан, о захвате Прибалтийских земель, а также о переселении в новую западную губернию.

Новгородцы начали нас приветствовать шумными толпами, да под звон колоколов ещё на дальних подступах к городу. Это была не народная инициатива, просто местный губернатор так расстарался, согнав людей со всего Новгорода. У Юрьева монастыря, кроме губернатора Перемоги со свитой, меня встречал лично Новгородский владыка, вместе с монастырским игуменом и местной братией. Разодетые в богатые парчовые ризы священнослужители сначала благословили меня и конную гвардию, потом лично возглавили молебен, а под конец монахи своими лужеными глотками громко и раскатисто запели молитвы.

Впрочем, как мне показалось, в народной массе большинство людей вполне искренне радовались прибытию своего нового государя. Вот, ведь выверт сознания! Казалось бы, ещё и полгода не прошло, как я с ними воевал и лишь силой оружия овладел Новгородом, при этом, придав смерти массу местных, а поди ж ты, некоторые встречают меня здесь как отца родного! Что ни говори, а причудлива и изворотлива человеческая психология, особенно же она податлива и пластична в эти древние, суровые времена.

Въехали мы в Новгород с Людина конца. Я хотел было сразу направиться к Детинцу, но не тут то было. В ушах стоял частый колокольный перезвон, а городские улицы были запружены весело гомонящим и празднично разодетыми новгородцами.

Завидев головную колонну, въезжающую в город, из толпы раздались оглушительные крики. Скачущие в возбуждении дети так и норовили сигануть под копыта коней.

Остановившись, я поднял руку, гомонящая на все лады толпа сразу умолкла.

— Здравствуйте новгородцы! Сегодня, по случаю завершения военного похода будет пир. Выборных от народа приглашаю сегодня вечером в терем.

Некоторые бабы от чего — то завизжали, подобрав для удобства юбки до колен, побежали по домам, наверное, готовить на стол. Мужики, сразу осветившиеся каким — то неземным счастьем, громко закричали:

— Слава государю!

Для пущего эффекта я залез в свою калиту, набрав там горсти латунных монеток, по очереди зашвырнул их в обе от себя стороны, в самую гущу народа. Что тут началось! Крик усилился ещё больше, а люди, как стая голодных собак бросается на кости, также набросились на монетки. Зато сразу освободился запруженный ранее народом проезд, чем я не преминул воспользоваться, быстро проскочив со свитой вперёд.

— Чего это так новгородцы разошлись? — спросил я своего новгородского губернатора.

— Во — первых, ты, государь, к ним явился, живой и здоровый, а во — вторых, не особо новгородцы, видать, своих соседей жаловали, — ответил Перемога.

— Ааа! Вот где собака зарыта!

— Что зарыто государь?

— Не обращай внимания, это присказка такая, погнали дальше, пока нас опять, где не прижали.

В Детинце, помимо архиепископа меня встречали радостные смоленские бояре, были вызваны те из них, кто по совместительству являются ещё промышленниками и купцами. Кроме них присутствовал удачно вернувшийся с Финского похода воевода Мечеслав.

Кроме вышеназванных господ и товарищей меня также поджидали приехавшие из столицы учителя и рудознатцы. Поздоровавшись со смолянами, я их пригласил на вечерний пир, перенеся на последующие дни все деловые разговоры. Архиепископу Спиридону, как и полагается, заказал благодарственный молебен, и был таков, быстро проскакав через Детинец по восстановленному Великому мосту на Ярославов двор. Но не всё оказалось так просто, на правом берегу Волхова, почти в точности повторилась встреча, произошедшая ранее на Софийской стороне, правда народа было чуть поменьше, и деньги в толпу я не швырял. Так как моя жаба посчитала, что нечего народ дармовщиной расхолаживать!

В резиденции губернатора нас уже встречали слуги. Телохранители, попридержав коня за уздцы и стремя, помогли мне ловко с него соскочить. Под грозным взглядом Перемоги слуги быстро возобновили прерванные нашим появлением занятия — они в огромных количествах готовили самую разнообразную снедь и из погребов перекатывали к столам бочонки с хмельными медами, вином и водкой. Печи терема, из — за всех этих приготовлений, источали духоту, растапливая приготовленные к пиру гридницу и сени, не хуже парной.

Перед тем как отправиться на пир, я на военном совете выслушал доклад Мечеслава о том, как впечатлившись новгородским побоищем, другие города Новгородской земли сдавались без боя, за исключением Пскова, уж слишком показательно была сокрушена их столица.

Овладение Ладогой, занимающей стратегически важное местоположение в нижнем течении Волхова, сложно было переоценить, так как вместе с Ладогой мы брали под свой контроль северные ворота в Новгородские земли, устанавливая контроль над путём из Балтики в речные системы Руси. Ну а про стратегическое значение захвата Финляндии я вообще промолчу.

Сопротивление шведов в Финляндии тоже было быстро сломлено. Шведские крепостицы в Финляндии падали к ногам русских полков как карточные домики. Вся Финляндия оказалась занята всего за пару недель. Остатки немногочисленного шведского рыцарства сбежали в Швецию по льду Ботнического залива.

Меня, по настойчивым советам упёршегося и стоявшего на своём Перемоги, вынудили напялить на себя малиново — фиолетовый кафтан, с воротником и рукавами вышитыми золотом, затянувшись, вдобавок, золотым поясом.

— Не буду я твой кафтан одевать, — как маленький заканючил я, — мне удобней всего быть в своей походной одежде.

— Да пойми ты, государь! — упрямился весь раскрасневшийся от переживаний бывший наставник, — не дело это, если дружинники, да что там дружинники, — огорчённо махнул рукой Перемога, — новгородские смерды — и те будут одеты богаче своего государя. Так не пойдёт!

— Отвянь от меня Перемога. С какого — то жмурика кафтан сняли и теперь меня хотите в него обрядить как скомороха?

— Ни с какого жмурика мы его не снимали, у немцев куплен! — насупился, оскорблённый в лучших чувствах новгородский губернатор.

— Ладно, хрен с тобой, не дуйся! — пришлось мне поступиться своими модными предпочтениями, облачившись в шутовской костюм. Особенно меня «обрадовали» кожаные сапоги, с задранными вверх носами — являвшиеся, по словам неугомонного Перемоги, последним писком немецкой моды. А я, услышав эти слова, подумал, что надо с Европой что — то делать, пока они не навострились натягивать на мужиков чулки с рюшечками, всё, как я знал совершенно точно, к этому идёт.

Вошли в гридницу, освещаемую неровным светом множества факелов, утыканных вдоль стен. За столами сидели, разодетые как попугаи, во все цвета радуги, воины, бояре, чиновники, выборные от новгородцев. Завидев нашу дружную кампанию, присутствующие повскакивали с лавок, при этом низко склонив головы. Заняв своё законное место за отдельно стоящем на возвышении столом, я схватил кубок со стоялым мёдом и громко объявил:

— Выпьем други за единое Русское государство! За победу русского оружия во славу нашего Отечества! Слава!

— Слава!!! — поддержали, громко заревев, присутствующие на пиру, опрокинув в свои утробы спиртное и тут же принявшись опорожнять ломящейся от яств стол.

Быстро захмелевшие гости перестали друг друга дичиться, установился оглушающий гвалт сотен голосов.